— Ах ты п-падла вероломная!
Сталь сверкнула над Баюном, рысь зажмурился, но женский голос отдался в палате:
— Не трожь любимца моего!
Елена выступила прямо из пола, шурша необъятным своим платьем, и перехватила руку стражника. Бердыш рассыпался прахом, а рука почернела и ссохлась. Охрана в панике ломанулась к дверям. Последним удрал пострадавший стражник, прижимая к груди иссушенную кисть. Тишина пала, нарушаемая лишь тяжкими, булькающими хрипами Финиста, который в агонии скреб каблуками по доскам.
— Царевна! — Баюн вскочил и прижался к ее обтянутой бархатом, благоухающей цветами груди. — Матушка!
— Это я тебе благодарной должна быть, не ты мне. Вырвал ты Волху главное щупальце, и спали с меня самые большие цепи. Видишь, я почти уже здесь. — Елена помахала пальцами, которые слабо просвечивали. — Теперь ты только дождись. Не отходи от меня, рыцарь мой, сквозь тебя я теку, как река сквозь ветхую плотину. Вот-вот уже помажут меня на престол Тридевятого, а затем низвергну я и корону, и трон, чтобы никогда более не возвышалась над русичами тирания.
— Да я вроде немного сделал, — смутился Баюн. — Ну рассказал всем... Ну Федоту помог... Без Калина Калиновича ничего бы и не было.
— Сколько ты сделал — ты не представляешь даже. — Елена обняла его, мягко, успокаивающе. Стоны Финиста за ее спиной превратились в кашель. — Разве ты не понял? Буян. Баюн. Остров — всего лишь образ. Это от тебя зависит мое возвращение из плена Волха.
— И все остальные вернутся? Все, кого Волх погубил? Поднимутся в Ирий?
— Я обещаю... — начала Елена и вскрикнула. Огромная серая сова ворвалась в окно палаты и бросилась на царевну с выпущенными когтями. Красные струйки брызнули по нежным щекам Елены. Царевна кричала, пытаясь оторвать птицу от своей головы. Полетели клоки с мясом вырванных рыжих волос. Рысь прыгнул, но перья совы встопорщились, и слетевшая с них молния отбросила его под лавку.
«Не мешай мне!» колоколом ударило в голове Баюна. «Ты не знаешь, что происходит!»
— Кто ты? — Рысь понял, что голос принадлежит женщине. — Ты ведьма? Служанка Волха? Кем бы ты ни была, я не дам тебе убить царевну Елену!
«Слепец, безмозглый зверь! Елена Премудрая — это я!»
Конец, подумал Финист, на сей раз точно конец. Он уже ничего не слышал, а кашель его слабел и глох. Легкие были тяжелыми, чем-то наполненными, не дышащими. Раскаленные когти стискивали внутри, и с каждой волной боли Финист проваливался глубже и глубже в черную пропасть. Он помнил это ощущение, но тогда маршала спасли, вытащили из этой ямы, вынули осколки железа. Сейчас он уже был далеко за тем порогом, и помочь ему никто не мог.
Тогда, лета и лета тому назад, он был последним, кто остался. Он и еще несколько верных воевод, занявшие оборону в Речном доме. Маленький гарнизон против всей армии Бориски, осколок старого века. Финист думал, что будет больше, но со смертью Волха на сторону врагов перебегали целыми дружинами. Удалось собрать разношерстное ополчение, но мало кто из этих людей знал воинское дело.
— Это бесполезно, — сказал Финисту один из бояр. — Нас просто перебьют. Надо сдаваться.
— Я не сдаюсь! — прошипел маршал. — Я замолчу только с землей во рту! Я не предам владыку, даже мертвого!
Да и кто бы поверил в то, что Финист сдается? Ведь еще только два месяца назад он открыто призвал армию к мятежу и попытался низложить самозванца, пока тот был в отъезде. Маршал не мог сделать ничего меньше после того, как своими глазами видел Балора и Разящего, дерущихся за вожделенное сердце, которое еще билось у них в лапах. Как узрел душу своего повелителя, с воплем падающую в жерло пропасти, из которой нет возврата. Как вокруг молниеносно стало рушиться все, что воевода тьмы любил и защищал. Сердце Волха вздрагивало, истекая последними каплями в тела победителей, а Тридевятое корчилось в муках, тогда казавшихся предсмертными. На страну набросились со всех сторон, будто орда стервятников, грабя, убивая, уничтожая, насколько могли дотянуться. Счастливая, плясала Гроза на костях русичей, и лишь воля чужеземных демонов — прочь, не мешай, это наша добыча! — заставила ее скрыться.
После первого штурма, ничего не давшего, Бориска приказал бить по Речному дому из пушек, как будто тот был крепостью. Финист мог укрыться, но не стал — на нем одном все держалось, его дух не давал остальным струсить и заставлял продолжать, вопреки всей безнадежности этого упорства. Ядро пробило стену совсем близко от маршала, обломки камней ударили его в грудь и живот, чешуйчатая бронь разорвалась, и сталь глубоко врезалась в тело. Не будь при защитниках навьего лекаря, Финист был бы уже давно мертв.
Сейчас, подумал он, Мара опять меня нагонит. Я ненадолго ее обманул.
Ненадолго — но обо всех этих годах Финист ничуть не жалел. Он бежал из Тридевятого, потому что понял: героической гибелью ничего не добьется. Живой, он может отомстить. Мечта о мести поддерживала его, хотя были моменты, когда унижение и тоска становились невыносимы. Маршала будто сберегали для того дня, когда ему открылось, что жив и где-то укрывается последний из Всеславичей. О, как воспрял Финист тогда! Как, не покладая рук, начал выстраивать план воскрешения Тридевятого и Нави! Ему казалось, будто сам демон ведет его, хотя никакого влияния Финист не ощущал. И этот кот, явившийся к нему за ключами... Что-то в нем было уже тогда, может быть, готовность вступиться за Тридевятое, которая пропала даже у людей.
Мутнеющим взором Финист как будто различал склоненную над ним пекельную богиню, чья рука погружалась в рану. Его тело изогнулось, последний выдох сорвался с губ, и Финист полетел сквозь пол. Он знал, какая судьба ждет темных после смерти — и смирился с нею.
Сова срывала кожу с головы визжащей царевны, обнажая не череп, но нечто блестящее, темное, гладкое. Платье «Елены» вывернулось, превращаясь в покрывала и перья. Оболочка рыжевласой девы оползла, обнажив крылатую омерзительную тварь, которая кричала уже не человеческим голосом и лязгала пастью, пытаясь достать врага.
«Баюн!» крикнул голос. «Я не выдержу долго! Ты привел ее, и ты должен с нею бороться! Это мало кому удается, но это возможно! Не надейся на Волха, тот сам сражается за свою жизнь! Ты слышал, ты — врата низвергательницы! Перестань... ее... создавать!»
Гроза сомкнулась на птице, разгрызая, хлюпая, урча. Несколько окровавленных перьев слетели на пол. Слепая морда, состоящая из одной только пасти, и не пасти даже, а широкой, как туннель, глотки, повернулась к Баюну. Тот сбросил с шеи веревку и стоял, подергивая коротким хвостом.
— Не предавай меня второй раз, — сказала Гроза. — Я дала тебе все, что ты хотел.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});