Читать интересную книгу "Оружие слабых. Повседневные формы крестьянского сопротивления - Джеймс С. Скотт"

что речь в данном случае идёт о трансформации арендной платы, отражающей трансформации в качественных характеристиках классовых отношений, которые не предвещают ничего хорошего. В те времена, когда ставки арендной платы можно было корректировать, отношение землевладельцев к арендаторам именовалось «великодушным» (сенан кира)[295]. Это понятие выступает антонимом к слову беркира («скупой» и «расчётливый»), которое, как мы уже видели, обычно используется, когда необходимо выдвинуть максимально сокрушительное обвинение против богатых. Обладать качеством сенан кира – значит жить в социальном мире, где преобладает дружеская взаимовыручка и никто не пытается извлекать необоснованную выгоду из других. Эта ценность не только соблюдается, но и нарушается, но не делается от этого менее мощной. Вот слова Амина, из которых становится очевидным контраст между прежними и нынешними временами: «Раньше они [землевладельцы] говорили: если урожай будет плохим, [мы] немного снизим [арендную плату]. Тогда можно было торговаться, было сострадание. Теперь же их волнуют только деньги. Они говорят: если тебя не устраивает эта цена, найдется кто-нибудь другой. Это делается совершенно открыто (Ла, депа ката, калау так болех пади, потон сикит. Дулу, болех толак ансур, ада тимбан раса. Ла 'ни, кира дуит саджа, ката, хан так мау ини харга, аку чари оран лаин. Теран-теран)»[296].

Социальная конструкция сева тунаи, появившаяся усилиями нескольких крупных землевладельцев, кладет конец системе, которая позволяла арендаторам избегать последствий собственной неосторожности, обманывая своих благонамеренных арендодателей. А с точки зрения большинства прочих людей, эта конструкция кладет конец такой форме арендных отношений, где землевладелец проявлял должное внимание к обстоятельствам и потребностям своих арендаторов[297].

Комбайны

Месин макан керджа (Машина пожирает работу).

Высказывание нескольких селян

Выше мы уже рассмотрели в ряде подробностей последствия машинной уборки урожая, которые поддаются статистическому анализу. Многие из соответствующих «фактов» – сокращение работ непосредственно на сборе урожая, исчезновение возможности подбирать недообмолоченные остатки риса, увеличение масштабов упущенных доходов и группы, которые были затронуты всем этим самым прямым образом, – были установлены с определённой уверенностью. Теперь же мы перейдём к социальному конструированию этих фактов жителями Седаки. В самом общем приближении имеется по меньшей мере две социальные истории о появлении комбайнов: одну распространяют победители, а другую – проигравшие. Победителями и проигравшими в данном случае выступают не арендаторы и землевладельцы, а крупные земледельцы (собственники или арендаторы земли), с одной стороны, и мелкие земледельцы вкупе с безземельными батраками, с другой. Между этими группами расположена прослойка хозяйств скромных размеров, чьи выгоды и утраты примерно уравновешиваются, поэтому их позиция неоднозначна[298]. Размер хозяйства, разумеется, выступает достаточно надёжным показателем доходов в Седаке, в связи с чем разделение на победителей и проигравших во многом совпадает с разделением на богатых и бедных. Соответствующие социальные истории, связанные с комбайнами, выступают неотъемлемой частью классового конфликта в том виде, как он фактически разворачивается в деревне.

Определённые социальные факты, связанные с комбайнами, настолько очевидны и неоспоримы, что их признают все стороны. Они образуют своего рода зону консенсуса, в основе которого лежит следующий факт: бедные, зависящие от труда по сбору урожая, пострадали, а обеспеченные остались в выигрыше. Насколько велик ущерб, насколько существенны выгоды – вопрос отдельный, однако общее воздействие появления комбайнов не подлежит сомнению. Как отмечает Абу Хассан, имеющий постоянную работу в Ассоциации земледельцев и обрабатывающий шесть релонгов земли, «с момента появления машин, крестьяне, работающие за плату, попросту сидят без дела»[299]. Ток Касим, тоже достаточно обеспеченный житель Седаки, добавляет: «Бедные определённо проиграли». Чаще всего, говоря о машинной уборке урожая, состоятельные люди не столь сдержанно признают потери бедняков, как собственные выгоды. А бедных селян именно комбайн, как правило, заставляет вспоминать слова о том, что богатые становятся богаче, а бедные – беднее. При этом они часто дают понять, что машины приносят богатым не только прибыль, но и удовольствие. Хамзах, безземельный батрак, чётко высказывается о том, где проходит разделительная линия между удовольствием и болью и на чьей стороне находится он сам: «Мои друзья, которые работают за плату, не могли получить достаточно [работы], но те, кто не получает платы, были довольны (Каван ян амбит упах, так дженух, оран ян так амбит упах. серонок)». Даже в том случае, когда бедные и богатые совместно признают определенные социальные факты, в высказываниях бедняков присутствует особый поворот: они склонны связывать свои потери с выгодами для других, а свою боль – с удовольствием других.

Когда речь заходит о том, насколько эффективно и выгодно использование машин, мы оказываемся в зоне взаимных претензий, разделяющих богатых и бедных. Претензии богатых, по сути дела, представляют собой ряд утверждений о преимуществах машинной уборки урожая перед ручной. Крупные земледельцы отмечают прежде всего то, с какой скоростью комбайн собирает и фасует урожай. По их мнению, использование комбайнов позволяет увеличить урожай с одного релонга на один-два мешка риса по сравнению с ручной уборкой, а также отмечается экономия труда и денег в сравнении с необходимостью транспортировать рис с поля на близлежащую насыпь. Последняя операция часто обходится в один-два ринггита за мешок, что значительно повышает себестоимость продукции[300]. Крупные земледельцы, такие как староста деревни Хаджи Джаафар, постоянно подсчитывают финансовые преимущества машинной уборки по сравнению с наемным трудом. Согласно их оценкам, помимо увеличения скорости и пониженного уровня брака, наем комбайна позволяет сэкономить от 18 до 30 ринггитов на релонг в зависимости от сезона, расположения поля, урожайности и других факторов.

Использование машин имеет по меньшей мере два дополнительных преимущества, одно из которых часто упоминается, тогда как другое – и это существенный момент – состоятельные люди никогда не отмечают открыто. Крупные земледельцы с удовольствием освобождаются от проблем управления и надзора, которые возникают вместе с привлечением рабочей силы для сбора урожая. Речь идёт не только о том, что бригаду жнецов и молотильщиков необходимо нанять в подходящий момент, когда такие же работники могут понадобиться другим, но и о наблюдении за тщательностью обмолота, а также об организации обедов и перекусов для работников. Наём комбайна не только экономит труд и средства, но и избавляет от сложной задачи, которая может пойти прахом в любой момент[301]. Наемные работники из Седаки указывают на ещё один фактор, который, по их мнению, побуждает крупных земледельцев заниматься механизацией. Машины, отмечает Карим, не просят плату вперёд и не рассчитывают на получение исламской благотворительности (закят перибади) помимо заработка. Именно этот момент умалчивают обеспеченные люди – возможно потому, что говорить об этом открыто было бы выражением безразличия к проверенным временем