слегка натянуто. – Жду не дождусь.
– Просто потеряй ее где-нибудь, если достанет. А теперь объясни мне, куда мы едем. Скажи хотя бы, что не в гости к родителям Люка.
Он изо всех сил старается сохранять непринужденный тон, я чувствую лишь едва заметную перемену в его голосе.
– С корзиной для пикника и в темноте? Нет, вряд ли.
Он сглатывает.
– Ладно.
Чуть позже он наверняка понимает, куда мы направляемся, если и так уже давно не догадался, потому что мы проезжаем первый указатель на кладбище Прескота.
Я веду Гомера по Манчестер-роуд, милой аллее из молодых буков и кленов. По левую сторону расположились красивые особняки с аккуратными, ухоженными садиками и дорогими автомобилями перед гаражами. Они меня немного смущают. В таком солидном месте развалюху вроде Гомера невозможно не заметить или проигнорировать, на что я рассчитывала. Нас ни за что не должны здесь обнаружить.
Взгляд Седрика блуждает по кирпичной стене с кованой оградой, окружающей кладбище.
– Хорошо придумала, – негромко произносит он, когда мы проезжаем мимо запертых ворот. – Жаль только, что уже слишком поздно. Ворота закрыты.
– Никогда не поздно. Ни для чего.
Кладбище заканчивается, и мы едем вдоль небольшого примыкающего к нему парка. За следующим перекрестком почти в полной темноте прячется маленькая улочка. В обоих стоящих на ней домах свет в окнах не горит, видимо, тут уже все спят. Припарковав Гомера на обочине, я прикладываю палец к губам, прежде чем выйти из машины.
– Возьмешь корзинку? – шепотом прошу я Седрика, и он, хоть и колеблется мгновение, складывает переднее сиденье и берется за ручку.
Почти вплотную друг к другу – между нами только корзина – мы идем к парку, перелезаем через низкую стену и скрываемся за кустами и деревьями от взглядов любопытных жителей.
– О’кей, Билли. Зачем мы здесь?
Я шагаю к кирпичной стене, за которой начинается кладбище. Она достает мне до груди. Железное ограждение поверх нее увеличивает общую высоту примерно до трех метров. Осторожно трясу отдельные прутья, чтобы проверить их надежность. В конце концов, мне просто надо туда пробраться, и не хотелось бы что-нибудь сломать.
– Мы идем на похороны.
– Ты спятила?
Пальцы ног легко находят опору между кирпичами, и я быстро залезаю на стену.
– Ненадолго. Давай корзину.
Седрик протягивает ее мне и сам тоже без проблем подтягивается.
– Мы серьезно вламываемся на кладбище?
– Мы ничего не собираемся красть.
– Тогда что мы делаем? Нарушаем кладбищенскую тишину? Тревожим покой мертвых?
– Они похоронены, под землей темно. Им все равно, сколько сейчас времени. Пойдем, нас не должны поймать. А если все-таки поймают, то убежим.
Чтобы перебраться через решетку, мне приходится применить навыки скалолазания, потому что сверху на ней острые наконечники, о которые я едва не порвала свитер. В корзине звенят стаканы, когда Седрик передает ее мне над оградой. Но наконец мы оба оказываемся по другую сторону стены.
– Готов? – спрашиваю я у Седрика и вдруг почти надеюсь, что он скажет «нет». Может быть, я совершаю ошибку и сделаю только хуже, а не лучше. Но должна же я хоть что-то сделать.
В темноте синева его глаз кажется почти бесцветной, спокойной и бездонной.
– К чему?
– К похоронам Люка.
– Его похоронили два года назад.
– Знаешь про кота Шредингера? – спрашиваю я осипшим голосом. – Предположим, что в закрытом ящике с нестабильным атомным ядром находится кот. Если ядро распадется, кот погибнет от ядовитого газа. Но пока никто не откроет ящик и не проверит, кот в равной степени и мертв, и жив.
– И похороны Люка – это кот Шредингера?
– Сегодня – да. Пока ты там не был, они как прошли, так и не прошли.
В темноте мне лишь по слабому блеску его глаз видно, что он моргнул.
– Билли… на самом деле Шредингер хотел показать проблему физической реальности в популярной тогда интерпретации квантовой механики. Дело там совсем не в…
– Чертовы ученые! – раздраженно выпаливаю я. – Мог хотя бы оценить красивый образ и просто подыграть?
Он смущенно молчит. И наконец находит слова, по которым слышно, что ему больно.
– Они не хотят, чтобы я сюда приходил. Родители Люка.
Я с трудом сглатываю. Слезы обжигают глаза, жестокость этих людей разъедает дыры в моем сердце. Что тогда должен чувствовать Седрик?
– Если тебе что-то по-настоящему нужно, то нужно это взять. Не можешь же ты ждать, пока они дадут тебе то, что не имеют права у тебя отнимать.
– Разве мало людей пострадало?
– Слишком много. Но это не твоя вина. Пожалуйста, сейчас просто поверь мне. Иногда бегство – это решение… меня оно привело к тебе. А иногда нужно брать то, что тебе необходимо. Потому что иначе никто не придет и не позаботится о том, чтобы ты это получил.
Седрик надолго задумывается. В итоге кивает, откашливается и говорит:
– Значит, я кот Шредингера. Раз они никогда не узнают, что я тут был, то я одновременно и был здесь, и не был.
У меня слегка дрожат руки, пока я достаю из кармана свой смартфон и маршрут. Сойер нарисовал мне, где находится могила Люка, однако у бармена весьма скромные навыки рисования, и на плане вообще нет этой восточной части кладбища. Густые кроны деревьев смыкаются над нами подобно крыше, которая держит под собой в плену тьму и не пропускает лунный свет. Полупрозрачные клубы тумана нависают над тронутыми временем и поросшими мхом камнями или ползут между жутких и частично разрушенных памятников, на которых с годами стерлись все буквы. Я собиралась включить фонарик, но Седрик накрывает мою ладонь своей.
– Пойдем так, – тихо просит он.
Я никогда не боялась кладбищ. Даже в детстве, когда тайком смотрела ужастики. Впрочем, раньше я и не ходила ночью по кладбищу, не говоря уже о его исторической части. В кустах шмыгают маленькие зверьки, ветер шепчет среди ветвей, а где-то очень далеко слышен вой сирены «Скорой помощи», что хоть и возвращает меня в настоящее, но вместе с тем и пугает.
– Страшно? – негромко спрашивает Седрик и кладет руку мне на плечи.
– Немножко.
– Мне тоже, – признается он, и, невзирая на то что Седрик подразумевает не то же самое, что и я, его откровенность придает мне храбрости.
– Мы же вместе. – Ты защищаешь меня от призраков, мысленно добавляю я. А я тебя.
Чуть погодя глаза привыкают к темноте. Мы дошли до часовни, и тут я уже могу сориентироваться. Цветы обрамляют расчищенные дорожки, в опустившихся сумерках они кажутся серыми и какими-то… забытыми.
– Вот она. – Могила Люка последняя в длинном ряду, за ней