и деньги.
Первые документы в деле – справки. Сначала о Вольдемаре: где, когда и за что осужден, – и о том, что Паулина его жена. Потом о Паулине: где живет, где работает. Опросный лист, анкета Паулины, составленная НКВД. Подписка о невыезде из Слуцка (так в то время назывался Павловск). Приказ, подписанный 22 июля 1937 года заместителем начальника УНКВД по Ленинградской области М.Я. Состе.
Сведения о Мартыне Состе я легко нашел в справочнике «Кадровый состав органов государственной безопасности СССР 1935–1939 гг.», составленном А.Н. Жуковым и выпущенном обществом «Мемориал». Позже я выяснил, что в апреле 1938 года сам Состе был арестован, а через месяц погиб на допросе.
В подписанном им приказе говорилось: «Вагнер Павлина Ивановна проживала совместно с осужденным (имеется в виду Вольдемар. – А. М.) со дня замужества (1922 г.) до дня ареста мужа, была на полном иждивении последнего, после ареста мужа помогает ему материально и поддерживает с ним постоянную переписку, а поэтому ея проживание в окрестностях Ленинграда, в частности в г. Слуцке является социально опасным и невозможным». В графе «выслать» карандашом от руки было вписано место ссылки: «г Актюбинск Актюбинской области Казахской ССР». На сборы семье дали пять дней. Так, без суда и следствия, без приговора по какой-либо статье – только за то, что моя прабабушка жила со своим мужем и поддерживала с ним связь после ареста, она вместе с тремя детьми была лишена всего и выслана в Казахстан.
Из дела, а позднее из бесед с тетей Ниной и тетей Олей я узнал о том, что первым местом высылки семьи стал даже не Актюбинск, а далекий поселок Акраб, находившийся от Актюбинска в 170 километрах. Видимо, Паулина была так «социально опасна», что ближе сослать ее было просто нельзя. Никакой возможности жить и работать в Акрабе не было, и семья все-таки смогла перебраться в Актюбинск. Впоследствии их снова выслали севернее – в поселок Родниковка. Но и оттуда Паулине удалось вернуться в Актюбинск, где она могла работать и кормить детей.
Это продолжалось до тех пор, пока в 1948 году не вышел приказ МГБ СССР от 28.08.1948 № 0015 – сейчас известный, а тогда совершенно секретный – «Об организации работы по ссылке, высылке и ссылке на спецпоселение». В первой же статье приказа говорилось: «Впредь всех осужденных к ссылке, высылке и ссылке на поселение за вражескую деятельность и антисоветские связи направлять только в следующие местности: […] В Казахскую ССР, за исключением Алма-Атинской, Гурьевской, Южноказахстанской, Актюбинской, Восточноказахстанской и Семипалатинской областей». Так моя прабабушка, «враг и антисоветчик», оказалась в поселке Аральск Кызыл-Ординской области, прямо на берегу Аральского моря, а дочери остались в Актюбинске и Оренбурге (там после техникума работала средняя, Тильда). Семью разделили – и у каждого была подписка о невыезде.
Прабабушка прожила в Аральске до 1956 года, до самого своего освобождения. Сначала работала на рыболовецком судне, потом смогла устроиться в больницу водников. Мой папа – ее внук – вспоминал, как маленьким ребенком был в гостях у бабушки Паулины. Вокруг одни солончаки, питьевую воду завозили раз в день, и можно было наполнить только одно ведро. Жившие в Аральске ссыльные чеченцы варили из металла огромные ведра и могли набирать себе больше воды, чем остальные. Соседство было непростым: прабабушка рассказывала, как местный врач не смог спасти кого-то из чеченских детей, тот умер в больнице, и родственники ребенка хотели врача убить. Паулина прятала его у себя.
Я читал дело и видел, как Паулина, а потом и ее повзрослевшие дочери пытались оспорить разделившую их высылку, писали ходатайства. На все письма приходил один ответ: «в ходатайстве отказать», «данных для освобождения от административной высылки не имеется».
Паулина адресовала письма Берии[9], просила выпустить мужа пораньше, чтобы он успел приехать до навигации, так как ей очень тяжело одной растить троих детей (стр. 55). Повзрослевшие дочери тоже писали в НКВД, надеясь вернуть мать из Аральска на их обеспечение. Позже они же просили рассказать о том, в чем состояла вина отца, так как они до сих пор чувствуют на себе печать «дочерей врага народа». Эти письма – простые, искренние и наивные – невозможно читать без слез. Все они были аккуратно подшиты к делу.
Паулина пробыла в ссылке восемнадцать долгих лет. Интересно, что в «Заключении об отмене высылки», подписанном в 1960 году, уже после официального снятия Паулины с учета, есть такой абзац: «Учитывая, что Вагнер В.Б. был осужден за такое преступление, ответственность родственников за которое по закону не предусмотрена […] полагал бы административную высылку, как необоснованно примененную в 1937 году […] отменить». То есть не было никаких законных оснований для высылки Паулины с детьми – но она состоялась, и все ходатайства регулярно отклонялись. Кривая логика социалистической законности.
Несмотря на то, что никакого следствия не было, папка с делом прабабушки была толстая: много внутренней межведомственной переписки. Я читал документы в хронологическом порядке и понимал, как взаимодействовали органы в то время: приказ – отчет, запрос – ответ, запрос – справка. В одном из таких ответов, касавшихся Вольдемара, меня насторожила строчка: «По сообщению Нач. Опер. Чекистского Отдела ОИТЛ ИТК УНКВД по Новосибирской области от 9/IV-40 года за №-55-4460 был осужден Тройкой УНКВД[10] по НСО по I категории». Я еще не был знаком с «профессиональным жаргоном» чекистов, но у меня появилось ощущение, переходящее в уверенность: я понимаю, о чем здесь говорится. Подозрения подтвердились. В одной из справок я встретил те самые страшные буквы «ВМН» – высшая мера наказания. Было ясно: то, что мы знаем о судьбе прадеда, – неправда. У моего исследования появилась цель.
Я пробыл в архиве до самого вечера, а когда закончил, попросил изготовить полную копию дела, исключая буквально несколько страниц. Мне пытались возражать, но это было бесполезно. Я точно знал, что мне нужно. Копию сделали, и я вернулся в Москву.
Через полтора месяца пришли копии дела Вольдемара из Санкт-Петербурга, из Саратова прислали копии его дела 1931 года. Собирался настоящий семейный архив.
Это был уже не случайный интерес – исследование превращалось в настоящий проект. Материалы копились, нужно было отслеживать сделанные запросы и полученные ответы, планировать дальнейшие шаги. Я завел планировщик Trello – и он очень помогает мне до сих пор. Все запросы, ответы и полученные материалы я сканировал и сохранял цифровые копии, используя облачный сервис. Все распределил по папкам. А чуть позже стал не только сканировать материалы, но и расшифровывать, чтобы их можно было