Читать интересную книгу "Оружие слабых. Повседневные формы крестьянского сопротивления - Джеймс С. Скотт"

также строились предположения, что из-за круглогодичного затопления полей начиная с 1972 года и постоянного использования машин такие события могут стать обычным делом. В конечном итоге владельцы комбайна, отчаявшись найти другие решения, наняли бригаду кули, которые буквально его окопали, сделав перед комбайном пологий пандус, по которому его можно было вытащить буксиром[314]. Импровизированное паломничество и празднество внезапно кончились, но краткую интерлюдию поэтической справедливости они уже доставили.

Кроме того, в этой истории важно обратить внимание на то, каким образом комбайновая уборка привела крупных земледельцев и наемных работников к более прямым антагонистическим отношениям. Любой сбой в процессе механизации является неприятностью для крупных сельских хозяев – зато для тех, кто ищет работу в поле, он оказывается благом. Это в особенности заметно в период сбора урожая в ирригационный сезон. Прежде хороший урожай для крупных земледельцев был выгоден и полевым работникам: это означало, что им предстоит больше работы, за которую они получат большее вознаграждение. Однако теперь плохой сезон для крупных земледельцев означает прямую выгоду для наемных работников. Чем больше риса полегло (ребах) под ветром и дождем, чем выше уровень воды на полях, тем меньше возможностей для уборки комбайном, а следовательно, тем больше работы для бедных. Таким образом, исключительно благодаря комбайнам бедняки впервые действительно стали с нетерпением ждать тех разновидностей ущерба для урожая и наводнений, которые отвечают их интересам. Даже погода стала чем-то вроде классовой проблемы.

Почва уходит из-под ног: доступ к рисовым землям

Предположение, что сегодня всё труднее и труднее найти землю, чтобы взять её в аренду под выращивание риса, в Седаке разделяют все – и эта ситуация вызывает столь же всеобщее возмущение. Сельские старожилы до сих пор помнят, как отец Гани Лебая Мата и ещё несколько человек покупали у Тенку Дживы за символическую сумму землю участками по 20–30 релонгов. А крестьяне среднего возраста могут припомнить, что ещё не так давно в деревне не было ни одного человека-арендатора или собственника, – у которого не имелось бы земли для ведения хозяйства. «В те времена, – добавляет Абдул Рахман, – арендная плата назначалась милосердно (сенан беркира), земля была дешёвой, и её было много; богатый человек мог в одиночку обрабатывать в лучшем случае не больше двадцати релонгов». Этот феномен «старых добрых времён», разумеется, является социальной конструкцией, созданной с явной целью сравнения с текущей ситуацией. «Теперь, – говорит Абдул Рахман, завершая своё контрастное сравнение, – один человек может сам обрабатывать пятьдесят или даже сто релонгов – и все деньги и весь рис остаются у него». Ток Махмуд приводит другое сравнение, но оно дополняет то, о чём говорит Абдул Рахман: «Сейчас стало больше людей, арендная плата высока, а у землевладельцев в ходу долгосрочная аренда (паджак)». Возобновление обработки земли крупными землевладельцами и всё большая популярность долгосрочных арендных контрактов по системе паджак – вот две причины в порядке возрастания значимости, которые чаще всего приводятся в качестве объяснения сегодняшнего положения дел, не считая роста населения и системы сева тунаи.

В Седаке эти вопросы не вызывают особых споров[315]. В конечном итоге, в этой деревне отсутствует класс землевладельцев (landlord class), достойный этого наименования. Земля, сдаваемая в аренду жителями деревни, по большей части передаётся детям или внукам на льготных условиях и небольшими участками. Остальная земля либо досталась кому-то по наследству, но находится слишком далеко, чтобы на ней было комфортно заниматься земледелием, либо сдаётся в аренду лишь потому, что её владелец испытывает временные финансовые затруднения. Таким образом, широко распространённое недовольство нехваткой рисовых земель, доступных на вменяемых условиях, направлено почти без исключений на класс крупных землевладельцев, живущих за пределами Седаки. При этом существует выраженная разница в том, с какой страстью и интенсивностью данный вопрос поднимается селянами, – разница эта очень сильно зависит от классовой принадлежности человека. Для примерно десятка благополучных земледельцев, которые имеют в собственности и/или обрабатывают земли площадью больше, чем, скажем, восемь релонгов, указанная проблема не является судьбоносной. Если бы они могли взять в аренду больше земли, кое-кто из них порадовался бы такой возможности, однако это не является вопросом, требующим безотлагательного решения. Но для остальных жителей деревни – в особенности для полностью или почти безземельных – этот вопрос, напротив, очень важен, поскольку от него зависит, есть ли у них вообще будущее в Седаке.

Общераспространенным способом потери земли бедными крестьянами является решение землевладельца возобновить её обработку, отправив своих арендаторов на все четыре стороны. Земли, которые когда-то возделывали мелкие арендаторы, уже вернули себе многие из крупнейших землевладельцев Кедаха, чему способствуют прибыли от двойных урожаев и простота процедуры найма комбайнов[316]. Именно так поступил с землями площадью более сотни релонгов в соседнем Менкуане Хаджи Ани, сын Хаджи Метлы. Ещё один крупный землевладелец из Менкуана – выходец из аристократической семьи, проживающий в Пинанге, – возобновил обработку более 50 релонгов, наняв для этого китайского управляющего. А в Седаке угрозе выселения с земли со стороны её владельца Хаджи Дина подверглись Шамсул и Ток Ахмад – собственник заявил, что хочет обрабатывать землю сам либо поручить это своему сыну. Арендаторы обратились с жалобой в районную администрацию, после чего им посчастливилось достичь компромисса, в результате которого Хаджи Дин возобновил обработку лишь половины земли[317]. Собственников, которые таким способом отбирают большие участки земли, обычно ненавидят за их алчность, поэтому Ток Ахмад осуждает Хаджи Дина: «Ему всё равно, есть мы или нет – он хочет нас съесть (Болех макан, так макан, диа так кира. Диа мау макан кита)»[318]. Но мелкие землевладельцы, возобновляющие обработку земли, не подвергаются такому порицанию, поскольку все понимают, что они тоже могут нуждаться и должны будут обеспечивать своих детей средствами к существованию. Логика здесь, напротив, заключается в том, что люди, имеющие более чем достаточно для собственных нужд, должны сдавать излишки в аренду тем, кто беднее. Если же они отказываются это делать, их называют жестокосердными (керас хати) или жадными (тамак, жалоба).

Высокие арендные платежи и возобновление обработки земли крупными землевладельцами хотя и вызывают серьезную озабоченность, но их полностью затмевает угрожающая тенденция к переходу на долгосрочную аренду (паджак). В отличие от традиционной схемы с таким названием, в рамках которой мелкие землевладельцы, нуждавшиеся в деньгах, сдавали свои небольшие участки в аренду на несколько сезонов за довольно скромную плату, новые контракты долгосрочной аренды предполагают более крупные участки и повышенные ставки. Селяне держат ухо востро, и каждое сообщение о сдаче земли в долгосрочную аренду где-нибудь в окрестностях обычно становится основанием для