Читать интересную книгу Все люди смертны - Симона Бовуар

— У тебя сердце заболит, — ответил он.

— Ну и что! Меня стошнит, все развлечение.

Роже протянул ей сигару, она тщательно раскурила ее и затянулась; во рту появился горьковатый привкус: по крайней мере, это было нечто настоящее, плотное, осязаемое. Все прочее казалось далеким: музыка, голоса, смех, знакомые и незнакомые лица, чьи отражения бесконечно множились и разлетались в зеркалах кабаре.

— Должно быть, вы чувствуете опустошенность, — сказал Мерлэн.

— Мне все время хочется пить.

Она выпила еще бокал шампанского. Пить, еще и еще. И несмотря на это, ее сердце стыло. Только что она пылала: зрители повскакивали с мест, кричали, аплодировали. Теперь они улеглись спать или же болтают, и ей стало холодно. А он, он что, тоже спит? Он не аплодировал, сидел и смотрел на нее. Он смотрел на меня из глубин вечности, и Розалинда сделалась бессмертной. Если бы я верила в это! — пронеслось у нее в голове. Если бы я могла в это поверить! Она икнула, язык сделался ватным.

— Почему никто не поет? Если людям весело, они поют. Вам ведь весело, так?

— Мы рады вашему успеху, — произнес Санье с задушевным и многозначительным видом.

— Тогда спойте.

Санье улыбнулся и вполголоса затянул американскую песенку.

— Громче! — потребовала она.

Он не стал повышать голос. Она прикрыла рукой его рот и гневно приказала:

— Замолчи! Петь буду я!

— Не устраивай скандала, — прошептал Роже.

— Какой же это скандал, если я спою?

И она аффектированно начала:

Девицы Камаре твердят, что девственны они…

Голос не повиновался ей; она откашлялась и начала снова:

Девицы Камаре твердят, что девственны они…Но стоит им в постели оказаться…

Она икнула и почувствовала, что кровь отхлынула от лица.

— Простите, — светским тоном пробормотала она. — Пойду в туалет, может, вырвет…

Слегка пошатываясь, Регина проследовала через зал. На нее смотрели все: друзья и совсем незнакомые люди, посетители, официанты, метрдотель, но она прошла сквозь эти взгляды, будто привидение сквозь стену. В зеркале над раковиной она обнаружила собственное отражение: бледное лицо, напряженные ноздри, комочки пудры на щеках.

— Вот и все, что осталось от Розалинды.

Она склонилась над чашей унитаза, и ее вырвало. Что теперь? — подумала она.

Она спустила воду, промокнула рот и уселась на край унитаза. Пол, вымощенный плиткой, голые стены, — будто это операционная, или монашеская келья, или палата в доме умалишенных. Ей не хотелось возвращаться в зал; те, кто остался там, ничем не могли ей помочь, не смогли даже развлечь сегодня вечером; она скорее останется здесь на всю ночь, на всю жизнь, замурованная в белых стенах, в одиночестве, погребенная, забытая. Она поднялась. Ни на миг она не могла забыть о нем, о том, кто не аплодировал, а лишь пожирал ее взглядом, не имевшим возраста. Это мой шанс, мой единственный шанс.

Взяв в гардеробе пальто, она уже на выходе крикнула им:

— Пойду проветрюсь!

Выйдя из ресторана, она остановила такси:

— Отель «Гавана», улица Сент-Андре-дез-Ар.

Она прикрыла глаза, несколько секунд ей удавалось сохранять внутреннее безмолвие, потом мелькнула усталая мысль: это дурацкая выдумка, я в нее не верю. Она заколебалась. Можно было постучать в перегородку и велеть отвезти ее в «Тысячу и одну ночь». И что потом? Верить или не верить? Что толку в словах? Ей был необходим он.

Регина пересекла обшарпанный дворик и поднялась по лестнице. Она постучала в дверь. Никто не ответил. Она села на холодную ступеньку. Где он сейчас? Что за немеркнущие видения осаждают его? Она сжала голову руками. Надо верить в него, верить, что сотворенная мною Розалинда бессмертна и она пребудет бессмертной в глубине его сердца.

— Регина! — воскликнул он.

— Я ждала вас. Я вас долго ждала. — Она поднялась. — Ведите меня.

— Куда?

— Это не важно. Я хочу провести ночь с вами.

Он открыл дверь своей комнаты:

— Заходите.

Она вошла. Да. Почему бы и не здесь, среди этих потрескавшихся стен… Под его взглядом она была вне времени, вне пространства, обстановка не имела значения.

— Где вы были? — спросила она.

— Бродил в ночи, — ответил он и, дотронувшись до плеча Регины, добавил: — А вы… вы ждали меня! Вы здесь.

Она усмехнулась.

— Вы не аплодировали мне, — сказала она.

— Мне хотелось заплакать, — ответил он. — Может, в другой раз мне это удастся.

— Фоска, ответьте мне. Этой ночью вы не должны мне лгать. Все это правда?

— Разве я вам когда-нибудь лгал? — спросил он.

— Это не мечты, вы уверены в этом?

— Разве я похож на сумасшедшего? — Он опустил руки на плечи Регины. — Дерзните поверить мне. Дерзайте!

— А вы не могли бы предоставить мне доказательство?

— Могу.

Он подошел к раковине, а когда повернулся, Регина увидела, что он держит в руке бритву.

— Не бойтесь, — сказал он.

Она не успела пошевелиться, как из горла Фоски хлынула кровь.

— Фоска! — вскрикнула она.

Он пошатнулся и опустился на кровать; он лежал с закрытыми глазами, из разверстого горла струилась кровь. Рубашка, простыни были залиты кровью, она капала на пол. Вся кровь, что была в его теле, изливалась через глубокую зияющую рану. Схватив полотенце, Регина смочила его в воде и прижала к ране. Ее тело сотрясала дрожь. Она в ужасе всматривалась в лицо, где не было больше ни морщин, ни сияния юности, оно принадлежало трупу: на губах выступила пена, и казалось, что он больше не дышит.

Она позвала:

— Фоска! Фоска!

Он приоткрыл глаза и выдохнул:

— Не бойтесь.

Он нежно отстранил ее руку, снял окровавленное полотенце. Кровь остановилась, края раны сдвинулись. Над воротничком рубашки, окрасившейся в темно-красный цвет, остался лишь длинный розовый зарубцевавшийся шрам.

— Это невозможно, — выдохнула она.

Закрыв лицо руками, она расплакалась.

— Регина! — выдохнул он. — Регина! Вы верите мне?

Она долго лежала неподвижно, прижавшись к этому близкому и таинственному телу, оно жило там, где времени не существовало. Потом она подняла глаза, во взгляде ее слились ужас и надежда.

— Спасите меня, — произнесла она. — Спасите от смерти.

— Ах! — вырвалось у него. — Это вы должны спасти меня!

Фоска обхватил руками лицо Регины; он вглядывался в ее черты столь ненасытно, будто хотел забрать ее душу.

— Спасите меня от ночи и безразличия, — умоляюще произнес он. — Сделайте так, чтобы я любил вас и вы — как те, другие женщины — существовали. Тогда мир обретет форму. Будут слезы, улыбки, ожидание, страх. Я стану живым человеком.

— Вы и есть живой человек, — сказала она, целуя его.

Рука Фоски лежала на лакированном столике. Разглядывая ее, Регина думала: сколько же лет той руке, что ласкала меня? Может, в этот самый миг плоть вдруг начнет внезапно разлагаться под воздействием тления, обнажая белые кости?.. Она подняла голову. Может, прав был Роже? Неужто я схожу с ума? Полуденный свет заливал бар, где люди, у которых не было никакой тайны, удобно устроившись в кожаных креслах, пили аперитив. Это был Париж. Это был двадцатый век. Регина снова всмотрелась в руку. Сильные и тонкие пальцы с удлиненными ногтями. Ногти у него растут, волосы тоже… Взгляд Регины поднялся выше, к шее, гладкой шее, где не осталось никакого шрама. Этому должно быть объяснение, подумала она. Может, он действительно йог и ему ведомы какие-то секреты?.. Она поднесла к губам стакан перье. Казалось, в голове словно какой-то затор, губы сделались ватными. Необходимо принять холодный душ, отдохнуть. Тогда все прояснится.

— Я вернусь, — сказала она.

— А, конечно, — откликнулся Фоска и сердито добавил: — После дня — ночь, после ночи — день. Исключений не бывает.

Повисло молчание. Она взяла сумку, он не реагировал; она взяла перчатки, он по-прежнему хранил молчание. Она наконец спросила:

— Когда мы увидимся?

— А мы увидимся?..

Он глядел с отсутствующим видом на отливавшие серебром волосы молодой женщины. У нее вдруг мелькнула мысль: он в любую минуту может исчезнуть, ей показалось, что она падает с огромной высоты в пропасть сквозь толщу облаков; коснувшись дна бездны, она вновь станет былинкой, которая с приходом зимы окончательно иссохнет.

— Вы не покинете меня? — с тревогой в голосе спросила она.

— Я? Но ведь уходите вы…

— Я вернусь, — пообещала она, — не сердитесь. Нужно успокоить Роже и Анни, они, должно быть, тревожатся. — Она накрыла рукой ладонь Фоски. — Мне бы хотелось остаться.

— Оставайтесь.

Она бросила перчатки на столик и поставила сумку. Ей было необходимо чувствовать его взгляд. «Дерзните поверить мне… Дерзайте!» Верить? Он не выглядел ни шарлатаном, ни психически больным.