— Ну как живете, господа?
— Извините, — осклабился Бо, — у нас так не принято.
— А как принято?
— Никак. Господин Карл сам называет, кого нужно. О, у господина Карла прекрасная память!
— Вы часто бываете в музее? — я многозначительно показал пальцем вниз. Бо застыл в напряженном изумлении, и мне пришлось объяснить:
— Там есть необыкновенная чернильница…
— Да-да, — раздались вокруг радостные голоса. — Уникальная вещь! Единственный экземпляр!.. Чудо природы!..
Бо шепотком сказал:
— Мы составляем список на воскресенье. Пойдете?
— Разумеется, — согласился я. Интересно посмотреть, как проходит процесс общения с замурованными душами. — До свидания, господа, — сказал я и зашагал к двери.
— Куда же вы? — донесся голос ошеломленного Бо.
Я остановился и подозвал его пальцем. Бо осторожно подошел, и я с горечью выдал:
— Уму непостижимо! А ведь когда-то вы были человеком!
Бо изменился в лице, попятился; я не стал более докучать и устремился к лестнице. Еще несколько минут — и я в баре.
Бар как бар, ничего особенного, если не считать того, что занимал он небольшое помещение. У буфета длинная стойка с высокими мягкими сиденьями, в крохотном зале — два столика. На витрине, как водится, разноцветный фейерверк фигурных бутылок. Посетителей не было. В тишине огромной сонной мухой жужжал под потолком вентилятор.
Миловидная блондинка вежливо объяснила, что обеды кончились, но можно что-нибудь приготовить. Ждать не хотелось, и я спросил, нет ли сэндвичей. Сэндвичи были.
— Отлично. Заверните… десять штук. — Расчет простой: два съем сейчас, остальные — на вечер и утро.
— Больше ничего? — участливо спросила блондинка.
— Спасибо, пока все.
— Пить не будете?
— Нет. Должен готовиться к завтрашнему дню.
— Что-то важное?
— Да. Приступаю к исполнению своих обязанностей.
— Желаю успехов.
Я поблагодарил приветливую молодую барменшу и с хорошим чувством вышел.
Отыскал выход на улицу, но металлическая дверь была намертво закрыта. Как ее открыть — я не знал.
Вернулся в бар и все рассказал блондинке. Она рассмеялась и объяснила: слева у входа автомат. В него вставляется пропуск, и дверь открывается.
— А как же с улицы?..
— Такой же автомат и там.
Я посетовал на свою недогадливость, и мы расстались.
На улице было тихо, тепло, осенний день клонился к вечеру. Булыжник на узкой мостовой просох, рябил серыми пятнами. Небо все более голубело, жалкие остатки рваных дождевых туч пятились куда-то за крыши домов. Даже небоскребы темнели не так мрачно, возвышаясь над городом неприступными гигантскими скалами.
Мои туфли звонко застучали по булыжнику. Я огляделся: на улочке ни души. Стук каблуков звучал как вызов пустоте и одиночеству…
Кажется, в парке кто-то есть. Это обстоятельство, как ни странно, меня взбодрило, я прибавил шагу и через узкую дверцу в чугунной изгороди вышел на мокрую аллею, под желто-зеленые, кое-где еще густые купы деревьев.
На дальней аллее, сквозь стволы, замечаю пустую скамью. Это то, что сейчас нужно. Присяду, спокойно поем, тогда можно и в особняк. Воздух в парке чистый, витаминный, а в хоромах, что ни говори, кислороду всегда маловато.
Повсюду нашлепаны красные, желтые, ярко-оранжевые листья, и я шел по разноцветной аллее, как какой-нибудь Карл Великий во время торжественного приема заморских гостей. Пробивалось солнце, и дерзко вспыхивали золотые сердца пока еще не побежденных осенью деревьев.
Одна скамейка, незамеченная издали, оказалась занятой. Некто в сером плаще, уткнув локти в колени, читал газету. Скамейка напротив была свободной, на ней-то я и устроился, развернув сверток с сэндвичами.
Приступив к трапезе, я заметил, как заволновался и в то же время пытался скрыть волнение человек на противоположной скамейке. Он был довольно молод, лет двадцати пяти, остроносый и остроскулый от худобы. Его глаза и хотели бы смотреть на меня, но каждый раз смущенно опускались. Не сразу я заметил, что человек смотрит не на меня, а на бутерброды, которые я принялся с аппетитом уплетать. Как я не догадался — он страшно голоден!
— Прошу вас, — обратился я к нему. — Присоединяйтесь! Мне одному не одолеть.
Парень, осмелюсь его так назвать, с радостью принял мое предложение, сел рядом, и мы стали с хрустом перемалывать хлеб с ветчиной.
Вдруг из-за скамьи выскочил мужчина в черном пальто и шляпе, грозно встал перед нами. Лицо его, с неуловимыми чертами, показалось мне знакомым. Не он ли сопровождал меня к господину Карлу?
— Прошу предъявить документы, — потребовал незнакомец.
Да, это он, — убедился я. Именно этот характерный низкий голос корректировал мой путь в карловских подвалах.
Парень, доедая бутерброд, не торопился доставать документы.
— Он со мной, — спокойно сказал я.
— А ты кто такой?
— Ты прекрасно знаешь.
Я извлек пропуск-жетон и показал.
— Но господин Карл… — Незнакомец покосился на парня.
— Господин Карл разрешил.
— Извините.
Черная шляпа шмыгнула за деревья и исчезла. Я рассмеялся, а парень обошел скамью и поднял в пожухлой траве спичечный коробок. Открыл его и приложил палец к губам: ни слова! Крохотным перочинным ножичком ковырнул где-то внутри и вернул коробок на прежнее место.
— Лишим их удовольствия послушать, о чем мы говорили, — сказал парень. — В этой безобидной штучке записывающее устройство.
— Как вы узнали?
— За мной следят давно. Если появляется этакий тип — держи ухо востро. Удивительно не это. Он поверил вам! Вернее — испугался вашего пропуска!
— Еще бы. Это пропуск в резиденцию господина Карла.
— Вот как? И давно у него?
— С завтрашнего дня приступаю к работе.
— Интересно, что за работа.
— Точно не знаю. Должен выполнять, что прикажут. В кабинете телефон, бумага… Однако страху нагнал он порядочно. Глаза бы не видели этого Карла!
— Понимаю, заставляет нужда.
— Нужда? Нет, нужды я не испытываю.
— Тогда — что?
— Не знаю. Буду думать…
Парень заглянул мне в глаза и сказал:
— Конечно, вы не обязаны отвечать на мои вопросы. Нельзя — значит нельзя.
— Я говорю правду: буду думать.
— Если бы вы не были способны делиться хлебом, я бы вам не поверил. Но деваться некуда, — улыбнулся он. — Вы меня покорили. Как вас зовут?
— Свое настоящее имя я не помню. Карл меня называет Чек — сокращенно от слова «человек».
— Что ж, вполне подходящее имя — Человек! Так я и буду вас звать полнозвучно, и без усечений — Человек!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});