цепь преследователей. Часть солдат противника были облачены в обычные шинели и куртки, а потому казались темными пятнами в серой мгле едва начинавшегося мартовского утра. Другая имела поверх верхней одежды зимний камуфляж белого цвета, благодаря наличию которого были плохо видны. У многих солдат также в белых чехлах были и каски на головах.
Егор начал считать преследователей. Сосчитать точно из-за многочисленных кочек и других препятствий перед собой, благодаря которым удавалось укрыться от пулеметного и минометного огня, он сейчас не мог. Рельеф места серьезно мешал. Но складывающаяся ситуация все равно выглядела и оценивалась им как крайне напряженная. Боя было не избежать.
– Подпустим поближе! – прокричал в стороне лейтенант.
Решение поначалу показалось Щукину верным. Вот только число врагов, шедших на них, уже казалось довольно пугающим. Он видел не менее двадцати солдат перед собой. Одна часть, которая поменьше, пробиралась по краю болота, что говорило о наличии вполне проходимых мест в топях. Другая, более крупная, шла по фронту, прямо на разведчиков.
– Сначала себя обнаружим, – ответил Егор командиру, тут же добавив, уже намного громче: – Вперед!
Не давая лейтенанту опомниться, он вскочил и побежал к низине, стараясь как можно быстрее укрыться в ней и занять выгодную позицию для ведения автоматного огня. Другой целью резкого появления Егора перед глазами врагов было именно обнаружение себя, демонстрация цели, приманки для них.
Гитлеровцы клюнули. Едва маскхалаты разведчиков всплыли в темноте, немного освещенные только что начавшимся рассветом, как по ним был открыт шквальный огонь из всего имеющегося у противника в наличии оружия. Автоматные очереди и одиночные выстрелы карабинов рассекли воздух. Но той самой паузы в две или три секунды, между тем как немцы увидели цель и открыли огонь на поражение, хватило лейтенанту с Егором, чтобы нырнуть за укрытия и скрыться из вида.
Они оба тяжело дышали. Вторая фаза боя выглядела не менее опасной, чем первая, когда бил по ним сначала только пулемет, а потом и миномет. Легче никак не становилось.
– Вдвоем держим фронт! На мне еще и правый фланг! – выпалил Егор, словно он был командир их группы, а не лейтенант.
Да, он был опытнее своего командира. Воевал намного дольше, прошел больше фронтовых дорог, хлебнул больше лиха. И хотя они и являлись ровесниками, с разницей в возрасте всего полгода, лейтенант всегда прислушивался к Щукину и едва, как говорится, не смотрел ему в рот. Всю науку разведчика он познавал в основном у Егора, учился у него нелегкому и крайне опасному ремеслу. Впитывал как губка каждое слово, каждое действие, каждый прием.
В присутствии подчиненных командир взвода никогда не показывал или, по крайней мере, старался тщательно скрыть, что он ученик. Это неплохо у него получалось. Только со временем и со стороны многим особо внимательным бойцам было заметно, что лейтенант порою принимает именно то решение, что недавно было озвучено сержантом Щукиным. Или прежде советуется с ним, стараясь потом преподнести солдатам услышанное, выдав это за свое после некоторых раздумий и корректировок.
Егор никогда не обижался за это на командира взвода. Более того, он даже сам иногда подсказывал ему более правильную позицию, давал нужный совет. Но при этом вовсе не навязывал своего мнения и не настаивал на своем. Почти всегда это выглядело со стороны как решение самого лейтенанта, правильное и бесповоротное, за что тот с особым уважением относился к Щукину. Правда, панибратства тут никогда и не было. Отношения выглядели сугубо уставными, что очень нравилось взводному, а сам Егор подчеркивал перед всеми остальными эти отношения, тем самым поддерживая дисциплину в подразделении. И лишь на боевых заданиях, во время поиска в тылу врага, они могли перейти на «ты», обойти обращение «товарищ», наплевав на устав, потому как того требовала обстановка и лишнее слово было совсем ни к чему.
Весной сорок третьего лейтенант окончил артиллерийское училище и сразу был направлен на фронт. Впереди была Курская дуга, ожидалось широкомасштабное сражение с применением огромного количества танков, а потому спрос на артиллеристов для борьбы с ними был как никогда высок. Он начал воевать в должности командира взвода, попал в самую гущу событий, был ранен и чудом выжил под плотным губительным огнем врага. Его, истекающего кровью, вынесли на руках с поля боя его же солдаты. Материальная часть была разбита, артбатарея погибла едва ли не в полном составе.
Потом, уже после выздоровления, сразу после выписки из госпиталя, имея за спиной совсем небольшой опыт одного-единственного боя, но уже считавшийся понюхавшим пороху, лейтенант был направлен для прохождения службы в другую часть. Впереди было форсирование Днепра и бои на отвоеванных плацдармах. Он снова командовал взводом, был переправлен на правый берег и дрался там, пока опять не был ранен уже на следующий день. Обмотанный бинтами, ослабевший от потери крови, он все равно не покидал своего подразделения и оставался на позиции. После по распоряжению командира дивизиона едва стоящего на ногах офицера все же эвакуировали в медсанбат, а потом и в госпиталь.
В двадцать седьмой артиллерийский полк дважды раненный лейтенант попал в разгар боев в Белоруссии. Ему, как имевшему боевой опыт, в полковом штабе предложили возглавить осиротевший и в очередной раз оставшийся без командира взвод разведки. Именно «предложили», а не приказали. Командовать разведчиками в боевой части дело очень непростое и считавшееся куда более опасным, чем руководство расчетами орудий. Он согласился, а потому уже через час познакомился с командиром первого отделения сержантом Щукиным, ставшим впоследствии его главным наставником в деле освоения далеко не легкого ремесла разведчика.
Егор считался ветераном полка и своего взвода. В списках личного состава он числился с самого его формирования и служил в нем уже почти два года. Более того, он оставался единственным бойцом подразделения разведки, кто уцелел из первоначального списка. Остальные, как командиры, так и рядовые разведчики, уже давно покинули его взвод из-за ранений и отправки на лечение в госпитали. Многие погибли и были захоронены во множестве братских могил, что оставлял за собой полк и вся дивизия на местах боев. А иные и вовсе не возвращались с боевых заданий в ближнем тылу противника, пополняя своими фамилиями списки пропавших без вести бойцов.
Щукин все это пережил. В свой полк он попал после госпиталя и единственного на тот момент боя, в котором смог уцелеть, но был ранен. Он сам попросился в тот самый взвод, прислушавшись к советам опытных разведчиков во время лечения ран. Его просьбу удовлетворили и направили туда, куда он и хотел.