четырнадцатилетним пацаном приехал на остров из Белоруссии, как работал в колхозе, как тут было весело, сколько людей и сколько домов в округе было, как много работали, как вечерами танцевали без устали.
Вот тогда-то и промелькнуло упоминание о кладбище.
– А бывало, наработаешься, наломаешься за целый день, домой придешь, горбушку схватишь – и гулять.
Дядя Лёка говорил азартно, глаза его блестели. Глеб делал вид, что слушает, хотя натянутая на нос кепка рождала сомнение в его внимании.
– Потом, конечно, девушку провожаешь, – важно сообщал дядя Лёка. – А домой идешь, спишь на ходу. Просыпаешься оттого, что падаешь в канаву. И что я тогда делал?
– Что? – Брошенная на амбразуру болтливого собеседника Светик была вынуждена поддерживать разговор. Да и грибы, в отличие от черники, росли прямо у дороги, поэтому дядя Лёка всегда оказывался рядом.
– Я шел на кладбище!
– И спали там! – радостно выскочила из кустов Анка.
– Ну почти, – хитро прищурился дядя Лёка. – Я спал на дереве. Там как раз такая сосна стоит, перекрученная. Мы ее еще свиловатой называли. От слова «вило́к» или «сви́тая». На нижнюю ветку залезал, ствол руками обнимал и спал. Часа два кемарил, а потом в коровник шел работать. Он сразу за кладбищем был. А коров у нас тогда было! Две тысячи голов!
– Спал на кладбище! Сильно, – прошептала Анка, открывая перед подругой ладонь с собранными ягодами и предлагая угощаться. – Надо и нам попробовать.
– Но я-то ничего, просто так через кладбище проходил и дальше шел, – продолжал свой рассказ дядя Лёка. – А парни у нас однажды звездочки с надгробий поотрывали.
– Зачем? – Светик представила себе эту потрясающую картину – ночь, кладбище, парни, старательно отламывающие что-то от надгробий, – и съеденная ягода застряла в горле.
– А кто их знает. Шли с танцев, вот и решили покуролесить. Померли вскоре.
– Как? – Светик откашлялась, прогоняя неприятную першинку.
– Один утонул. Второй отравился чем-то. И месяца не прошло. – Молодецкий задор из глаз дяди Лёки даже при таком рассказе не ушел. – Ну чего, пойдем дальше? – бодро предложил он.
– Надо будет это кладбище проведать, – прошептала Анка. – Костя! – крикнула она в чащу.
Костик вышел с другой стороны, лицо имел зеленое, вид, как всегда, несчастный.
– У меня живот болит, – сообщил он и скривился.
Светик злорадно ухмыльнулась.
С животом разобрались, Глеб был разбужен, нагружен самым большим рюкзаком, тронулись в путь.
– Да, – жизнерадостно продолжал вещать дядя Лёка. – А вот как раз в этом месте обычно Белую Женщину видят. – Он притопнул ногой, обозначая ориентиры. – Мост, видите? Это еще финны сделали. Здесь болото, от него часто туман идет. А из тумана – она.
– Зачем? – Светик старалась разглядеть мост. Были видны боковые камни, болото угадывалось, мост – нет.
– А кто ее знает? Здесь много разного происходило. Вот, например, церковь у нас стояла. Давно еще, при финнах. Сгорела. Я ее уже не застал. Но по ночам иногда слышно, как бьет колокол.
– Какой колокол? – забежала вперед Анка. Лицо ее было полно азарта – вот кто точно не жалел, что приехал на остров.
– Церковный. Церковь-то не на простом месте поставили, а на Священной горке. Это недавно археологи установили. Приезжали два парня, искали следы святых Сергия и Германа, что потом на Валаам ушли. Археологи-то и раскопали, что раньше на месте, где церковь стояла, древние люди свои обряды проводили. Там и камни нашли в круг, и какие-то горшки. И даже кости.
Последние слова дядя Лёка сказал догнавшему их Костику. Тот резко остановился, облизал губы и плаксиво произнес:
– Я домой хочу.
– А нам – сюда! – показал дядя Лёка на тропинку, бежавшую в сторону.
Основная дорога шла вперед, а они свернули налево и стали забираться на взгорок.
– Все здесь раньше финнам принадлежало. Дома, мельница, школы. Потом финны уехали – после войны эти земли нам достались. А как, значит, перестройка у нас случилась, принялись финны опять сюда приезжать, стариков привозить, тех, что тут раньше жил. И вот эти самые старики начали показывать, где, уезжая, их родственники клады закопали. Думали-то, что уезжают ненадолго, что скоро вернутся, поэтому что-то не взяли, спрятали около домов.
– И много нашли? – впервые проявил заинтересованность Глеб.
– Машинами увозили! – махнул рукой дядя Лёка. – А одно место я и сам знал. Мне гадюка показала.
– Это как? – Глеб сдвинул кепку на затылок.
– Лет десять назад я коров пас, а обедать всегда садился на одно и то же место: крылечко разрушенного дома. И как ни приду, все на камнях змея лежит. То одна, то другая, но лежит непременно. А я и забыл, что змеи золото чуют, оно их притягивает. Вспомнил бы, сам нашел! Но понял-то я поздно. Как-то в выходные приезжает пара, он и она, пожилые уже такие. Ходили они, ходили, все что-то высматривали. А утром я иду, вижу, камень у того крыльца сдвинут. Сунул руку – пусто. Достали клад. И змеи пропали, больше не приползали. Так-то.
– Сильно! – вынес свое решение Глеб, натянул кепку на лоб и прибавил ходу.
– Так у вас тут кладов много? – промурлыкала Анка, давно мечтающая найти сундук золота.
– И я даже знаю, где один лежит. Но! – Дядя Лёка многозначительно поднял палец. – Никому не скажу! Нельзя!
– Почему?
Анка на такое утверждение обиделась. Светик вдруг заметила, какие у дяди Лёки волосы. Темные! В его-то возрасте! Не крашеные, а самые что ни на есть свои. Как всполохи мелькали редкие седые волоски, когда дядя Лёка закидывал пятерней длинную челку назад.
– Мне этот клад во сне показали, – принялся объяснять хозяин острова. – Приснилось, что какая-то женщина идет от порога моего дома через двор и все дальше, дальше. А потом остановилась и на куст показывает. В первый раз я не особо понял, что она мне хотела сказать. А на вторую ночь опять она. Опять от порога, через двор и к кусту. Кивает, мол, запоминай. Я запомнил, но сам ничего не делаю. Она и на третью ночь является и говорит: «Последний раз показываю. Твой клад здесь. Больше не появлюсь». И правда больше не появилась.
– А клад? – вылез вперед Костик.
– Так и лежит, – хитро улыбнулся дядя Лёка.
– Покажете?
– Вот уж размечтался! – рассмеялся дядя Лёка, щелкая Костяна по носу. – Колдовские клады так просто не достаются. За ними всегда черти охотятся. Только коснешься клада, тебя сразу за горло схватят и в преисподнюю утащат.
Костян насупился, почесал нос, коснулся козырька кепки и замер, сложив руки на груди. Проходящая Анка потрепала его по плечу, но он только обиженно дернулся, демонстративно пропуская всех