Читать интересную книгу Роза и тис - Мэри Уэстмакотт

– Вам нравится? – спросил я ее.

Прежде чем ответить, она подумала. Потом сказала:

– Да.

Односложный ее ответ прозвучал весомо, словно это было важно.

«Уж не идиотка ли она?» – подумал я и спросил, любит ли она лошадей.

Она ответила, что это первая лошадь, которую она видит.

– Да нет, я имею в виду настоящих, живых лошадей.

– А, понятно. Да, люблю. Только вот охота мне не по карману.

– А вам бы хотелось поохотиться?

– Не особенно. Здесь, в округе, не слишком много места.

Я спросил, занимается ли она парусным спортом. Да, занимается. Тут леди Трессильян затеяла со мной разговор о книгах, и Изабелла снова замолчала. У нее, как я тогда подметил, было в высшей степени развито одно качество: она умела отдыхать, то есть находиться в состоянии покоя. Она не курила, не скрещивала ноги, не качала ногой, не разглядывала руки, не приглаживала волосы. Она просто сидела в «вольтеровском» кресле с высокой спинкой тихо и почти неподвижно, с очень прямой спиной. Кисти рук с длинными, тонкими пальцами лежали на коленях. Она была так же неподвижна в своем кресле, как и статуэтка лошади на столе. Я подумал, что у девушки и статуэтки есть нечто общее: они в высшей степени декоративны, статичны и принадлежат к давно прошедшей эпохе…

Когда Тереза высказала предположение, будто Изабелла ни о чем не думает, я рассмеялся, однако позже мне пришло в голову, что, возможно, моя невестка права. Ведь, например, животные не думают – их ум отдыхает до тех пор, пока не возникает критическое положение, когда требуется активизировать все силы. Рассуждая теоретически, мышление – не что иное, как некий искусственный процесс, который нам удалось усвоить без труда. Мы переживаем за последствия того, что сделали вчера, обдумываем планы на сегодня и завтра. Но вчера, сегодня и завтра существуют независимо от наших размышлений. Они были, есть и будут – и неважно, что мы при этом делаем и думаем.

Предсказания Терезы относительно нашей жизни в Сент-Лу оказались необычайно точны. Почти сразу по приезде мы, что называется, «по горло» окунулись в политику.

«Полнорт-Хаус» был огромным, беспорядочно выстроенным домом, и мисс Эми Треджеллис, чей доход из-за налогов оказался сильно урезанным, в свое время изолировала одно крыло дома, соорудив там отдельную кухню. Первоначально крыло предназначалось для эвакуированных из районов, которые сильно бомбили. Однако вскоре выяснилось, что эвакуированные, прибывшие из Лондона в середине зимы, не в состоянии были переварить все ужасы «Полнорт-Хаус». Еще в самом Сент-Лу, где были магазины и бунгало, они были как-то способны существовать, но здесь, в полутора километрах от города, – «…и все по непролазной дороге – слякоть страшная, а фонаря ни одного, и бог знает кто в любую секунду может наброситься на тебя из темноты. А овощи с грядки? Мелочь – только земля хрустит на зубах… А парное молоко прямо из-под коровы? Иногда почти горячее, но на вкус – просто ужас, а концентрированного молока днем с огнем не сыщешь!». Всего этого с избытком хватило миссис Прайс и миссис Харди с их отпрысками. Они бежали тайно, на рассвете, сочтя, что опасности, поджидающие их в Лондоне, все же не так страшны, как жизнь в «Полнорт-Хаус». Женщины они были порядочные – перед отъездом прибрались, все после себя вымыли и оставили на столе записку:

«Спасибо, что были так добры к нам. Мы понимаем, что вы сделали все, что в ваших силах, но, право же, в деревне жизнь просто невыносима. Дети больше не могут шлепать в школу по грязи.

И все равно – спасибо вам большое. Надеемся, мы оставили жилье в порядке».

Больше квартирмейстер к ней никого не посылал – на это у него хватило здравого смысла. Позднее мисс Треджеллис сдала изолированное крыло чете Карслейк. Капитан Карслейк являлся доверенным лицом кандидата от Консервативной партии. Свой пост, без сомнения требующий много сил и времени, он совмещал с должностью в местном отделении противовоздушной обороны, а также был командиром ополчения.

Роберт и Тереза ничего не имели против того, чтобы Карслейки и дальше оставались их арендаторами. Правда, сомневаюсь, чтобы им удалось выставить эту чету, даже если бы они очень захотели. Вот так и получилось, что «Полнорт-Хаус» стал наряду со штаб-квартирой консерваторов на Хай-стрит в Сент-Лу центром предвыборной деятельности.

Тереза, как она и предвидела, закружилась в водовороте дел. Она развозила кандидатов на машине, распространяла листовки и даже осуществляла предварительную вербовку сторонников.

Современное политическое положение Сент-Лу было неопределенным. Поскольку здесь был модный морской курорт, расположенный рядом с рыболовецким портом, да еще окруженный сельскохозяйственными районами, из этого уже как бы следовало, что округ должен голосовать за консерваторов. В примыкающих к Сент-Лу сельских районах все население поголовно было сторонниками Консервативной партии. Но за последние пятнадцать лет характер Сент-Лу изменился. В летние месяцы он превращался в место паломничества туристов, которые жили в маленьких пансионах. Кроме того, Сент-Лу облюбовала большая колония художников. Они жили в бунгало, которые, словно горошины, рассыпались вдоль прибрежных скал. Люди, составляющие современное население городка, были образованными, серьезными, художественными натурами, а по политическим убеждениям – если и не красными, то, по крайней мере, розовыми.

В 1943 году в округе проходили дополнительные выборы, так как сэр Джордж Борродейл вышел в отставку в возрасте шестидесяти девяти лет после второго удара. И, к ужасу коренных жителей, в первый раз за всю историю Сент-Лу от округа в парламент прошел представитель лейбористов.

– Имейте в виду, – говорил капитан Карслейк, раскачиваясь на пятках (он делился со мной и Терезой сведениями по новейшей истории), – я не говорю, что в том не было нашей вины.

Карслейк был худощавым смуглым человечком с длинным, лошадиным лицом и острыми, хитрыми глазками. Капитаном он стал в 1918 году, когда записался в действующую армию. Он превосходно разбирался в политике и свое дело знал.

Поймите меня правильно: в политике я новичок. Политический жаргон для меня – словно китайская грамота. Поэтому, возможно, мой ответ о выборах в Сент-Лу изобилует неточностями. Он так же соотносится с реальностью, как деревья на картинах Роберта соотносятся с настоящими деревьями. Настоящее дерево – живой организм с корой, ветвями, листьями, желудями или каштанами. У Роберта это густое пятно масляной краски, наляпанное в определенном месте холста, цвет которого поражает воображение. Первое и второе совершенно не похожи. Лично я считаю, что деревья Роберта можно принять за что угодно, например за тарелки со шпинатом или газовый завод. Но Роберт видит деревья именно такими. А что касается политики… Возможно, вам покажется, что я вовсе и не рассказал о выборах. Но для меня они стали лишь несущественным и беспорядочным фоном для главной фигуры – для Джона Габриэля.

Глава 4

Впервые имя Джона Габриэля в нашем доме было упомянуто в тот вечер, когда капитан Карслейк объяснял Терезе, что результат дополнительных выборов – вина представителей Консервативной партии.

Тогда кандидатом от консерваторов был сэр Джеймс Бредуэлл из Торингтон-Парка. Он являлся жителем округа, располагал кое-какими деньгами и был закоренелым тори с твердыми принципами. Честнейший человек. Но с другой стороны, ему было уже шестьдесят два года, и был он, что называется, «без изюминки» – начисто лишен воодушевления, вдохновения да и быстроты реакции. Он не обладал даром зажигать толпу во время публичных выступлений и легко терялся, если его речь прерывали критическими вопросами или выкриками.

– Как оратор он производил жалкое впечатление, – говорил Карслейк. – Весьма жалкое. Кашлял, мямлил, заикался. Разумеется, мы писали ему речи, и для особо важных митингов у нас был наготове опытный заместитель. Десять лет назад проблемы бы не возникло. Отличный парень, честный, искренний, прямой и к тому же джентльмен. Но в наши дни требуется нечто большее!

– Мозги, например? – предположил я.

Но Карслейку не было дела до мозгов.

– Сегодня требуется такой продувной тип – хитрый и скользкий, который может ловко ответить на каверзный вопрос и рассмешить публику. И, разумеется, люди верят тому, кто способен наобещать с три короба. Старомодному субъекту вроде Бредуэлла совесть не позволит дурить народ обещаниями, что, мол, у каждого будет собственный дом, завтра закончится война, у всех женщин будет в доме центральное отопление и стиральная машина…

– А еще, – продолжал капитан Карслейк, – необходимо учитывать движение маятника. Мы слишком долго находились у власти. Люди готовы были проголосовать за кого угодно – лишь бы был другой. Лейбористы выставили некоего Уилбрэма. Бывший школьный учитель, был ранен на войне, неплохо разбирается в ситуации, да и язык хорошо подвешен. Соловьем разливается о том, что надо сделать для демобилизовавшихся военных. Ну и обычная пустая болтовня о программах по национализации и здравоохранению. И должен признать: со своей задачей он справился неплохо. Победил с перевесом более чем в две тысячи голосов. В Сент-Лу такое случилось впервые. Для всех нас его победа стала просто ударом. Наш долг – победить Уилбрэма.