работала учителем в школе. Детей у них не было.
Судя по материалам допросов, дома у Александра и Марии часто собирались друзья и коллеги. Играли в шахматы, слушали радио, говорили на различные темы, обсуждали обстановку в стране. Следователь НКВД, который вел дело, превратил эти посиделки в своих протоколах в «антисоветскую фашистскую повстанческую группу».
Меня поразила «театральность» первого допроса Александра. Будто некий ритуал, от которого нельзя на шаг отойти. Потом – с незначительными вариациями – я встречал такое и в других делах. Единственный вопрос: «Вы арестованы за контрреволюционную деятельность. Признаете вы себя в этом виновным?» Ответ: «Нет, не признаю». Допрос окончен. Позже на лекции сотрудников проекта «Открытый список» я услышал интересный пример. Встретив один из протоколов подобных допросов в Государственном архиве РФ, исследователи обратили внимание на указанное в документе время: допрос начался около полуночи и закончился в районе четырех часов утра. Можно себе представить, что могло скрываться за этой парой коротких строк.
Александр быстро сдался. В деле есть два «чистосердечных признания», в которых он раскаивается в своих антисоветских взглядах и говорит, что «к своему стыду и позору, в последние годы поддался антисоветским настроениям» и теперь ему стало ясно, что он «встал на путь фашистов». Полтора года спустя мне удалось найти и получить в собственность его фотографию периода следствия, сделанную в тюрьме № 2 города Саратова, – и я понял все об этих признаниях. С казенной фотокарточки «анфас-профиль» на меня смотрел старый, осунувшийся и измученный человек. Когда Александра арестовали, ему исполнился уже 51 год. Жена в многочисленных запросах и прошениях писала, что он сильно болен. Неудивительно, что в ужасающих условиях тюрьмы его хватило ненадолго. Он был обычным человеком, который вряд ли мог себе представить, что когда-то окажется в подобной ситуации. Обычный человек не должен быть героем. Не должен быть готов к борьбе за трезвый рассудок в условиях голода, грязи и постоянного унижения человеческого достоинства. Это все – удел людей, сознательно идущих на риск, пестующих в себе эти качества задолго до того, как они могут понадобиться. Престарелый учитель и музыкант Александр таким не был.
Он предстал передо мной пожилым интеллигентом, до смерти напуганным, но сохраняющим надежду на то, что это все ошибка и во всем разберутся, надо только сказать правильные слова. Такие мысли часто встречаются на страницах воспоминаний и мемуаров – распространенное заблуждение «случайных» узников ГУЛАГа.
Почерк следователя был торопливым и неаккуратным, читался непросто. Я в очередной раз просматривал документы, вчитывался в текст – и вдруг взгляд «запнулся» о непонятное слово. Попробовал перечитать еще раз – не получается. Из контекста предложения я понял: архивисты не закрыли одну из фамилий. Причем через строчку она повторялась. Видимо, работники архива, как и я, не смогли разобрать текст и этой фамилии не заметили. Речь в предложениях, где она встречалась, шла об отце неизвестного «подельника» Александра. Говорилось, что он был учителем, жил в селе Красный Яр, был раскулачен и сбежал в город Ворошиловск (нынешний Ставрополь). По мнению следователя, этот человек был одним из главных организаторов антисоветской группы в селе Красный Яр. Кажется, появилась зацепка. Я снова и снова пытался прочитать фамилию, сравнивал и переставлял местами буквы. Наконец получилось. Похоже, фамилия этого человека была Лихтнер.
Помочь мне с поисками я попросил на том же форуме, посвященном немцам Поволжья. Нашел исследователя – Александра Винтера, который занимается историей образования в Поволжской республике, – и рассказал ему, что знал. Очень скоро он прислал краткую справку об учителе из Красного Яра Александре Андреевиче Лихтнере – очень талантливом педагоге и музыканте, чья фамилия встречается в нескольких воспоминаниях. Я моментально обнаружил его в базах репрессированных. Год рождения – 1879-й, уроженец села Красный Яр, учитель, проживал в городе Ворошиловске. 28 февраля 1938 года – уже после официального завершения Большого террора и после ареста и осуждения сына – его арестовали и расстреляли.
В справке была информация о составе семьи учителя Лихтнера. Один из сыновей – Виктор, 1901 года рождения. После «вымаранных» из дела Александра Вагнера фамилий указан именно этот год. Все совпало. Так в базах репрессированных появилось еще одно имя: Лихтнер Виктор Александрович, врач-офтальмолог, 37 лет. Расстрелян 15 октября 1938 года в городе Саратове. Реабилитирован 8 июля 1957 года за недоказанностью обвинений, справка об этом отправлена его брату.
На последней странице следственного дела Александра я нашел копию письма его жены, Марии Давыдовны. Она жила в городе Копейске Челябинской области (попала туда, скорее всего, тоже не по своей воле – поиски в этом направлении я сейчас веду) и писала в НКВД, просила рассказать о судьбе мужа. Последнее письмо от Александра она получила 1 октября 1945 года. Обратный адрес на этом письме был следующий: Соликамск, а/я 244.
Этот адрес – абонентский ящик 244 – я обнаружил в справочнике «Система исправительно-трудовых лагерей НКВД», составленном «Мемориалом»[13]. Усольский исправительно-трудовой лагерь Молотовской области (сейчас – Пермский край), печально известный Усольлаг. Один из страшнейших по условиям жизни и проценту смертности лагерей в системе ГУЛАГа. Я должен был узнать, почему не вернулся Александр и что с ним произошло.
Из Информационного центра МВД по Пермскому краю мой запрос перенаправили по месту хранения информации – в Отдел информационно-архивной работы ФКУ ЦИТОВ ГУФСИН России по Пермскому краю в городе Соликамске. Из этого отдела со сложным и длинным названием мне написали: материалы дела в отношении Александра Богдановича Вагнера на хранении есть, но предоставить их мне не могут. По причине того, что они засекречены.
Тогда я не очень разбирался в законах, но понял, что здесь что-то не так. Человек давно реабилитирован, а дело до сих пор засекречено? Пришлось понемногу знакомиться с законодательством в области архивной работы. Убедившись в том, что никаких оснований для сохранения секретности нет, я начал переписку с Соликамском. Оттуда писали, что у них работает специальная комиссия по рассекречиванию, которая планирует в 2017 году рассмотрение дел только за 1937 год. Мне до сих пор интересно, как давно начала работать и сколько всего успела рассекретить дел эта комиссия, если к 2017 году добралась только до 1937-го? В очередном письме я попросил считать его официальным заявлением на рассекречивание дела Александра Богдановича Вагнера, и получил ответ: заседание комиссии по моему вопросу назначено на IV квартал 2017 года. Учитывая новогодние праздники, я поставил «напоминалку» в планировщике на февраль 2018 года. Это был первый опыт такой долгой переписки с ведомствами. Я начал понимать ритм поисковой работы. Это будет не