— Задал ты всем нам работёнку, братец-штурман, — как встарь, с юморком говорил Христофор Петрович своим по-прежнему мощным, рыкающим басом. — Ведь тебя уже кое-кто чуть ли не за «врага народа» посчитал, а ты, оказывается, герой.
— Какой там герой, товарищ командир, — назвал он Дубко также запросто, по старой памяти. — Ведь еле ноги унесли.
— Не скромничай, — Христофор Петрович хитровато прищурился. — Я-то знаю, как у вас там всё произошло…
— Была работа, и мы её делали, как могли.
— А известно ли тебе, что после этой вашей «работы» едва не всех командиров тех самых фрегатов, которые за вами гонялись, понизили в звании и в должности?
— Да ну?! — удивился Непрядов. — За что же их так-то?
— А за враньё своему начальству. — Дубко ухмыльнулся. — Твои «визави» дружно доложили, что уничтожили твою лодку, якобы, как неопознанную и вторгшуюся с враждебными намерениями в чужие территориальные воды. Получили за это похвалу и награды. А потом выяснилось — блеф это всё! Твоя лодка как ни в чём ни бывало своим ходом возвращается в базу. Тем самым влепил ты им «пощёчину», и будь здоров какую!
Порывшись в сейфе, Христофор Петрович извлёк оттуда папку с грифом «Сов. секретно» и доверительно протянул её Егору со словами:
— Сам полюбуйся, что они пишут о тебе. Это дорогого стоит.
Непрядов бегло пролистал несколько страничек докладной записки, где были собраны разведданные, касавшиеся его лодки. Он даже представить себе не мог, какое продолжение получит его «контакт» с противолодочными кораблями. Егор своими глазами видел копию документа в переводе с английского, где подтверждался факт потопления «неопознанной» подводной лодки. А потом следовало опровержение, признававшее, что «утопленники» благополучно всплыли, а затем «растворились» в океане, так и не позволив обнаружить себя в дальнейшем ни противолодочной авиации, ни надводным кораблям. Далее следовал абзац, специально подчёркнутый красным карандашом: «Такой хорошо подготовленный, стойкий экипаж может являть собой законную гордость подводного флота любой страны. А изобретательность и личное мастерство командира заслуживают отдельной оценки». В довершение всего прилагалась фотография, на которой была изображена Непрядовская лодка, «перемахивавшая» через коралловые рифы. По всей вероятности, этот момент запечатлел какой-то командос, находившийся рядом с перемычкой в кустах.
— А мы и не подозревали, что нас фотографируют, — удивлённо сказал Непрядов. — Да ещё едва не в упор.
— Допускаю, что в сложившейся ситуации вам не до того было.
— Это уж точно, — согласился Егор, припоминая, как это всё происходило. — Нервы у всех на пределе. Думали, как бы ноги поскорее унести.
— Повезло ещё, что вовремя догадались вы поднырнуть под слой температурного скачка. А фрегаты потом по наводке вертолёта дружно пробомбили косяк селёдки, который все они приняли за лодку.
— И всё же не пойму, почему они так уверены были, что потопили нас?
— Да по всем признакам так и получалось. На месте бомбежки были обнаружены два пробковых жилета и ещё кое-какой мелкий хлам. Вот и посчитали, что всё это всплыло в результате потопления лодки. К тому же акустиков совсем с толку сбил какой-то давно затонувший корабль. На ваше счастье он оказался как раз в том самом месте, где был и косяк селёдки. Получилось фоновое наложение. Сам знаешь, скопление рыбы шумит ведь не хуже иной субмарины. А когда рыбий косяк разметали, локаторы четко определили нахождение на дне массы металла — того самого затонувшего корабля. Ну, чем не уничтоженная лодка? А два жилета со штатными номерами — это уже неопровержимый факт.
— Надо же! А мой боцман сокрушался, куда эти два жилета подевались. Выходит, из-за обычного разгильдяйства их просто смыло за борт и течением отнесло в море.
Только про себя Егор подумал: «Везет же дуракам! Не было бы счастья, да несчастье помогло…»
— Что ж, вся служба флотская состоит из парадоксов, — как бы подловил Егора на его сокровенной мысли Дубко. — Оттого и победить нас нельзя. Кстати, все фазы твоего маневрирования, равно как и безграмотные действия командиров противолодочных фрегатов, теперь во всех деталях изучаются кадетами военно-морской академии в Аннаполисе. Так-то вот, знай наших! — и с этими словами Христофор Петрович поднял наполненную коньяком рюмку. — За твой высокий орден, штурман.
Они выпили до дна, как и положено, по-флотски чётко вскинув локти.
Егору нравилось, что в личном обращении Дубко по привычке называл его «штурманом», вкладывая в это слово некий уважительный смысл особо почитаемого на флоте звания, которое истинному моряку даётся пожизненно. В свою очередь, и Егор называл Христофора Петровича не иначе, как «командиром», признавая в нём своего учителя. Тем самым оба они оставались в ином, прежнем измерении прожитых совместной службой лет.
— Будь моя воля, — говорил Дубко, назидательно помахивая ломтиком лимона, перед тем, как им закусить, — я бы тебе не задумываясь дал все же звезду Героя, — многозначительно вскинув бровь, он добавил. — Больше скажу: ты непременно получил бы на грудь «звездочку», не поругайся со своим замполитом. У нас это очень даже не приветствуют…
— Так уж получилось, — сказал Егор и поморщился, явно не желая продолжать эту болезненную тему.
— Понимаю, — согласился Христофор Петрович. — Но здесь я тебе не судья.
— А вообще-то, не за славой — за честью в моря ходим… — напомнил Егор. — Вы же сами всех нас этому учили.
— Молодец, усвоил, — похвалил адмирал. — Но вот только забыл ещё одну заповедь: со своим замполитом ругаться — всё равно что против ветра… Ну, сам понимаешь. Он всегда будет сухим, а вот ты окажешься, так сказать, влажным.
— Служу, как умею, товарищ адмирал. По другому не получается.
— Ну и служи себе, командир. За то и уважаю тебя.
Когда они стали прощаться, Дубко многозначительно намекнул, чтобы Егор вслед за повышением в звании готовился и к новому назначению. Хотя и не стал уточнять, что он конкретно имел под этим ввиду. Любопытствовать, естественно, было бы неуместно, и Егор лишь принял слова Христофора Петровича к сведению. Ясно было лишь то, что теперь перед ним раскрывались новые, далеко не худшие перспективы по службе.
25
Ко дню возвращения Непрядова в Ленинград его лодка, отбуксированная с Северов, ошвартовалась уже у стенки морского ремонтного завода. Егор особенно обрадовался, когда узнал, что на переходе ею единолично командовал Кузьма Обрезков. А это означало, что дружок теперь окончательно реабилитирован в глазах начальства и никто ему, надо полагать, уже не будет ставить в упрёк прежние «прегрешения».