Бирнс, несколько задетый тем, что Сталин, не глядя на него, обращался только к Трумэну, сказал:
– Да, я распорядился послать вам ящик. Всегда приятно доставить неожиданное удовольствие союзнику!
Он произнес эти слова полудоброжелательно-полуиронически.
Как бы отвечая Бирнсу, однако по-прежнему глядя в глаза Трумэну, Сталин сказал:
– Вот именно. Неожиданное. – Он едва заметно усмехнулся. – Это всегда очень приятно. Спасибо.
Когда переводчик перевел эти слова, Сталина у стола уже не было. Он шел дальше, приветливо улыбаясь гостям, стоявшим за другими столами.
– Он хотел сказать… – начал было Трумэн, но умолк и задумался. Что означала усмешка Сталина? Почему он как бы подчеркнул слово «неожиданное»? Уж не бомбу ли он имел в виду? Казалось, Сталин не вкладывал в это слово никакого особого смысла. Нет, не может быть!.. И все же…
Желая отделаться от этой тревожной мысли и отвлечься, Трумэн посмотрел на стол, за которым стояли Стимсон и начальники американских штабов. Но Стимсона там теперь не было. Однако пять, самое большее десять минут назад военный министр стоял между Гарриманом и Дэвисом. Трумэн отчетливо помнил это.
Теперь Стимсона нигде не было видно.
«Очевидно, уехал раньше, чтобы отдохнуть перед обедом, – подумал Трумэн, – в конце концов, старику под восемьдесят».
Он снова пришел в хорошее настроение, президент Соединенных Штатов Америки Гарри Трумэн, – сама мысль, что Сталин мог проникнуть в тайну бомбы казалась ему теперь абсурдной.
После вчерашней встречи со Сталиным ему не хотелось вспоминать, как он боялся этой первой встречи, которая, слава богу, была уже позади.
Конечно, ни одной серьезной схватки на Конференции еще не произошло, если не считать заключительного эпизода. Но Черчилль действительно растерялся – Бирнс был прав. Что же касается других вопросов, например польской проблемы, то они были лишь упомянуты, да и то вскользь. Трумэну казалось, что тактика Сталина ему полностью ясна: советский лидер держался вежливо, даже мягко. Судя по всему, он делал все от него зависящее, чтобы не обострять ход обсуждения. Сознавая, что он всегда останется в меньшинстве, Сталин, видимо, избегал прямой конфронтации и был готов идти на любые компромиссы.
Тем не менее – Трумэн отлично понимал это – приходилось быть настороже. Сталин в любую минуту мог проявить твердость и настойчивость. Возможно, что сейчас он просто пытается усыпить бдительность своих «союзников-противников»…
Но ведь Сталин и сам еще не испытал, сколь твердыми могут быть и Черчилль и Трумэн.
«Что ж, – сказал себе президент, – за этим дело не станет. В особенности если…»
Но об этом «если» он теперь старался не думать. Стимсон охладил его пыл, обратив внимание на осторожные формулировки Гаррисона. После этого Трумэн дал себе слово во всей своей тактике пока не принимать в расчет событие которому, быть может, предстояло изменить ход мировой истории. Он боялся преждевременно оттолкнуть Сталина и потерять будущего союзника в войне с Японией, хотя страстно хотел перестать в нем нуждаться.
Об этом «если» Трумэн не желал думать сейчас. Он предвкушал удовольствие от спокойного обеда в своем кругу. Для его участников Трумэн подготовил сюрприз.
В гостиной своего бабельсбергского особняка он обнаружил отличный «Блютнер» и тут же пожалел, что не взял с собой из Вашингтона хорошего пианиста, – музыка, как и в юности, оставалась любимым развлечением президента.
В тот же день Трумэн узнал, что где-то поблизости находился молодой талантливый нью-йоркский пианист по прозвищу «прыгающий младенец». В форме сержанта он объезжал на своем «джипе» Европу, выступая перед американскими войсками.
По странному совпадению этот сержант был однофамильцем великого композитора и пианиста. Его звали Юджин Лист.
Трумэн распорядился немедленно найти этого Листа и доставить в Бабельсберг. Это и был сюрприз, который он собирался преподнести участникам обеда…
– Нам пора, – еще раз взглянув на часы, сказал Трумэн – Надо еще успеть принять душ и переодеться. Стимсон правильно сделал, что уехал раньше…
Но военный министр Соединенных Штатов Америки раньше всех покинул Цецилиенхоф вовсе не потому, что хотел отдохнуть перед обедом у президента.
Уезжая на Конференцию, Стимсон приказал начальнику узла связи: если будут какие-либо кодированные сообщения от Гаррисона или Гровса, тотчас же прислать офицера в Цецилиенхоф. Сотрудник американской охраны, имеющий доступ в зал заседаний, в свою очередь, должен был немедленно доложить об этом Стимсону.
Во время заседания Стимсон то и дело поглядывал на двери. Все, что говорилось, он слушал рассеянно, за исключением тех случаев, когда слово брал Сталин.
Каждый раз, когда одна из дверей открывалась и в зал входил человек в американской военной форме, старое изношенное сердце Стимсона начинало биться учащенно.
Но каждый раз оказывалось, что этот человек появлялся для того, чтобы передать бумаги кому-нибудь из членов американской делегации или унести с собой папку с тисненым гербом президента Соединенных Штатов Америки.
После заседания Стимсон вместе с другими американцами стоял возле стола с едой и напитками, помня о предстоящем обеде у президента и ни к чему не притрагиваясь.
До его слуха донеслись слова, произнесенные шепотом:
– Передача, сэр.
Обернувшись, Стимсон увидел спину поспешно удалявшегося американского офицера.
Сделав шаг назад, Стимсон незаметно отошел от стола и быстро пошел к выходу.
Через несколько минут машина, сопровождаемая двумя офицерами-мотоциклистами, рванулась вперед. Военный министр Соединенных Штатов Америки спешил в Бабельсберг.
Когда Стимсон вошел в особняк Трумэна на Кайзерштрассе, 2, президент и его гости уже сидели за обеденным столом. Дверь в соседнюю гостиную была открыта настежь. Оттуда доносились звуки рояля.
– Вы опаздываете, Генри! – весело крикнул ему Трумэн и тут же осекся. Он увидел, что Стимсон держит в руке папку. Конечно, в ней могло находиться что угодно: военная сводка с Дальнего Востока, донесение от Эйзенхауэра… Но чутье подсказало Трумэну, что на частный обед к президенту военный министр мог явиться с деловой папкой только в особом случае.
– Я вам нужен, Стимсон? – быстро спросил Трумэн.
– Да, сэр.
– Джентльмены нас извинят, – сказал Трумэн, вставая из-за стола. Он уже не видел никого и ничего, кроме черной кожаной панки, которую держал военный министр.
Они быстро прошли через гостиную, где тонкий, с непомерно длинными руками молодой человек в форме американского сержанта тихо играл на рояле. Увидев президента он сделал движение, чтобы встать. Но Трумэн, сказав на ходу: «Нет, нет, продолжайте, пожалуйста», быстро прошел мимо него в кабинет.
Следом вошел Стимсон, раскрыл папку и положил перед Трумэном листок папиросной бумага.
Трумэн схватил листок.
Совершенно секретно.
Вне всякой очереди.
Военная 33 556
ВОЕННОМУ МИНИСТРУ ОТ ГАРРИСОНА.
ДОКТОР ТОЛЬКО ЧТО ВЕРНУЛСЯ ИСПОЛНЕННЫЙ ЭНТУЗИАЗМА И УВЕРЕННЫЙ, ЧТО МАЛЬЧИК ОКАЗАЛСЯ ТАКИМ ЖЕ ШУСТРЫМ, КАК И ЕГО СТАРШИЙ БРАТ. СВЕТ ЕГО ГЛАЗ ДОСТИГАЛ ОТСЮДА ДО ХАЙХОЛЬДА, И Я МОГ СЛЫШАТЬ ЕГО ВОПЛИ НА МОЕЙ ФЕРМЕ.
Трумэн несколько раз перечитал телеграмму Гаррисона. Он понимал, что она свидетельствует об удаче, но все-таки спросил:
– Что это значит, Генри?
– Все очень просто, сэр. «Старший брат» – это бомба, взорванная на воздушной базе в Аламогордо. «Мальчик» – бомба номер два, уже пригодная для использования «Хайхольд» – моя ферма. Она расположена на Лонг-Айленде, довольно далеко от Вашингтона…
– Но тут упоминается еще одна ферма, – нетерпеливо прервал его Трумэн.
– Речь идет о ферме Гаррисона в Аппервилле, милях в сорока от Вашингтона.
– Следовательно… – неуверенно произнес Трумэн, глядя на Стимсона с тревогой и затаенной радостью.
– Успех сэр! – негромко ответил Стимсон. – Мы имеем ее!
Трумэну показалось, что Стимсон боялся произнести вслух имя грозного божества, чтобы не вызвать его гнева.
Наступило короткое молчание.
Наконец Трумэн спросил:
– Что же мы все-таки имеем, Стимсон?
– Бомбу, сэр! Бомбу!
– Но какую?! – воскликнул уже оправившийся от шока Трумэн. – Какова ее мощь? Каким образом ее можно использовать? Что она собой представляет? Как выглядит?
– Все это мы узнаем очень скоро.
– Когда?!
– Когда придет подробный доклад Гровса. Его следует ожидать со дня на день. Но ясно, что бомбу мы уже имеем. – Стимсон улыбнулся. – Шифровальщики, которые работали над телеграммой, поздравили меня. Они решили, что в семьдесят восемь лет я стал отцом…
Но Трумэн уже не слушал его.
«Что же все-таки представляет собой новое грозное оружие? – спрашивал себя президент. – Как выглядит эта бомба?»