Непрядов быстро освоился на берегу. Он зажил более спокойной и размеренной жизнью добропорядочного семьянина. Весь день проводил на корабле, готовя его к постановке в док. А вечером, приняв душ и сменив комбинезон на обычный костюм, выходил через проходную морзавода, за которой его поджидал Стёпка. Вдвоем они садились на трамвай и ехали в клинику. Светлана Игоревна, как обычно, позволяла им побыть с Катей не более пятнадцати минут, после чего обоих бесцеремонно выпроваживала за дверь.
Катя по-прежнему пребывала в состоянии глубокой депрессии, ни на что не обращая внимания, никого не узнавая и совсем не разговаривая. Говорил, как всегда, сам Егор. Он обстоятельно докладывал жене, как продвигаются у них на лодке ремонтные работы, будто её могло это хоть в какой-то мере интересовать, потом переходил на домашние дела, затем расхваливал Стёпкины школьные успехи, особенно по математике. А Катя всё молчала, отрешённо глядя в какую-то выбранную на потолке точку. Когда Егор умолкал, в надежде хоть слово услышать в ответ, её состояние также ничуть не менялось. И порой смертная тоска охватывала Непрядова от мысли, что его жена такой останется навсегда: никогда больше не заговорит и даже не пошевелится.
Но больнее всего было смотреть, как переживал Стёпка. Рядом с отцом он старался изо всех силёнок быть мужественным, но всё же слезинки порой наворачивались ему на глаза. Он по-детски жалостливо глядел на мать. И тоже с нетерпением всё время ждал, когда она хоть слово обронит. Стёпка уже не раз повинился перед ней за свой побег из дома, но прощения от неё так и не получил. Сынишка мучился от осознанной им вины, но даже Егор ничем не мог помочь, как бы ни старался успокоить и приласкать своего мальчишку.
Обещанный Светланой Игоревной консилиум нескольких «светил от хирургии» состоялся с запозданием на две недели. В тот день Егор был словно сам не свой. Все дела валились у него из рук, и ни о чем другом, кроме окончательного приговора этих «светил» его жене, он не мог думать. Еле дождался конца рабочего дня и сразу же поспешил в клинику, поймав у заводской проходной подвернувшееся такси. Он буквально вломился в тёщин кабинет, когда оттуда начали выходить какие-то незнакомые солидные люди, с недоумением сторонившиеся нетерпеливого верзилы в припорошенной снегом шинели. Светлана Игоревна строгим взглядом остановила его бурный порыв и с выражением, не повышая голоса, отчитала за появление перед ней в верхней одежде и без халата. А Егор при этом глядел на неё так, будто тёща несла ему какую-то несусветную чушь, вместо того, чтобы говорить по существу, о самом главном, что их обоих одинаково тревожило и волновало. Но Светлана Игоревна, как бы натешившись своей властью, предупредила нетерпеливый вопрос зятя и сказала:
— Успокойся, надежда есть. Во всяком случае, назначена ещё одна операция, а там поглядим. Катюша ещё молода, у неё крепкий организм, здоровое сердце. Думаю, на этот раз всё получится.
— Это «они» так сказали? — Непрядов кивнул в сторону двери, за которой скрылись «светила».
— Это я тебе говорю, — вскинув тонкую бровь, вразумила теща. — Разве этого недостаточно?
— Но она хоть бы заговорит? — допытывался Егор.
— Если надо, то запоет и запляшет. Главный нерв не повреждён — вот это самое важное.
Егор широко, радостно улыбнулся. Ему захотелось сграбастать суровую тёщу и подбросить к потолку. Как бы угадав его необузданное намерение, она поспешно произнесла:
— Ну, ладно, ладно! Рано ещё слишком-то радоваться, — и повелела. — А теперь отправляйся домой. У меня масса дел, и голова кругом идёт. Ужинайте как-нибудь без меня. Можете отварить сосиски, или пожарить мороженую рыбу — всё в холодильнике.
— Есть! — весело принял команду Егор, приложив руку к козырьку фуражки. На радостях ему хотелось даже немного подурачиться перед тёщей.
Из клиники Егор вышел с ощущением новых надежд и ожиданий. Ноги с необыкновенной лёгкостью, как бы сами собой, несли его по улице. А в город совсем уже пришла зима. Валом валил мокрый снег. Со стороны Финского залива несло сырым, промозглым ветром. Непрядов шагал размашисто и быстро, будто сама удача вновь несла его на своих широких крыльях. Все мысли были только о Кате. Верилось, что вместе они будут ещё счастливы, и всё у них получится.
Однако Непрядов не забыл своё довольно неприятное объяснение с тёщей, когда она решительно воспротивилась тому, чтобы он пошёл в цирк и лично разобрался бы в истинных причинах случившегося с Катей несчастья. Более того, взяла даже слово с него, что он ничего не будет в этом деле самостоятельно предпринимать, прежде не посоветовавшись с ней. Она продолжала настаивать, что надо непременно дождаться Тимофея Фёдоровича, который один якобы только и мог понять и оценить суть случившегося. Но Катин отец на этот раз почему-то никак не мог вырваться из своей Первопрестольной в город на Неве, поскольку находились какие-то неотложные дела. Тем не менее, он едва не каждый вечер названивал по телефону, чтобы справиться о здоровье дочери. Когда же Непрядов, теряя всякое терпение, пытался с тестем поговорить о случившемся по-мужски открыто, тот неизменно уклонялся от прямого объяснения и тоже настойчиво советовал ничего не предпринимать самостоятельно, а дождаться всё же его приезда.
Непрядов не мог не чувствовать, что во всём том, что произошло с его женой, есть какая-то недосказанность, а может быть и тайна, которую от него пытаются скрыть. И это состояние неопределённости постоянно угнетало и мучило Егора. Когда же тёща поняла, что егорову терпению приходит конец, она вдруг потребовала, чтобы он вместе со Стёпкой отправился бы на время зимних каникул в Укромовку.
— Мальчику нужен воздух, — резонно заявила Светлана Игоревна, узнав о том, что зятю полагается отпуск. — Да и тебе, лихой подводник, отдышаться от твоей отсечной углекислоты не помешает, — и в довершение решительно предупредила. — К Катюше я вас обоих всё равно в ближайшие дни пускать не стану. Её предстоит серьезно готовить к операции — разные обследования, анализы. А ваше присутствие при этом совсем необязательно. Словом, езжайте к деду. Он и так вас давно заждался.
Возразить на это было нечем. И опять ничего не оставалось, как подчиниться властолюбивой тёще. Отец с сыном принялись собираться в дорогу.
26
Возвращение в Укромовку всегда было для Егора праздником. Не так уж часто выпадало ему, обременённому нескончаемым грузом командирских забот и житейской текучки, вновь оказаться в родных местах. Только здесь, под крышей старого дома, обретал он вожделенный покой, чтобы затем, впрок надышавшись Укромовским воздухом, снова уйти в бесконечные глубины дальних широт. На этот раз они были вдвоем с сыном, и это придавало особый смысл и очарование его теперешнему возвращению домой. Ведь это была и Стёпкина Родина, где их постоянно ждут, где им всегда рады.