никто не знал, что я в городе. Я приехала втайне, на то были причины. Каждый день я шла по Второй авеню через шесть кварталов на площадь Святого Марка и покупала мороженое в вафельном рожке в «Джем спа». Было лето. Дни таяли, как мороженое, которое я лизала в дальнем углу магазина, где продавались книги непристойного содержания. Джейн лизала Гарри, Гарри сосал у Джона, Джон присовывал Руби, Руби виляла задницей извивалась всем телом выкрикивала невероятные фразы вроде: «Трахни меня, детка, трахни меня. Я сочная помидорка. Выжми из меня сок». Погружаясь в эти описания, наполненные дешевым фарсом, я стала замечать, что в подсобное помещение часто заходит невысокий мужчина, брюнет. Я думала, что это подсобное помещение. Я решила, что он там работает. Я стала наблюдать за ним. У него были необыкновенные глаза. Глубокие глаза. И красивые руки. Однажды, уже держа красивую руку на дверной ручке и собираясь исчезнуть, он вдруг обернулся.
– Эй, блондиночка. Эй, ты! Девушка с круглым лицом, – сказал он.
– Я?
– Да, ты. Круглолицая.
Я ничего не сказала.
– Приходи сюда в пять тридцать. Постучи в эту дверь. Не опаздывай. Я сваливаю отсюда в пять тридцать. Честняк.
Он хотел сказать «точняк».
– Сегодня? – спросила я.
– А ты как думаешь?
Он захлопнул за собой дверь.
Я не испугалась. Что-то было в его глазах. Нечто такое… Я решила рассказать ему, чем я одержима. Потом я засомневалась: зачем такая спешка, надо ли изливать душу первому встречному… О чем я только думала? На часах было 2:00. Я попыталась продолжить чтение бульварных романов, но не смогла. Я была не в силах сосредоточить внимание на сочной Руби. Я видела только его глаза.
Многое я восприняла ошибочно. Оказалось, это не подсобное помещение. Он там жил. Я всё-таки испугалась. Он не предложил мне присесть. Он ничего не сказал. Что я здесь делаю: в темной каморке, полной странных запахов и пляшущих теней, где среди книг сидит на полу странный старичок и таращится на свою кофейную чашку?.. И тут я вспомнила о своем решении. Я расскажу ему, чем я одержима.
– Месье Лепренс, я одержима прошлым.
– Quel прошлым?
Его речь состояла наполовину из французских слов. Когда он вообще решал что-то сказать.
– Понимаете, это то, что прошло.
Он не поднимает глаза. Почему-то мне кажется, что я его отталкиваю.
– Ты слишком много думаешь. Возвращайся, когда наберешься опыта, круглолицая девушка. Пользуйся своей обманчивой внешностью.
Обманчивой внешностью? Он дает мне зеркало. Типичный прием из шоу-бизнеса; но я всё-таки смотрю.
Я вижу по-детски распахнутые голубые глаза. Тонкие светлые волосы. Нежно-розовый воротник, отделанный кружевом, касается моего подбородка. Розовый шелк ниспадает с плеч почти до самого пола. Мягкие складки струятся вниз, к фестонам на подоле, который касается остроносых розовых туфель.
Я вижу женщину постарше, она что-то пишет за столом. Ее волосы элегантно уложены и украшены лентами. Она встает, заложив руки за спину, медленно прохаживается по комнате. Подходит к книжному шкафу со стеклянными дверцами. Потом к камину. Потом к окну. В задумчивости потирает лоб двумя пальцами. Затем она снова что-то пишет. За столом. Колокольный звон отбивает час. У нее на пальце кольцо неизвестного происхождения.
Я вижу гигантскую лестницу из белого камня. Я без передышки карабкаюсь по ступеням. Все остальные уже спускаются мне навстречу. Почти что время ужина. Я поднимаюсь на широкую площадку. Здесь умерли люди. Это базилика Сакре-Кёр. Там внизу, в сумерках – Париж, город больших огней, так они мне и говорили. Я тороплюсь назад, как и все прочие. Мне предстоит долгий путь, вниз по бульвару, я стараюсь идти как можно быстрее. Ноги болят. Я точно опоздаю.
Я вижу жилой дом в конце бульвара. Я бегу на кухню. Все ужасно заняты и злы на меня. Кто-то держит поднос с бокалами, пока я повязываю себе милый передник. Я служанка. Опоздавшая служанка. Чьи ноги болят. Постараюсь не привлекать внимания. Если дверь салона будет открыта, я незаметно прошмыгну внутрь. Если мой хозяин, Жак Вашман, увидит, что я семеню внутрь, то он отведет меня в сторонку, с криком отчитает и может не заплатить. Дверь закрыта! Но сегодня это неважно. Молодая кудрявая женщина надменно прохаживается рядом, всплескивает руками, то и дело поправляя взметнувшееся кашне, посылая воздушные поцелуи. Она как полоумная суетится не могу уловить чем именно она занята но это неважно потому что все гости наблюдают за ней и я вижу, как Жак Вашман, этот высохший старый бумагомаратель, пялится на нее. Я уверена, он от нее без ума. Я довольна. Теперь я в безопасности. Он точно не обратит на меня внимания. Теперь у меня есть исключительная возможность. Со мной случится нечто важное. Я сама сделаю нечто важное. Я собираюсь бросить последний взгляд на всё, что происходит.
Я вижу, как всё путается со всем. Мне это нравится. Всё такое мягкое, романтичное, как сливки, очень соблазнительно. Всё вокруг в неясном свете. Шепоты сливаются в один шепот, запахи духов смешиваются в один запах. Тают цвета, меняются очертания. Во власти путаницы. Сладости слипаются. Варенье и сироп, сладкие пирожные с кремом, буше, лимонные дольки подушечки мармелад ирис жженая карамель. Тающее масло и стекающий мед много меда такой липкий и сладкий. Так сладко, что даже тошно. Это не так чудесно, как я думала. И теперь не так уж соблазнительно. Становится всё отвратительнее. Сладость тающих влюбленных взоров. Слов не хватает, чтобы выразить, насколько это гадко. Нужно отвести взгляд, закрыть глаза.
Я вижу еще больше путаницы. Мне нужно подумать. Могу ли я?.. Я чувствую, что мне лучше подумать; я осознаю, что должна; я решаю, что буду думать: разве не буду я четче ощущать вкус, улавливать запах, разве не стану я лучше чувствовать себя, когда смогу всё обдумать, осознать и принять решение? Разве нет? Разве это не нужно? Разве я не должна? Я чувствую, что должна, следовательно, я думаю, что должна. Я имею в виду, я думаю, я могу. Я
Мои мысли запутались.
Чем больше я вижу, тем меньше я знаю. Минутку. Какое озарение! Какое облегчение! Эта фраза – первый проблеск ясности за несколько часов. Я хочу серьезно отнестись к этим словам. Я приму их как знак. В самом деле. Одного маленького озарения недостаточно. Но это только начало. Эта фраза придаст мне уверенности. Я хочу, чтобы эта внезапная уверенность оставалась со мной. Чтобы она разрасталась, распространялась изменялась развивалась превращалась в прекрасное, сильное, ясное, вечное… что-то мне подсказывает: если я продолжу переделывать озарения в прилагательные, то превращусь в преступницу. Я украду великое мгновение и приговорю его к долгой и печальной грамматической конструкции. Я стану убивать людей и хоронить их в пышных метафорах. Я