Читать интересную книгу Крепость - Лотар-Гюнтер Буххайм

Все стало еще более запутанным, чем раньше. Ну, а чего другого ожидал я от этого разговора? Может быть, что Старик заявит мне, что они нашли место, где находится Симона? Скорее поезжай туда…

И вдруг до меня доходит, насколько я беспомощен без Старика. Эти несколько слов по телефону звучали несколько иначе, чем простое объяснение того, что случилось. Я же вообще не представляю, кто засадил ее в кутузку в Ла Боле, а кто в Бресте. Люди из СД? Гестаповцы? Военно-морская контрразведка?

Доложив адъютанту о своем переезде в другую гостиницу, пытаюсь договориться с ним о машине. «Прощупать настроение населения, так сказать…» – произношу и тут же запинаюсь, т.к. мои слова звучат довольно нескладно. Хочу пояснить, но замечаю, что этот тупица не заметил фальши моих слов. Наоборот, ему очень даже понравилась моя мысль.

- Вам надо будет играть здесь на совершенно других струнах! – выдает он важным голосом тираду. «Тебе надо бы проветрить мозги!» – думаю свое, глядя как он мелет всю эту чушь. Адъютант буквально раздувается от важности и объявляет: «Именно сейчас машины у нас нет! Все машины проходят техосмотр перед боем!»

Так, в просьбе отказано. Изображаю полное разочарование: «Придется топать на своих двоих» – произношу с фатальной обреченности и прощаюсь обычным воинским манером.

А этот недоносок пафосно добавляет: «Увидимся за обедом!»

Я же хочу теперь просто пойти куда-нибудь. К примеру, на Trocad;ro, и привести мысли в порядок. Проходя через массивные ворота, замечаю радиорепортера Кресса. Он как раз вышел из машины и разговаривает с водителем.

Ах, ты мой дорогуша! Тебя-то я хотел бы увидеть в самый последний момент. Просто чудо, что ему удалось вырваться с фронта. Кресс наверняка знает, кто арестовал подружек Симоны в Ла Боле, и кто, собственно говоря, засадил ее за решетку. Но было бы непростительной глупостью затевать с ним сейчас этот разговор. Лучше поинтересоваться его успехами.

Незамеченный им выхожу на улицу. На Trocad;ro усаживаюсь на нагретую солнцем каменную скамью. Крики катающихся на роликах детей и шум их затянутых ремнями ботинок на роликах, словно необыкновенные колокольчики, под звуки которых пытаюсь привести мысли в порядок.

В глубине души надеялся услышать от Старика что-нибудь утешительное, по крайней мере, где находится Симона. Теперь же мой страх за нее лишь усилился. Одно известно мне наверняка: надо лучше скрывать свои заботы и страхи в преддверие встречи с Бисмарком. У него собачья натура: он кусает лишь тогда когда почует твой страх. А значит надо вооружиться полным бесстрашием. Не показывать никаких чувств, лучше всего разыграть из себя этакого яйцеголового, погруженного в свои мысли…

Совершенно не хочу возвращаться в наш дворец, а потому медленно иду дальше., словно погруженный в мечты и грезы жизни. Пару улиц вверх, на север – находится гестапо. Перед зданием на Авеню Foch, 74 стоят часовые в черной форме с серебряными галунами. Здесь и на Rue Saussaies, 9 разместились гестаповцы. Может быть это их руками схвачена Симона? Ну почему я не спросил об этом у Старика? А может просто пойти на авеню Foch, 74 и прямо спросить: «А не ваши ли гестаповцы арестовали Симону?» – вот безумство-то!

Уже полдень: перед Отделом вижу множество машин с номерами вермахта, не замеченных мною ранее в охватившей меня ярости. Значит, народу еще подвалило из разных военных баз. Другие, узнаю от часового, прибудут вечером. Очевидно, намечается грандиозный сабантуй – и все это ради какого-то необычного спектакля.

На втором этаже довольно много народа. Невольно выделяю тех, кто выбился в любимчики в последнее время или благодаря своему подхалимству стал фаворитом у старых задниц – что практически одно и тоже.

К счастью здесь есть и несколько довольно смешных «орлов» и несколько типчиков с соответствующим креном в пояснице; сюда же относится и толстяк Мёртельбауэр. Мёртельбауэр – с его фальцетом и всеми признаками своего операторства. Как и всегда он рассказывает каким-то собутыльникам о том, что в свое время, когда он работал в Африке оператором учебно-просветительских фильмов, ему удалось «поиметь» под душем несколько негритяночек, а после эффектно выдержанной паузы добавляет: «А так как от них здорово воняло, то их всех – через скамейку!» Такого рода рассказами он завоевал кличку «бешеная щука» – ведь в Африке никто из нас не был.

Медленно топает Йордан. С ним мы два года назад долгими месяцами грызли гранит флотской науки. С тех пор я его не видел к своему сожалению, т.к. Йордан хитрющий парень, репортер от Бога и настоящий ренегат, всегда готовый устроить склоку. Однако он делал все так ловко, что никто не мог поймать его за руку. Во всяком случае, ему и здесь удалось заиметь несколько недоброжелателей. У него смешное, слегка заостренное треугольное лицо как у того треугольника, что мы рисовали на уроках математики. А когда Йордан надевает свою фуражку, то выглядит как настоящая провокация, как плевок на военную культуру и дисциплину. Он так намозолил этим глаза Бисмарку, что попал в приказ, которым ему было предписано носить фуражку с ремешком под подбородком. Йордану пришлось подчиниться, но так он выглядел совершенно возмутительно, словно какой-то тупой трамвайный вагоновожатый. В конце концов, Бисмарк был очень доволен, когда Йордан водрузил ремешок фуражки на место.

Перед обедом в кают-компании подхожу к Йордану и спрашиваю его о том, что давно хотел узнать: о его работе на гражданке.

В ответ узнаю, что теперь он репортер новостей «но больше для колонки «Нам пишут…»». Пишут много.

Смотрю на него непонимающим взглядом, и Йордан поясняет: «Это происходит так: называешь никому неизвестную деревушку, затем улицу в ней. Улицу под известным названием. В конце-концов из плана какого-нибудь города. Затем описываешь имеющийся там же пруд. Например, называю городок Меппель, голландский городишко, там помещаю собак, из них выбираю большую собаку – скажем, боксера, и описываю, как он прыгнул в пруд, а там укусил огромную щуку. Боксер выбирается живой и невредимый, и его владелец радуется тому, что щука не вцепилась боксеру в бок. Если нравится, то я продолжаю в том же духе. Я очень люблю собак. Они большие и маленькие всегда выпутаются.» – «Ради Бога, не надо!» – умоляю его.

Но Йордан уже закусил удила: «А иногда как запустишь что-то такое, к примеру: «В ночь на четверг, в гостинице в центре Лондона …»», а дальше как по маслу. Прыгает кто-то с крыши этого отеля, с зонтиком представляя из себя – проклятые британцы! – парашютиста и прыгает на стеклянную крышу террасы, где проходила вечеринка в честь очередной победы. Ничего, как считаешь? Человек этот может погибнуть или нет, это мне решать!» – «Я бы здесь добавил: никакой жалости к британцам!» – выпаливаю быстро. «Верно! Но совсем не жалости: Если он к примеру упав поранит себе …» – «Задницу?» – предлагаю свой вариант. «Задницу? Пойдет! Хотя задница звучит осуждающе. Но пойдет! Так сказать прямо в яблочко!»

Никогда раньше не слышал, чтобы Йордан так говорил. Йордан объяснил, что он был и есть «курьер при службе связи». Поэтому у него есть служебный мотоцикл, на котором он и мотается по городу. В этой профессии неизбежно теряются отдельные изъяны связанной с ней работы. Новости о «голубых» юнцах не производят на него впечатления: «Осиное гнездо в жерле пушки», «кошка знает, чье мясо съела», «женоподобные тройки ловят матросиков» и «кильки в банке»

Несмотря на все реалии, он все же немного чокнутый. В нем нет военной косточки. Должно быть, он чувствует себя совершенно свободно и в тоже время довольно изысканно.

Но с чего бы это Йордан вдруг такой разговорчивый? Нашел ли он во мне родственную душу?

- Понедельник – это довольно неподходящий день для таких торжеств! – меняю тему.

- Такой же хороший, насколько и плохой. Как и любой другой день, – возражает Йордан.

- Но думаю, суббота или воскресенье больше подходят такого рода мероприятиям.

- А откуда взялась бы вся эта публика? Все эти генералы и адмиралы собрались сюда, черт его знает, откуда – не только из Парижа. – Внезапно Йордан меняет тон, и, словно бы глубоко доверяя мне, шепчет: – Так плохо как сейчас, мне еще никогда не было. несколько лет я был настоящим зарубежным корреспондентом.

- Где же? – В Лондоне. – У злых врагов? – Ну, конечно же. Пока не отозвали. – Пока в грязи не вывалили? – Можно и так сказать.

После обеда Йордан показывает мне глазами, что надо бы выйти. Из разговора узнаю, что «шеф» по воскресеньям охотится на козлов. Две недели назад открылась охота на козлов, и теперь он ни о чем другом не думает.

- Надеюсь, ему удалось добыть хоть одного, иначе нам придется хлебать все дерьмо из его параши, – произносит Йордан и, помолчав, добавляет: – Охота длится до ноября. Изысканное общество. Высшие офицеры. Избиение младенцев – или как еще назвать действия этих придурков. Боеприпасы оплачивает Великий Рейх, а сияющие отвагой фотопортреты мы размещаем в здании: в предписанном количестве и размерах.