Читать интересную книгу Непрочитанные письма - Юрий Калещук

— Гениальная идея.

— А то.

Какая банька была — не расскажу. Не сумею. Просто поднялись мы ввысь вместе с беспечным белесым паром, сквозь потолок прошли, прямо в бесконечное бесцветное небо устремились — и вдруг: «Бамм!..»

— Опять вляпались, что ли? — встрепенулся Макарцев.

Нет, показалось. То ли эхо дразнило нас, то ли воспоминания тревожили, предостерегали, настаивали — все у нас только на этой земле: долги и надежды, дела и тревоги. Мы растекаемся по ней, теряемся в величавых лесах и невзглядных болотах, уходим дальше и дальше, и тянутся за нами следы. Зимой их заметают снега, весной смывают ручьи, летом они зарастают травами — но не исчезают. Видел я однажды с вертолета Алика Львова странную дорогу — колея, огибая кусты и деревья, беспрепятственно пересекала озера и топи, шла напрямик по бледно-зеленой студенистой равнине, для которой и тень нашего вертолета была неудержимо тяжела, но потом догадался, что под нами следы одного из бесчисленных зимников: огромные грузовики, спрессовав снег, навсегда впечатали свой маршрут в эти оттаявшие на время и ставшие вновь непроходимыми болота...

— Сорокина видел? — спросил Макарцев. — Да? А я даже попрощаться с ним не успел...

— Да приедет он сюда еще.

— Вряд ли. Поотвык он уже от здешней жизни. Жаль... Очень интересно было бы мне снова с ним поработать.

— Ты же сам говорил: что было — то было.

— Говорил... Всех нас пораскидало. Лёвин в Сургуте. Китаев в Хантах... Ты давно с ним встречался?

— Давно... Еще когда он в Москве на учебе был. Года три назад, не меньше. Помню, семинарскую работу писал он по экономике — заходил, спрашивал, как машинистку найти, чтоб перепечатать.

— Нашел?

— Машинистку? Зачем? У него страничек десять — двенадцать было, я взял да перепечатал — мне же интересно было, что за научную работу Васильич написал.

— В самом деле любопытно?

— Конечно. Когда так человека знаешь, про него все важно. К тому же и материал реферата знакомый, вартовский — что-то об оптимизации работы первого УБР. Довольно резкие вещи там были: уж кто-кто, а Васильич суть дела отчетливо представлял — и изнутри, и снаружи, в частности и в целом... Но вообще-то редко встречались. Даже сам не пойму отчего. И жили рядом — что за расстояние от Савеловского вокзала до Миусской площади? — десять минут ходу, — и в Москве года два пробыл он — а все нескладно: то у него экзамен или семинар, то у меня командировка. Потом думаешь: а-а, пропади они пропадом, все эти экзамены и командировки! сколько их было и сколько будет еще! А тут — человек рядом, который тебе близок и с которым столько связано... И оказывается: уже не рядом. Уехал. Пронеслись-промелькнули два года...

— Трудно ему сейчас, наверное. Сам понимаешь, какая работа у него теперь.

— То-то и оно, что не очень представляю его работу. И его самого на этой работе не представляю. Даже признаюсь тебе, Сергеич, честно: побаиваюсь, как встретимся. Все ж таки: тогда одно было, а сегодня совсем иное...

— Не думаю, Яклич, чтобы в этом смысле он переменился. Я как-то не заметил. Я про другое думаю — про то, как ему тяжело. Это же не бригада и не УБР даже... Помню, в кабинет я к нему захожу, а он где-то там далеко-далеко, еле видать его.

— Загибаешь, Сергеич.

— Не без того. В общем, огромный кабинет.

«...Это значит — для друзей строят кабинеты, вот построят, и тогда станет лучше жить... — вспомнились мне слова забавной песенки Булата Окуджавы. — Зайду к Белле в кабинет, скажу: «Здравствуй, Белла...»

— Слушай, Яклич, а я не рассказывал тебе, как у нас один дятел в Москву летал? Ну, это еще из Вартовска, тогда я в технологах ходил. Леха Титов, я, Китаев... Хотя нет, Китаев позже приехал. Он же к нам в бурение с партийной работы перешел, была эпопея. Хлюпин тогда покрутил его маленечко за хобот... Ладно. Слушай, короче, как было дело. Полетел тот мужик в Москву. На три дни. Ну и, как водится, подзастрял на неделю. Потом начальство пытать его принялось: где? как? почему? Да и нам интересно... А он: министр вызывал. Конечно, нет у министра забот других — только чтоб технологов с Самотлора по Москве отлавливать в к себе в кабинет зазывать. Ладно... Спрашиваем: ну и что там, у министра? Он: двери. Какие двери? Белые. Дерматином обитые... Вот это вас и доконало. Если б лайкой или там черным хромом — мы бы еще снесли. Но дерматином! Белым! Представляешь? В общем, с той поры этого дятла только так и звали: Дерматин.

— По-моему, ты что-то путаешь, Сергеич... Похожая была история, но не эта.

— Ну, ты вообще, Яклич... Даешь. Я — путаю?! Выходит, ты про нас лучше знаешь, да?

— Выходит.

— Да-а... Вот и свяжись с таким. Потом не развяжешься...

— Что-то мы с тобой сильно развеселились, Сергеич. Не к добру это.

— Не говори. Помню, на Самотлоре однажды было такое... Сидим мы с Китаевым в балке, и как нашло на нас — то он какую-нибудь смешную историю вспомнит, то я. Хихикаем, в окошко поглядываем, но больше по привычке, чем для порядка: на вахте Сухоруков, так что все должно быть нормально... Китаев — знаешь его коронный номер? — про Колю-охотника излагает, как тому медаль «За победу над Германией» Михаил Иванович Калинин вручал. Лично.

— «...И тут мне товарищ Калинин еще столько орденов на грудь навешал, что меня вперед качнуло...»

— Помнишь, да? Ну и я раз сто слышал — все равно смешно. Ты его видел?

— Кого?

— Колю-охотника.

— Н-нет. Я вообще думал, что это миф. Апокриф. Микула Селянинович.

— Ну да, апокриф! Этот Микула Селянинович, между прочим, твой коллега. Он еще после на радио работал, в районе. Такие передачи выдавал! Дело кончилось тем, что окрисполком принял специальное постановление: всему населению того района выдать офицерские ремни.

— Зачем?

— Чтоб пупки не развязались!

— Ну, Сергеич!..

— Ладно. В общем, сидим мы в балке с Китаевым, посмеиваемся, только я собрался очередную байку зарядить — дверь хлопает. Вбегает Сухоруков: «Беда, мужики!» Мы — на буровую!.. Да, тут еще вот что надо сказать. Мы там, на Самотлоре, маленечко хитрили, из-под кондуктора шли на воде, гидроциклон и «ша-энку» отключали, раствор сам собой нарабатывался к сеноману. Ну, а сеноман — пласт коварный, но с ним главное что? Пройти все триста метров не останавливаясь — и тогда порядок. Вот это у нас в тот раз и не вышло. Мы в сеномане всего метров сто пробурили — и турбобур скис. Что делать? Выход только один — идти на подъем. Но рискованно!

— Можно выброс спровоцировать...

— А то! Но другого выхода нет. Китаев мне: «И что же ты решил, технолог многомудрый?» Я говорю: идем на вира. Ну, говорит, пошли... Сухоруков ухмыльнулся, однако слова не сказал, хотя понимает, чем это пахнет: сам бывший бурмастер. Поднимаем. Потихонечку поднимаем, осторожно... Вахта сухоруковская — классная вахта, помнишь, каждый свое дело знает. Ну и мы оба с Васильичем здесь же стоим. Вроде бы спокойно стоим. Это позже мне Сухоруков сказал: «Да у вас и лиц-то не было. Два блина непрожаренных, а не лица». Ближе к верхам стало раствор переливать. Дальше — больше. Последние свечи тянули — раствор чуть не до кронблока хлестал. Подняли турбобур — его за «палец», оттуда другой, опробованный в комплекте с долотом — между прочим, это мы с Китаевым придумали: наготове держать сменный турбобур, потом и Лёвин у нас это перенял. И вниз! Надо бы еще УБТ, утяжеленную трубу... Сухоруков, хотя я и не сказал ему ничего, почувствовал и прохрипел: «УБТ не успею, Сергеич!» И майна. Одна свеча, вторая, пятая... Метров за десять до забоя пошли с проработкой. Ну и оставшиеся двести метров сеномана — со свистом. А потом вернулись в балок, поглядели с Васильичем друг на друга — и только тут дух перевели, только тогда поняли, мимо чего проскочили, из чего выскочили...

— Сергеич, — заглянул в предбанник Попов. — Там нефтяники на связи. Что-то насчет передвижки...

— Понятно что. Сейчас будут требовать, чтобы мы на пятьдесят метров дернулись. А не на пять. Чтобы эта скважина сразу к ним отошла... Скорей-скорей-скорей! Дай-дай-дай!

У рации томился худощавый, узколицый человек, чем-то похожий на Бернеса той его поры, когда был он на экране лихим пулеметчиком Аркадием Дзюбиным. Так и казалось, что сейчас достанет откуда-нибудь из-под стола старенькую гитару и запоет: «Шаланды, полные кефали...»

Но звали его Игорь Геннадьевич Занин, и был он начальником вышкомонтажного цеха, а говорил вот что:

— Попозже не могли спохватиться? Ну что за манера у них такая — из рук все выхватывать? Длинная передвижка тут только одна по проекту, между батареями в семь и восемь скважин, а на деле как было? Четыре скважины пробурили — давай пятьдесят метров. Еще две — опять пятьдесят. И решение принимают только накануне. Вот и гони сюда всю бригаду, где и трое могли бы управиться. Это, конечно, когда все подготовлено. А если так: задницу пятерней подхватывай — и гони!

— Да сейчас про пятидесятиметровую передвижку и говорить нечего, — поддержал Макарцев. — Трасса не готова. Отсыпки нет. Это ж на две недели надо буровую останавливать!