суровый из возможных антиромантический стиль. Это было возвращение к тедди, только наоборот. Тедди стремились перешагнуть через свою семью, принадлежащую к рабочему классу. Скинхеды же стремились и стремятся создать диссидентскую группу, которая пользуется надежностью своей принадлежности к рабочему классу. Они презирают весомый буржуазный элемент в сфере андерграунда, предпочитая местную футбольную команду и Эноха Пауэлла. Вооруженные, стоические, преследующие пакистанцев точно так же, как тедди преследовали выходцев из Вест-Индии во время беспорядков в Ноттинг-Хилле в 1958 году. Простое бряцание регги, ска и рокстеди смело все изысканные арабески психоделического рока[283].
Однако недостаточно привести параллели из мира искусства и моды. Когда речь идет о чем-то большем, нежели чисто эстетический бунт, когда поступки говорят об отвращении, апатии, скуке и ощущении собственной устарелости и бессилия, тогда инструментальные и экспрессивные решения объединяются. Сила символов отличать тех, кто их использует, от тех, кто смирился с поражением, сдувается. Просто стало больше привычного, стандартизированного и рутинного и меньше того волнующего и живого, что было в эпоху модов, – вот в чем причина дефляции. Анализ Беккера, посвященный закату молодежного движения «Вандерфогель» в Германии двадцатых годов, являет удивительную параллель:
…Способы определения социальных объектов, ожидаемых реакций и образов себя в мире стали относительно стандартными… трудновато ощутить эйфорию во всей полноте, когда тысячи других испытали тот же самый опыт и рассказали о нем всем, кто готов был слушать[284].
Считать, что эйфория была главным настроением модов и рокеров, было бы слишком романтично. По большей части эйфорию от экшена подавляли дискомфорт, недовольство и возмущение, вызванные отношением почти всех взрослых, с которыми сталкивалась молодежь. И этот фактор усиливает другую причину прекращения феномена: последствия социального контроля. Трансакционные теоретики в своем несколько романтическом стремлении указать на пагубные последствия социального контроля, ведущие к еще большей девиантности, очень кстати умолчали о том, что потенциальные девианты могут быть испуганы и остановлены реальными или потенциальными мерами контроля. Полиция снимала девиантов с поездов, гоняла и шпыняла на улицах и пляжах, обыскивала в клубах, их отказывались обслуживать в кафе – после этого можно было с отвращением все бросить, игра не стоила свеч. В массовом феномене, таком как феномен модов и рокеров, запускается деамплификация: амплификация останавливается, так как социальная дистанция по отношению к девиантам настолько велика, что это отталкивает новых потенциальных членов. Присоединяются только совсем зеленые юнцы или люмпены, которым некуда прибиться. Такие участники сражаются с яростью людей, сознающих, что остальные проходят мимо их группы. Тогда как изначальное ядро группы взрослеет и перерастает девиантность.
Разговор о деамплификации подводит нас к заключительным комментариям о практических выводах, без которых, на мой взгляд, невозможен социологический анализ подобного рода. Многие выводы представлены имплицитно в моем исследовании, и нет необходимости вновь подробно их разбирать. Однако сложность социологических работ состоит в том, что читатели делают разные выводы, не всегда совместимые друг с другом. Можно утверждать, например, что если изначальные проявления такого феномена, как моды и рокеры (другими примерами могут быть различные формы вандализма, употребление наркотиков в субкультурах, футбольное хулиганство) сложно или даже невозможно предотвратить, следует попытаться принять меры вторичного предотвращения, в частности ограничить СМИ с целью остановить первые этапы амплификации. При наличии базового консенсуса – который социолог может и не разделять – о необходимости контроля или предотвращения, такой аргумент может быть убедительным. Так же как и мнение, вполне разумное, о том, что некоторые формы девиантного поведения лучше не трогать – из чисто утилитарных соображений, т. е. затраты на проведение операции социального контроля себя не оправдают. А можно занять гуманистическую либеральную позицию: множество вынесенных наказаний были жестокими и несправедливыми, и их следует решительно осудить.
Такие выводы – и множество других – можно сделать из этого и других исследований. Не в нашей власти препятствовать выводам и действиям, к которым они ведут, хотя социологи могли бы поделиться своим видением, основанном на теории. Очевидно, что взгляд на девиацию, который предполагает, что она исчезнет, если незначительно скорректировать реакцию на нее, не в полной мере отражает природу этого феномена. Несмотря на использование таких терминов, как «паника», и аналогий из исследований массовых заблуждений и истерии, я не имел в виду, что моды и рокеры были психогенными призраками, которые исчезли бы, если бы мы их просто проигнорировали или изобрели простой способ деамплификации (хотя это, возможно, позволило бы избежать многих неприятностей, затрат и неудобств).
Мы имеем дело в крупном масштабе с тем, чем Лэнг и школа антипсихиатрии занимались в масштабах куда меньших, а следовательно, наша проблема бесконечно сложнее. Когда на кого-то навешивают ярлык психически больного, наш довод не «там ничего нет» и у человека нет проблем, а признание реакции на то, что наблюдается или предполагается, в корне некорректной. Первым шагом является срывание масок и разоблачение: неотъемлемое свойство скептического и трансакционного взгляда на девиантность. Если обнажить реальные, а не поверхностные легитимации социетальной реакции, то появится возможность разрушить их и разработать более эффективные и гуманные методы. Интеллектуальная скудость и полное отсутствие воображения нашего общества в последние двадцать лет проявляются в его реакции на подростковое хулиганство – она неуклонно повторяется, хотя и неспособна справиться с проблемой. От социолога, изучающего девиантность, требуется многое. Мало сказать, что ведьм не надо было сжигать или что в каком-то другом обществе или другом столетии их бы не называли ведьмами, нужно еще и объяснить, как и почему некоторые люди попадают на костер сейчас.
В конечном счете я пессимистично оцениваю возможности перемен в социальной политике в отношении таких явлений, как моды и рокеры. Возникнут другие моральные паники и другие, пока еще безымянные, народные дьяволы. Не потому, что такое развитие событий имеет неумолимую внутреннюю логику, а потому, что наше общество в его нынешней структуре будет продолжать создавать проблемы для некоторых своих членов (например, для подростков из рабочего класса), а затем осуждать любое найденное ими решение.
Приложение
Источники данных
Большая часть данных для этого проекта была собрана между 1964 и 1967 годами. Период между Пасхой 1964-го (датой первой стычки между модами и рокерами в Клактоне) и сентябрем 1966-го (концом трехлетнего цикла праздничных выходных) обозначается мной как период исследования. В основном были использованы следующие источники данных.
1. Документальные источники
(i) Упоминания прессы о модах и рокерах во время всего периода исследования, включая все национальные газеты (ежедневные и еженедельные), а также местную прессу из основных затронутых происшествиями районов: Брайтона, Клактона, Грейт-Ярмута, Саутенда, Гастингса и Маргита.