ни с сего Александр подарил мне очень дорогие французские духи. Я и так от него голову теряла, а тут ещё этот аромат! И в общежитии, и на кафедре все от этого запаха в восторге…
В общем всё развивалось очень бурно и стремительно. Были рестораны, шампанское, шикарная квартира, каких я не видела даже в кино. Но в один момент, самый кульминационный момент, когда мой разум, казалось, был и должен был быть полностью отключен и действительно опьянен и я была в блаженстве, он прошептал: «Цыпленок!»
…Словно шило вонзили в ухо! Как я боялась услышать это слово. Я даже курицу не ем. А тогда меня просто заклинило. Я дико закричала, стала всё бить и крушить. Голая, с окровавленным ножом, я выскочила на улицу, при этом, до сотрясения мозга, толкнула старушку консьержку и отбрасывала всех, кто попадался мне навстречу.
К счастью, никого я ножом даже не поцарапала, а кровь на лезвии – это когда неслась вниз по лестнице сама свою ногу порезала, но и я не заметила…
Если честно, то я до сих пор не знаю, сказал ли Александр слово «цыпленок» просто лаская или?.. Зато в суде выяснилось, что он женат и дети есть, а урон я нанесла квартире его знакомых. Плюс увечье консьержке. Плюс аморальность, хулиганство и так далее.
Словом, из-за мимолетной расслабленности, это я так считаю, моя жизнь круто изменилась. Как говорится, вернулась на круги своя. Однако я думаю, что поговорка «Что ни делается, всё – к лучшему» абсолютно верная, ибо я неожиданно вновь встретила свое счастье, свою первую и последнюю любовь – Самбиева.
Это, конечно же, судьба, – продолжала свой рассказ Елизавета. – В жизни не может быть всё черным или черно-белым. Хотя моя жизнь в СССР… Меня судили. Правда, был предложен более легкий вариант – признать меня душевнобольной, поместить в психушку и так далее. Однако комиссия признала меня вменяемой, и я сама, проведя в тюремной психбольнице несколько месяцев, поняла и другие подсказали: гораздо лучше на зоне, хотя бы есть шанс отсидеть срок и иметь некую перспективу, чем всю жизнь оставаться в «дураках»…
В суде мне припомнили всё и вся. Оказывается, Советское государство приложило максимум усилий, чтобы такой «деклассированный элемент» получил такое превосходное образование, но… сколько волка ни корми… И могло быть гораздо хуже, и звучали цифры 10–15 лет лагерей, по приговору – 5 лет особого режима. И что удивительно, ведь в жизни просто так ничего не бывает. Словом, куда нас в 1941 году сослали, туда же меня в 1959 году вновь направили – на шахты Усть-Каменогорска.
То, что я вновь попала в район Усть-Каменогорска, конечно же, может быть случайностью, хотя случайности редко встречаются, а то, что вновь на шахту, – это уже закономерность. Ведь в 1941 году все немцы: и женщины и мужчины старше 15 лет – были фактически приравнены к зэкам, к политическим заключенным. Тогда по возрасту я этой участи избежала, и вот, раз представился случай, Страна Советов решила выжать все соки и из меня. Правда, по сравнению с тем, что пережило старшее поколение, моя участь была полегче. Потому что война была позади, к немцам многие стали терпимее, ибо уже была страна из соцлагеря – ГДР. В шахтах и вокруг «пустили корни» старые немцы.
В Советском Союзе экономика – плановая, заключенные – бесплатная рабочая сила. Направили меня туда, где была потребность в специалистах-химиках для анализа горных пород.
Конечно, это был страшный удар судьбы. Ведь я не просто так попала в Москву и была в шаге от защиты диссертации, а потом представилась бы зарубежная конференция, и я бы ни за что в СССР не вернулась. Зато вернулась в Усть-Каменогорск. Зона. Шахты. Зэки. Грязь. Голод. Холод. Вечная усталость, сонливость и апатия к жизни. Это состояние человека описать очень тяжело. Потому что ты, в принципе, не человек, а бесправная скотина, которую любой мерзавец может пнуть, унизить да что угодно сделать. Хотя, по большому счету, мне на зоне повезло. Главным инженером шахты был вольный немец, который «вычислил» меня и сразу же определил в лабораторию горных пород.
Как лаборант, я обязана была каждый день спускаться в шахту и брать на экспертизу породы разрезов и пытаться подсказать, в каком направлении перспективнее искать тот или иной минерал: от кобальта, платины и золота до никеля, урана и алмазов.
На зоне, впрочем, как и вне ее, то есть на так называемой «свободе», везде висели всякие бредовые и раздражающие лозунги о славе и пользе труда, о советском человеке и перевоспитании личности. На самом деле о личности или человеке в Советском Союзе думали очень мало, думали лишь о продукции, продукции любой ценой. В этом отношении организацию системы ГУЛАГа, наверное, можно было считать почти что совершенной.
Основная производственная мощность сосредоточена на огромной мужской зоне. Рядом, огороженная лишь забором, – небольшая женская колония, а все вместе это называется «Усть-Каменогорский горно-обогатительный комбинат», при котором масса служб и производств, в том числе и моя лаборатория, которая расположена как бы вне территории зоны, и понятное дело, что мне гораздо приятнее десять часов отрабатывать в лаборатории, чем возвращаться в зону.
Даже при такой блатной жизни я очень сильно похудела, изменилась. Был такой момент, когда я себя в зеркале не смогла узнать и после не могла смотреть в зеркало… С ужасом я вспоминаю это время. Однако и среди этой серости были моменты, которые не просто врезались в память, а отразились на моей дальнейшей судьбе.
Первое – неожиданно получила письмо от старшей сестры Вики. Если честно, то со временем я её в душе за все простила и даже скучала по ней. Правда, никаких попыток найти её я не предпринимала. Я любила и одновременно боялась её. И вот такое послание: «Здравствуй, дорогая сестра, мой Цыпленок…» В бешенстве я скомкала письмо и швырнула в топку. Потом пожалела. Но поздно. Стало страшно – как она меня нашла и что теперь от меня хочет? Ведь недаром с ходу назвала не по имени, а кликуху…
А второе