Я настолько совершенно не боюсь, что как только поднимаюсь по лестнице в башню, подхожу прямо к горгулье и хлопаю его по плечу.
— Держу пари, ты думал, что отпугнул меня, а? — я одариваю статую уверенной улыбкой, которой не чувствую. — Что ж, очень жаль. Меня не так-то просто напугать.
Он, конечно, ничего не говорит. Не знаю, что мне показалось прошлой ночью, но он смотрит вперед, сквозь арку, на стеклянный купол в центре крыши.
Стряхивая с себя ноющий страх, который все еще не перестал ползти по затылку, я достаю телефон и запускаю новый плейлист. Я кладу его на выступ арки и на мгновение задумываюсь. Я не хочу просто делать то же самое, что делала прошлой ночью или в первую ночь, когда пришла сюда. У меня есть несколько рутинных номеров, но без нового наряда и реквизита один танец может быть очень похож на другой. Если бы у меня был шест, я могла бы сделать гораздо больше, но здесь нет ничего даже отдаленно похожего.
В клубе, где я раньше работала, я могла бы выбрать посетителя и предложить бесплатный приватный танец, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки. Я смотрю на своего большого каменного друга. Он сгорбился вперед в неловкой позе, но, по крайней мере, он не будет распускать руки. К тому времени, как заканчивается первая песня, я принимаю решение.
Я снимаю куртку и бросаю ее в угол, делая несколько шагов вокруг башни, пока подстраиваюсь под ритм новой песни. Я с важным видом подхожу к горгулье со своим лучшим трахни-меня-взглядом и провожу рукой по его плечу и ниже по руке. Я продолжаю движение и опускаюсь на корточки до самой земли. Затем, выпятив задницу, я снова поднимаюсь, перекатываясь всем телом в чувственном движении, которое никогда не перестает привлекать внимание.
Здесь нет никого, кто уделил бы мне внимание, но, по крайней мере, я начинаю чувствовать себя хорошо. Я наконец-то избавилась от ужасного чувства, преследовавшего меня весь день, и начинаю заводиться.
Я обнимаю горгулью за шею и двигаю бедрами, прижимаясь к нему. Затем я поворачиваюсь, расстегиваю лифчик и отбрасываю его, прикрывая грудь руками, пока снова не поворачиваюсь к нему лицом. Это было бы веселее с живым человеком, который уже отреагировал бы на меня. Тем не менее, я держусь за него и откидываю голову назад, пока делаю круг и снова поднимаюсь. Затем я иду ва-банк. Отворачиваясь и устраиваясь между его бедер, я наклоняюсь полностью вперед. Это движение прижимает мою задницу прямо к промежности парня, и я обычно могу сказать, насколько хорошо я поработала по тому, что я чувствую здесь. Конечно, мой каменный друг уже тверд как скала. И он большой. Очень большой!
Это все, что я успеваю осознать, прежде чем понимаю, что просчиталась.
Статуя примостилась у входа в арку, и, чтобы забраться к нему на колени, я ненадежно расположилась прямо на выступе. Наклонившись вперед, я потеряла равновесие, но я не могу сделать шаг вперед, чтобы выровняться. Передо мной только воздух.
Я падаю головой вниз на крышу, как будто ныряю. Пара сильных, холодных рук хватает меня за бедра, притягивая спиной к большому телу, которое, хоть и твердое, но определенно не каменное.

7
Уильям
Она почти переваливается через край выступа и падает головой вниз на крышу. Я протягиваю руку, прежде чем даже осознаю, что могу это сделать: мои конечности действуют без моего сознательного руководства. Затем мои руки оказываются на ее бедрах, и я притягиваю ее обратно к себе, задаваясь вопросом, смогу ли когда-нибудь отпустить ее.
Прошлой ночью от нее так разило страхом, что я подумал, что больше никогда ее не увижу. Мне так сильно хотелось что-нибудь сказать. Сказать ей, что все в порядке. Однако моя чертова челюсть не разжималась, так что я был заперт в тюрьме каменной формы, пока она убегала от меня. Теперь она вернулась, и мои руки чувствуют ее идеальные изгибы, и я думаю, что умер и попал в рай. Только я знаю, что это не может быть правдой, потому что единственное место, куда попадает такой грешник, как я, — это ад.
Она мягкая. Такая мягкая и теплая, она пахнет как самый сочный цветок, который когда-либо цвел. Ее кожа податлива под моей хваткой, и я в ужасе боюсь, что в любой момент острые когти вонзятся в ее плоть.
Женщина кричит и бьется в моих объятиях. Я пытаюсь пошевелиться, чтобы сойти со своего насеста, но ноги по-прежнему каменные.
— Пожалуйста, не бойся, — после стольких лет мой голос кажется грубым. Мне приходится откашляться. — Пожалуйста, не бойся. Я только хочу, чтобы ты была в безопасности.
Она извивается, и я осторожно разворачиваю ее лицом к себе, все еще придерживая ее почти обнаженное тело, чтобы она не упала. Она запрокидывает голову и смотрит на меня снизу вверх. Ее глаза расширяются, но она больше не кричит.
— Обещаешь?
— Клянусь в этом. Я бы никогда не причинил тебе вреда, — мой ответ мгновенный. Горгулья не может лгать, но эти слова — самые правдивые из всех, что я когда-либо произносил.
— Кто ты? — она все еще смотрит на меня, но больше не сопротивляется.
Несмотря на лучшие намерения, мой взгляд на мгновение опускается на выпуклости ее прекрасной груди, прежде чем я снова перевожу взгляд на ее лицо.
— Горгулья, — монстр, проклятый за свои грехи. Этого я не говорю. Не нужно давать ей еще один повод презирать меня.
Женщина дрожит. Должно быть, она замерзает на холодном ночном воздухе без одежды. Я держал ее на расстоянии от своего тела, чтобы дать немного пространства, но теперь я прижимаю ее поплотнее. Я обхватываю нас обоих крыльями, укутывая ее ими, как плащом.
Она ахает, но как только оказывается в моих объятиях, кладет голову мне на грудь и вздыхает.
— О! Теперь ты теплый. Раньше ты был холодным.
Даже мой хвост обвивается вокруг нее, страстно желая соприкоснуться с этим милым, совершенным созданием.
— На самом деле я не каменный, — по крайней мере, не сейчас. Теперь, когда она почти полностью обратила процесс окаменения вспять за одну ночь. Утром я снова превращусь в камень, как делал с тех пор, как был проклят. На данный момент я из плоти и крови, как и любое другое существо. Ну, в основном. За исключением ног. За исключением шрамов, которые тянутся вверх и вниз по правой стороне моего тела. Непогода не пошла мне на пользу. До сих пор это меня не беспокоило. Не тогда, когда я думал, что сдамся, в конце концов рассыпавшись в прах. Теперь мне интересно, насколько отвратительным она меня находит.
Женщина слегка покашливает.
— Что ж, это, безусловно, интересный способ познакомиться. Надеюсь, я не помешала тебе спать или что-то в этом роде.
Я смеюсь.
— Посмотри на себя. Принцесса, ты можешь мешать мне в любую чертову ночь, и я буду чувствовать, что мне повезло. Но нет. Горгульи спят днем.
Она не отталкивает меня и не пытается освободиться. Меньше чем через полминуты она говорит со мной так, как будто это самая естественная вещь в мире. Чертовски похоже на то. Я не могу представить себе ничего более совершенного, чем чувствовать, как ее мягкие изгибы прижимаются ко мне, и вдыхать ее аромат. У моего бедра подергивается член, и да, хорошо, я могу представить одну вещь, которая могла бы быть более совершенной.
Это все, что нужно: мысли забредают на опасную территорию, и я представляю, как поднимаю ее, пока она не сможет обхватить ногами мою талию, и помогаю ей опуститься на член. Боже, он утолщается и набухает между нами, и я уверен, что она тоже его чувствует. На мне только крошечная набедренная повязка. Я больше не чувствую ни холода, ни жары. Это означает, что ничто не помешает неуправляемому органу ткнуть ее в живот, как какому-нибудь зверю.
Я должен отпустить ее. Я действительно должен, но я не могу заставить свое тело повиноваться. Вместо этого я притягиваю ее еще ближе и вздрагиваю, когда ее мягкость соприкасается с теми местами, где я тверд и возбужден.