Читать интересную книгу Непрочитанные письма - Юрий Калещук

«Здесь города похожи на долги, с которыми вовек не расплатиться...» — внезапно вспомнились забытые или возникли никогда не существовавшие строчки.

— Давно вы тут, Евгений Егорович?

— Порядком… Лет пятнадцать уже. Нет, не за этим столом, — торопливо дополнил он, смущенно разглядывая внушительные свои кулаки. — Ладил компрессорные станции, был прорабом, сегодня здесь — завтра там... А за письменный стол два года назад посадили. Тогда уже стало ясно, что без города не обойтись, пора глаза продрать, встряхнуться... Вот так. Направили сюда — меня из прорабов, а замом Ельнякову Татьяну Александровну, из учительниц. Не знакомы с ней? Напрасно. Душевная женщина. И здешний, можно сказать, старожил...

— Трудно приходится? Дело-то для вас новое.

— Если б дело... Я за свою жизнь ко многому привык, только никак не могу взять в толк, почему города надо строить так, как это строителям удобнее или заказчику выгоднее, а не так, чтобы лучше жилось людям... А знаете что? — вдруг предложил он, поглядев на часы. — Через несколько минут начнется выездное заседание райисполкома, как раз по строительству города. Яркая будет картина.

Картина скорее была похожа на незаконченный чертеж, но и он оказался вполне выразителен. Один за другим поднимались на трибуну строительные начальники, сыпали цифрами кубов и квадратов, а председатель райисполкома спрашивал:

— Вы как собираетесь отвечать за провал плана по вводу жилья?

Молчание.

— За пятнадцать тысяч квадратов вы ручаетесь?

— Нет, за девять.

— Видите, какая дистанция! В плане у вас двадцать одна тысяча квадратов, вы обещаете пятнадцать, а отвечать собираетесь только за девять. Нет, так у нас не пойдет дело. Это ж игра в одни ворота: вы обещаете, мы принимаем на веру, вы свои обещания не выполняете. У вас все условия есть: железная дорога, Обь рядом. Почему же нельзя построить нормальный современный город? Почему вы так увлечены временными поселками и поселочками? Почему постоянно нарушается генплан?

— Генплан хороший, — шепнул мне Логачев. — Отличный, можно сказать, генплан. Ленинградцы разрабатывали. Но его уже столько раз корректировали!

— Почему?

— Вы обратите внимание, кто выступает. Начальник ОКСа геологоразведки. Заместитель начальника управления буровых работ. Заместитель начальника нефтегазодобывающего управления. Словом, найди нефть, пробури скважины, организуй добычу, а заодно и город построй.

— Мы будем добиваться, — твердо сказал председатель райисполкома, — создания специального треста по строительству города. Но это, как вы понимаете, потребует времени. Хотя его у нас нет. Пока надо строить самим, максимально используя те возможности, которые имеются. Выступавшие здесь товарищи просто-напросто погрязли в производственных вопросах. Конечно, за трубу, товарищ Пичугин, за скважины, товарищ Плетеницкий, за тонны, товарищ Сайтов, с вас министры спрашивают. Однако мы, Советская власть, спрашивали и будем спрашивать за жилье. За объекты здравоохранения и культуры. За город.

— Эх, Нягань, Нягань... — пробормотал Логачев. — Не скоро ты городом станешь... Два года назад, помню, я только что в поссовет пришел, такое же совещание было. И про то же самое речь шла, один к одному... Вот так.

Случилось мне вновь зайти в поссовет, Логачева я не застал — он по трассе газопровода мотался, разыскивал Пичугина, начальника треста «Приуралнефтегазстрой», а тот не то чтобы прятался от поселковых властей, свои трассовые прорехи латал, в ожидании комиссии из главка; заместительница Логачева, молодая женщина, за два года так и не утратившая облика сельской учительницы (хотя до Нягани всю жизнь в городе прожила, к сельскому быту лишь здесь приобщилась: «Впервые печь сама растопила. Это же так интересно!»), Татьяна Александровна Ельнякова проговорила растерянно:

— Не знаю, что и сказать вам. Евгения Егоровича нет, а я в строительных делах ничего не понимаю. У меня по поссовету совсем другие вопросы...

— Какие?

— Народное образование. Здравоохранение. Социальное обеспечение...

— Что еще?

— Еще? Жалобы.

— На что же чаше всего жалуются?

— Не хватает тепла. Не хватает света. Не хватает воды. Капитальной котельной нет. Времянки. Водозабора нет.

— Что же есть?

— Всерьез?

— Всерьез.

— Как у вас, пишущих, называется, если человек одну фамилию носит, а свои сочинения подписывает другой. Псевдоним, что ли?

— Псевдоним.

— Так у нас псевдонимов полно! Строим общежитие — оно только по документам общежитием значится. А на деле — роддом. Строим еще общежитие — а на деле это школа. Строим третье — клуб. Спросите, зачем мы химичим, жилья и без того недостает. Но ведь без клуба, школы, роддома тоже не проживешь. Я десять дет назад сюда приехала, был здесь тогда маленький поселок лесников. Под нужды такого по размерам поселочка строились баня, магазин, клуб. Сейчас население многократно выросло, а что для людей есть? Маленькая баня. Маленькие магазины. Маленький клуб. И еще новые дома, где не хватает то воды, то тепла, то света, то первого, второго и третьего одновременно. Леспромхоз строил свой поселок на манер сельских — дома на две семьи с пристройками, сараюшками, баньками, огородами. Вроде бы по огороду хлопоты лишние выпадают, а к столу подспорье? Подспорье. Но то, повторяю, маленький был поселок, с узкой производственной задачей и налаженным бытом. Сейчас город задуман — но каким он будет, когда?

Огороды подступали к самым окнам поссовета, грядки уже обозначились, и какие-то робкие бледно-зеленые перья упрямо раздвигали влажные комочки сероватой земли...

Так уж вышло, что детство мое прошло в крохотных полугородах-полупоселках, каких немало на нашем Севере. Железная дорога, правда, была от нас далеко, тысячах в трех километров, зато море рядом, и оно никогда не умолкало — в прилив мощно накатывалось в ленивый Кухтуй, заливая тальник на том берегу, в отлив с грохотом волокло за собой гальку, сотрясая бревенчатые дома, и казалось, еще мгновение — и часть узкой косы, на которой стоял наш дом, тоже утратят хрупкую связь с берегом и поплывет, увлекаемая неукротимой силою моря; в малые промежутки между приливом и отливом море грозно дышало прибоем, каждый вал был девятым, хотя их никто не считал. Перед нашим домом был крохотный, очищенный от гальки и крупных камней участочек; мама моя неутомимо правила грядки, возилась с рассадой, сражалась с сорняками, но с туманом справиться было ей не под силу — он падал внезапно и бесшумно, окутывая дом, огород, сарай солоноватым волглым облаком, а когда рассеивался, то и с грядок все исчезало, будто под покровом тумана нападали на наш огородик прожорливые таинственные существа. Мама вновь бралась за тяпку и рассаду, мы с братом помогали ей, как могли, но, наверное, больше мешали, потому что, насколько я помню, в ту пору занимали нас идеи совсем другого свойства — старший брат деятельно готовился к побегу на сахалинский фронт, на японскую войну, а я обдумывал, как приспособить нашего кабанчика для перестройки обветшалого забора. Точнее говоря, мы с братом собирались поручить ему рытье ям по заранее намеченному периметру — задание ответственное и требующее немалых физических усилий.

Кабанчик наш, несмотря на молодость, отличался редким трудолюбием, предприимчивостью и сметкой. В первый же миг своего появления в нашем семействе он опрокинул ведро с картошкой, приготовленной для посадки, и схрустел половину, пока мама опомнилась, шуганула его и немедленно присвоила кабанчику достойное имя — Жулик. Жулик был деловит — без устали рыскал он по участку, рыл неутомимо глубокие ямы, удовлетворенно хрюкая, хотя я не припомню случая, чтобы хоть что-нибудь ему удавалось найти. Отрыл он, правда, однажды сгнивший армейский ботинок неведомого образца, но, судя по разочарованию Жулика, он искал явно не это. Разочарование, впрочем, было минутным — Жулик оказался неисправимым оптимистом и тут же сунул пятачок в очередную лунку.

Однако наша с братом затея бесславно провалилась: Жулик наотрез отказался рыть ямы в точках, какие наметили мы, а применение силы вконец оскорбило его свободолюбивую, ищущую натуру, он даже на вечернюю кормежку не отозвался, хотя мама ласково звала его: «Жуля-Жуля-Жуля!..» — лежал под сараем и обиженно сопел.

Чтобы спасти положение, я предложил спрятать в предназначенных для опорных кольев местах что-нибудь съестное. Брат усмехнулся загадочно и согласился, дня за два мы вырыли восемь глубоченных ям, а когда я, сбегав домой, вернулся, выпросив у мамы «что-нибудь вкусненькое для Жулика», брат утаптывал уже вторую яму, из которой торчал ошкуренный кол, остальные колья лежали наготове, и Жулик вертелся рядом, одобрительно похрюкивая... Корабли, заходившие к нам, отстаивались далеко на рейде; картонная черная коробка, висевшая на стене, бормотала что-то невнятное лишь ранним утром и поздним вечером; два раза в неделю прилетали, загадочные самолеты — летом они плюхались в Кухтуй, поднимая фонтаны брызг, зимой садились на лед промерзшей реки, и самое интересное было — это не упустить момент, когда самолет взлетает. Взлетали они почему-то всегда под вечер, мы терпеливо ждали, вжавшись в колючий снег за торосами и крепко держа в руках заветную фанерочку; когда становилось ясно, что «Дуглас» вот-вот взмоет в черное небо, мы преодолевали ползком двести или триста метров, хоронясь под заранее припасенными простынями, пробирались к самому хвосту аэроплана и опять ждали, затаенно ждали... Но вот начинали раскручиваться винты, все сильнее, сильнее — только бы продержаться! только бы не упустить заветный миг! — моторы повышали голос до звенящего гула, и тогда — фанерочку под зад! держись крепче! эх! — со свистом нес нас по льду волшебный вихрь винтов таинственного самолета...