Стихи были встречены громкими аплодисментами, и король, сидя в седле, изящным поклоном поблагодарил поэта за столь удачный экспромт.
Что касается Маро, он вернулся к себе в отвратительнейшем настроении.
— Понять не могу, что сегодня случилось с придворными, — ворчал он, — но все они ужасно глупы!
II
ЧЕТЫРЕ СОТНИ РАЗБОЙНИКОВ
Перейдя на противоположный берег Сены, Бенвенуто поспешил домой, однако не за мешками, как он сказал графу д’Орбеку, а за небольшой корзинкой, которую подарила ему во Флоренции одна из его двоюродных сестер — монахиня. Было уже два часа, но Бенвенуто непременно хотел покончить с этим делом сегодня же; поэтому, не дождавшись дома Асканио и других учеников, которые в эту пору обедали, ювелир отправился один на улицу Фруа-Манто, где жил граф д’Орбек; по пути он внимательно оглядывался по сторонам, однако не заметил ничего подозрительного.
Когда Челлини пришел к графу, тот заявил, что не может отдать ему золото сейчас же: необходимо выполнить сначала кое-какие формальности — пригласить нотариуса, составить контракт. Зная строптивый нрав Челлини, граф без конца извинялся и говорил так убедительно, что Бенвенуто поверил в несуществующие препятствия и согласился терпеливо ждать.
Но он решил, по крайней мере, воспользоваться этим промедлением и послать за своими подмастерьями, чтобы они проводили его и помогли донести золото. Д’Орбек тут же отправил в Нельский замок слугу и завел с Челлини разговор о его работе, о милостивом отношении к нему короля — словом, обо всем, что могло занять гостя. Впрочем, у Бенвенуто не было причин в чем-либо подозревать графа: ведь о любви художника к Коломбе знали только он сам и Асканио. Поэтому он довольно любезно отвечал казнохранителю на все его льстивые речи.
Потом потребовалось время, чтобы отобрать именно такие монеты, о которых говорил король. А нотариус все не являлся. Наконец он все же пришел, но очень долго провозился с составлением контракта. Короче говоря, когда Бенвенуто, обменявшись с хозяином последними любезностями, собрался уходить, начало уже смеркаться. Бенвенуто позвал слугу, которого посылал в Нельский замок, и тот сказал, что никто из подмастерьев прийти не мог, зато он сам охотно поможет сеньору ювелиру нести его золото. Только тут в душе Бенвенуто шевельнулось подозрение, и он отказался от помощи, как ни любезно она была предложена. Он ссыпал золото в корзинку и взял ее под мышку, продев руку в ручки, так что крышка оказалась плотно прижатой. Да и нести золото было таким образом гораздо удобнее, чем в мешке.
На Бенвенуто под платьем была надета превосходная кольчуга с наручами, на боку у него висела короткая шпага, а за поясом торчал острый кинжал. Он быстрым, твердым шагом пустился в путь. Когда он выходил от д’Орбека, ему почудилось, что слуги графа о чем-то тихо переговариваются, а затем он увидел, что они один за другим выбегают из дому, делая вид, будто направляются в другую сторону, нежели он.
Теперь благодаря мосту Искусств, построенному через Сену, от Лувра до Академии рукой подать, а во времена Бенвенуто это было долгим путешествием. В самом деле, от улицы Фруа-Манто приходилось подняться по набережной до Шатле, пройти по мосту Менял, пересечь Сите; следуя по улице Сен-Бартоломе, перебраться на левый берег реки по мосту Сен-Мишель и отсюда вновь спуститься по набережной до Большого Нельского замка. И пусть не удивляется читатель, что в те времена воров и грабителей отважному Бенвенуто было немного не по себе: он опасался за огромную сумму денег, которую нес под мышкой. И, если читатель не прочь опередить вместе с нами Бенвенуто на несколько сотен шагов, он убедится, что эти опасения были не напрасны.
Около часа назад, когда еще только начало смеркаться, на набережной Августинцев, возле церкви, остановились четверо молодцов довольно зловещего вида, с головы до пят закутанных в плащи. Набережную отделяла от реки лишь невысокая каменная ограда, и по вечерам здесь было совсем пустынно. За все это время мимо незнакомцев прошел только прево, проводивший Коломбу в Малый Нельский замок и теперь возвращавшийся обратно. Все четверо с должным почтением приветствовали этого достойного представителя власти.
Они стояли у церковной стены и вполголоса вели беседу, надвинув шапки до самых бровей. Двое из них нам уже знакомы: это наемники, нанятые в свое время виконтом де Марманем для осады Большого Нельского замка; их имена Ферранте и Фракассо. Двое других занимались тем же достойным ремеслом, и звали их Прокоп и Маледан. А чтобы наши потомки не спорили о родине этих молодчиков, как спорят уже три тысячи лет о родине Гомера, добавим, что Маледан был пикардийцем, Прокоп — цыганом, а Ферранте и Фракассо появились на свет под благословенным небом Италии. Что же касается их отличительных особенностей, то Прокоп был юристом, Ферранте — педантом, Фракассо — мечтателем, а Маледан — просто глупцом. Как видит читатель, насмотри на нашу принадлежность к французской нации, мы отнюдь не заблуждаемся насчет достоинств нашего соотечественника. Но на войне, или, точнее, в деле, все они были сущими дьяволами.
А теперь, когда мы с ними познакомились, прислушаемся к их дружеской и весьма поучительной беседе. Из нее мы узнаем, что они были за люди и какая опасность грозит нашему другу Бенвенуто Челлини.
— Как хорошо, что сегодня рыжий болван виконт не будет совать палки в колеса! — сказал Ферранте, обращаясь к Фракассо. — Наконец-то мы обнажим наши шпаги, и этот проклятый трус не одернет нас и не заставит обратиться в бегство!
— Ты прав, — ответил Фракассо. — Но, раз он предоставил нам одним все опасности этого дельца, за что я ему весьма признателен, он должен отдать нам всю добычу. Какое, в сущности, право имеет рыжий дьявол присваивать пятьсот золотых — ровно половину добычи? Правда, и пять сотен, которые нам причитаются, неплохая награда. Ведь это получается по сто двадцать пять экю на брата — сумма знатная, что и говорить! В трудные времена мне случалось убивать человека и за два экю.
— За два экю! Пресвятая Богоматерь! Да ведь это ремесло только позорит! — воскликнул Маледан. — Знаешь что, приятель, не говори лучше при мне таких вещей, а то, чего доброго, кто-нибудь услышит и сочтет меня таким же негодяем, как и ты.
— Что делать, Маледан. Все в жизни бывает, — уныло произнес Фракассо. — Иной раз кажется, убил бы человека за кусок черствого хлеба! Но вернемся к делу. По-моему, друзья, двести пятьдесят экю вдвое лучше, чем сто двадцать пять. А что если, укокошив парня, мы прикарманим все денежки и не отдадим этому плуту Марманю ни гроша?