Читать интересную книгу Золото Колчака - Михаил Родионов

– Ну, вот мы и закончили…

Михайлов без сил откинулся на своей шконке. В голове стояли звон и скрежет напильника. А стоматолог продолжал:

– Теперь все обработаем натфилем, и можно будет уже приступать к основной работе.

От одной только мысли, что сейчас все повторится, Михайлову стало не по себе. Он попросил стоматолога передохнуть пару минут и глубоко дышал, пока тот раскладывал свои нехитрые приспособления. Вскоре началась вторая часть Марлезонского балета. Это было намного хуже, чем в первый раз. Михайлов не стонал, но внутри его тела стоял такой дикий крик, что можно было оглохнуть. Чтобы хоть как-то снять эту нечеловеческую боль, он сильно прижался своими неправильно сросшимися после переломов ребрами к спинке шконки. Дикая боль на некоторое время перебила зубную, и он несколько секунд отдыхал. Затем, когда вернулась зубная боль, он повторил свой маневр. Закончилось все тем, что зубная боль соединилась с реберной, и он потерял сознание. А «дантист», казалось, только этого и ждал. Теперь он, уже не особо стесняясь, стачивал зубы напильником, и пациент ему нисколько не мешал. Когда все закончилось, он привел в сознание Михайлова и обрадовал его, что на сегодня он ему больше не нужен.

Через неделю Михайлов уже ходил по лагерю с золотыми (рандолевыми) зубами. Впервые за много лет он сумел прожевать кашу и хлеб. До этого ему приходилось замачивать хлеб в воде и только потом уже есть получившуюся кашицу. Конец третьей своей пятилетки он встретил уже с новыми зубами.

Войну в лагере встретили неоднозначно. Если блатные только посмеивались и ехидно сплевывали, когда до лагеря доходили скупые слухи о потерях Красной Армии, то политические ловили каждое слово и надолго замыкались в себе. Питание с началом войны было урезано, а план по заготовке леса был поднят до небывалых высот. И если раньше блатные ни под каким предлогом не выходили на работы, то теперь время от времени авторитеты выгоняли целые бригады уголовников в леса, и те на общих условиях валили лес и давали норму. По условиям военного времени, за невыполнение плана полагался расстрел, и тут уже не разбирали, кто не дал план – политические или блатные. Поэтому обычно в конце месяца количество рабочих увеличивалось на пару бригад из уголовников.

В сорок первом году в лагерь прибыл командир одной из воинских частей. Рядом с ним всегда находилась рота автоматчиков, и поэтому все сразу решили, что он большой начальник. Сначала он встретился со смотрящим лагеря и с ним решил вопрос о добровольцах на фронт. Смотрящий пообещал выделить людей, и вопрос был решен положительно. По случаю приезда большого командира работы были отменены, и все осужденные были построены в ровные ряды перед зданием администрации. Большой начальник вышел вперед и начал свою речь с обычных в то время слов:

– Граждане заключенные. В то время, когда наша многострадальная Родина истекает кровью в боях с фашистской сволочью, в то время, когда весь народ, как один, встал на защиту завоеваний великой Революции и, не щадя живота своего, трудится на заводах и фабриках, каждый советский гражданин считает своим священным долгом встать с оружием в руках против немецких оккупантов. Я предлагаю вам пополнить ряды доблестной Красной Армии и доказать, что в вас еще осталось чувство долга перед нашей великой Родиной. Вы можете смыть с себя клеймо позора и помочь своей стране. Желающим выйти из строя…

Почти половина заключенных сделала шаг вперед. Командир подошел и внимательно осмотрел каждого:

– Политические? Ну, что ж, с вами гораздо лучше воевать. Вы хотя бы знаете, что такое дисциплина. А смотрящий ваш, значит, решил, что он самый хитрый? Блатных решил не посылать кровь проливать? Ну, так мы это сейчас быстро исправим…

Он вызвал к себе сержанта-автоматчика и дал ему указание:

– Вон в том доме живет блатной, приведите его сюда, даже если он сейчас на параше сидит – все равно тащите. А не захочет идти – пристрелите…

Через пару минут смотрящий уже стоял в строю вместе со всеми.

– Ты что же, урка, думаешь, что можешь безнаказанно шутить над командиром Красной Армии? Ну, что ж, я шутки люблю. Давай посмеемся вместе, теперь шутить буду я, – он повернулся к сержанту. – Выведите из строя десять блатных.

– По списку?

– Нет, первых, кого увидите.

Через минуту перед строем стояли десять уголовников. Они держали руки в карманах, и некоторые курили папиросы. Командир улыбнулся и медленно подошел к ним.

– Значит, воевать не хотим. Лучше здесь отсидимся? А вот не получится, братва, отсидеться-то.

Командир неторопливо расстегнул кобуру и достал свой табельный ТТ. Так же медленно дослал патрон в патронник и приложил пистолет к голове рядом стоящего зека. Тот усмехнулся и сплюнул под ноги офицеру:

– Прав таких не имеешь, гражданин начальник.

– Имею. Именем моей многострадальной Родины и Советской Власти…

Звук выстрела расколол мертвую тишину, которая наступила сразу же, как только в руках командира появился пистолет. Тело упало к начищенным до блеска сапогам офицера. Он перешагнул через убитого и приставил пистолет к следующей голове.

– Подожди, гражданин начальник, не стреляй.

– На фронт захотел, что ли?

– Нет, я хотел…

Выстрел прозвучал снова неожиданно, и теперь на земле лежали уже два тела.

– Начальник, не стреляй. Я пойду на фронт…

– А зачем ты мне такой нужен на фронте? Ты свое мнение меняешь в день по несколько раз. Как я с тобой в бой пойду? А вдруг ты опять передумаешь?

Очередной выстрел уложил третьего зека. Оставшиеся присели и испуганно озирались по сторонам. Они взглядами искали своего смотрящего:

– Пахан, что за дела?

Но смотрящий молчал. Он понимал, что офицер запросто пустит и ему пулю в лоб, если посчитает нужным. Эти фронтовые офицеры, вообще, не поддавались никакому логическому осмыслению. За свою Родину они, не задумываясь, отдают свои жизни, а уж пристрелить ради нее какого-то зека – это, вообще, плевое дело. А командир уже стоял у следующего. Тот молчал и принял свою смерть, сильно сжав зубы и закрыв глаза. Пятый зек упал на землю и стал колотить по ней руками в истерике. Офицер приставил пистолет к его голове, и после выстрела тот затих.

– Остальных поставьте к забору и заканчивайте с ними. Все добровольцы, выходим к воротам. Там стоят грузовики. Грузимся и выдвигаемся на станцию.

В это время автоматчики тащили упиравшихся зеков к забору. Когда всех расставили, солдаты, не очень-то заморачиваясь, дали по несколько очередей. Затем к убитым подошел старший и произвел контрольные выстрелы.

– По машинам…

Из здания администрации солдаты выносили личные дела добровольцев, усаживающихся в грузовики. В лагере стало меньше на сто человек. Офицер отобрал из добровольцев только бывших военных и остался очень доволен их строевой выправкой. Остальных вновь построили и отправили на работы. Теперь нужно было выполнять план и за отбывших на фронт. Расстрелянные блатные еще несколько дней лежали вдоль забора, затем их увезли на кладбище и закопали. В лагере несколько дней была некая суета, а потом все вошло в свое обычное русло.

За добровольцами приезжали несколько раз в месяц, и теперь их всегда делили поровну. Половина была из политических, а другая половина состояла из блатных. Этапы привозили в лагерь новых заключенных с завидной регулярностью, и меньше людей не становилось. По меркам лагеря, Михайлов считался здесь долгожителем, так как по состоянию здоровья его никуда не брали, а контингент зоны менялся постоянно. Его друг также был все время рядом. На лесоповале ему придавило руку, и теперь он был в числе инвалидов.

А в лагере постепенно наступил голод. Продовольствие в основном отправлялось на фронт, а зоны обеспечивались в последнюю очередь. Заточка ножей и рандолевые зубы уже не приносили достаточного количества еды, а в столовой за обедом давали больше воды, чем продуктов. Порции хлеба урезали каждый месяц, и люди от голода и холода не просыпались по утрам теперь гораздо чаще. Михайлов очень страдал от нехватки еды, но все равно время от времени отдавал свою порцию хлеба другу. Тот очень сильно ослаб в последнее время и едва передвигал ноги.

План по древесине не выполнялся. На лесоповале уже работали и блатные. Но люди были настолько истощены, что выполнить поставленные задачи уже не представлялось возможным. Начальство ругалось, материлось, обещало всех расстрелять, но никто уже не боялся. Иногда казалось, что смерть – это и есть избавление от Ада. Солдаты на вышках страдали не меньше.

Постепенно в ход пошли собаки. Сначала ночью исчезла одна. Начальник сделал вид, что ничего не заметил, и через пару месяцев в лагере не осталось ни одной сторожевой собаки. В лесу рубили еловые ветки и заваривали их в кипящей воде. Эту горячую воду можно было пить всем без исключения и в любом количестве, но, кроме согревания на несколько минут, она ничего не приносила.