Через одно лицо, сочувствовавшее моему делу борьбы с коммунизмом и моему тогдашнему затруднительному положению, мне удалось добиться получения разрешения на въезд с семьей во Францию от президента Р. Пуанкаре. Спустя два месяца после того, как я начал хлопотать об этом, французское посольство в Токио получило телеграмму президента с указанием – оказать полное содействие моей поездке во Францию.
Телеграмма эта вызвала переполох среди ретивых советских агентов, которые видели в моей поездке во Францию и в высоком покровительстве ее президента не что иное, как предварительное соглашение о предъявлении мною на шедшей в это время в Генуе конференции каких-то документов, могущих дискредитировать советское правительство. Впоследствии это предположение принесло мне немало хлопот во время пребывания моего в САСШ.
После телеграммы президента Франции я был разыскан французским консульством, которое предложило мне всякое содействие к выезду из Китая и к въезду в пределы Франции. Не прошло и двух недель, как все визы были готовы, и в конце февраля 1922 года я выехал в Шанхай с тем, чтобы застать там океанский пароход «Императрица России», с которым я и отплыл через Канаду в Европу.
Через 10 дней пути я прибыл в Ванкувер. Здесь, на борту парохода, произошел инцидент с агентами комиссариата иммиграции в САСШ, которые потребовали от меня сдачи револьвера, хотя и не имели права делать это. При содействии властей Ванкувера револьвер мне быстро вернули и даже принесли извинения.
В Канаде я встретил хороший прием и доброе к себе отношение. Страна произвела на меня чарующее впечатление как своей природой, так и народом, в высшей степени гостеприимным. Здесь я встретился с полковником Бортом, бывшим начальником великобританской военной миссии при моем штабе в Чите. Мое пребывание в Ванкувере ознаменовалось банкетами, устроенными губернатором, городским клубом и некоторыми частными лицами. Мне особенно приятно было встретить теплое отношение со стороны представителей военных властей Великобритании, из которых особенно выделялся генерал Леки, бывавший в России, которую он вспоминал с особенным чувством любви и симпатии.
Природа Канады напоминала мне родную Сибирь: те же просторы, чередующиеся с девственными лесами, представляющими собою и разнообразие пород, и нетронутость богатств края.
Благодаря упомянутой выше бестактности представителя иммиграционного комиссариата САСШ, некоего Зубрека, который вопреки правил пытался отобрать у меня револьвер, я решил было совершенно не заезжать в Соединенные Штаты, но настоятельные приглашения с родины Линкольна от Калифорнийского университета, наконец, от комиссара иммиграционного бюро в Вашингтоне, а также советы моих новых друзей в Ванкувере заставили меня изменить принятое уже решение ехать в Европу через Галифакс и включить в маршрут САСШ. Я наметил поездку через Нью-Йорк, где рассчитывал сесть на французский пароход, предварительно попутно заехав в Вашингтон.
САСШ произвели на меня совершенно иное впечатление, чем Канада. Характер городов носил отпечаток спешки и однотипности в постройках, без всякой художественности в их архитектуре. Однако величественность техники поражала во всем, даже после поверхностного знакомства со страной.
Остановившись на два дня в Чикаго, я прибыл в Вашингтон, где на станции был встречен чиновником министерства иностранных дел, который проводил меня в отель. На следующий день я нанес визит последнему российскому послу в САСШ A.A. Бахметьеву и с ним вместе посетил некоторых сановников Вашингтона. Здесь мне совершенно случайно удалось выяснить близость сенаторов Франса и Бора к представителю Советов Сквирскому. Приемом в Вашингтоне я был чрезвычайно доволен и был рад узнать, что руководители политики САСШ вполне ясно представляли себе сущность большевистской власти в России и выражали уверенность, что правительство САСШ никогда не признает Советов.
Первый же шаг, сделанный мною на территории штата Нью-Йорк, принес мне массу огорчений. Впрочем, их можно было бы избежать, если бы я был осведомлен обо всем заранее, потому что еще во время пребывания моего в Ванкувере представители «Юровета» (Южно-Русское общество внешней торговли) пытались вчинить мне иск за реквизированную на законном основании распоряжением начальника Азиатской конной дивизии в 1919 году в Даурии пушнину, проданную им с аукциона. На такого рода претензию великобританский суд не только ответил отказом, но и пригрозил истцам, что им придется нести ответственность по обвинению в шантаже. Такое заявление суда подействовало самым успокоительным образом на темных дельцов с их иском. К сожалению, судебные власти Канады не поставили меня в известность о попытках предъявить мне этот иск. Если бы я был осведомлен о том, что шайка шантажистов имеет от нью-йоркского суда ордер на мой арест, я предпочел бы не ехать в Нью-Йорк, чтобы избегнуть связанных с судом неприятностей. На сущности этого процесса я остановлюсь ниже.
Едва только поезд успел остановиться на Пенсильванском вокзале, ко мне подошел какой-то странный тип, всем своим видом показывавший, что он чего-то опасается и держится нарочито настороже. Отрекомендовавшись местным шерифом, он предъявил мне ордер на мой арест и предложил немедленно следовать за ним. Я категорически отказался разговаривать с ним на вокзале и предложил поехать в отель «Вальдорф Астория». Шериф и его спутники, коих было до десяти человек, шумливо, наперебой начали протестовать против моего предложения, но тем не менее мне удалось настоять на своем. По прибытии в отель я, при любезном содействии господина М.Е. Айвазова, сопровождавшего меня в моей поездке по САСШ от самого Ванкувера, временно устранил вопрос о судебном процессе, и мой арест получил, таким образом, отсрочку. Безусловно, мне удалось достичь этого исключительно благодаря М.Е. Айвазову, русскому эмигранту, давно приехавшему в Америку искать счастья и нашедшему его благодаря неустанным трудам и неисчерпаемой энергии. В 1922 году он был одним из самых богатых жителей Ванкувера.
Припоминая события, я прихожу к заключению, что в то время мне много помогла травля, поднятая против меня частью нью-йоркской прессы. В своем увлечении пропагандой против меня она дошла до таких геркулесовых столбов глупости и явной лжи, что результат получился для инициаторов поднятой кампании довольно неожиданный. Читателям преподносилась такая махровая нелепость, что ни один здравомыслящий человек не мог отнестись к ней серьезно. Ни репортеры, ни редакторы газет, по-видимому, совершенно не считались ни с здравым смыслом, ни с географией России, печатая явный абсурд. Одна из газет в статье под заголовком «Приехал мясник» писала буквально следующее: «…Атаман Семенов задался целью уничтожить в России женщин и детей, и он собственноручно расстреливал их сотнями тысяч. Например, когда Семенов отправлялся из Москвы в Забайкалье, он весь свой путь увешал трупами. В одной Чите он своими руками расстрелял свыше 74 тысяч женщин и детей…» Подобные перлы досужей фантазии были способны свести с ума человека со слабыми нервами, попавшего в обстановку этой фабрикации беспросветной лжи. Мне много пришлось видеть в жизни. Приходилось слышать и безудержную ложь из уст большевистских агитаторов еще на Германском фронте, но ничего подобного нью-йоркским врунам я даже представить себе не мог. Удивительно ли, что у шерифа могло создаться впечатление, что ему предстоит иметь дело с самым отчаянным головорезом и что я, «в силу привычки», могу при своем аресте расправиться и с ним. Опасение этой расправы, по-видимому, влияло на настроение шерифа, который, подходя ко мне, не скрывал всей гаммы чувств борьбы долга с личным самосохранением.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});