— Ты… не смогла попрощаться? — она почувствовала его взгляд и робко взглянула ему в глаза. В светло-серых радужках мерцал свет заботы. Морщинки вокруг его глаз почти разгладились, но зато тонкий лучик протянулся от переносицы между бровей. И когда он заговорил, мурашки пробежали по её спине и рассыпались по всей голове, словно образуя венец. — В этом твой страх. Твоя боль. Ты не попрощалась. Не приняла…
— Словно он на самом деле здесь, — продолжила она. — И каждый раз, когда он уходит, я… понимаю, что так и не попрощаюсь, никогда не скажу ему то, что хотела. Я была так эгоистична. Знаю, его ранило то, что я не взяла полностью его имя, оставила своё…
— Грейнджер, это глупости, — с сожалением усмехнулся Драко. — Он любил тебя со всеми твоими… заморочками.
— Да. И я бессовестно этим пользовалась, — выдохнула она, а потом зажмурилась и прошептала: — Если бы ты знал, как я себя ненавижу…
— Это всё усугубляет.
— Я не дала ему всего того, чего он заслуживал…
— Я чувствую то же самое…
Гермиона смотрела в его глаза, словно в зеркало. Как будто Малфой был отражением её боли, её страдания, всех её чувств. Почему вдруг стало легче? Новое ощущение самой себя, как чего-то совершенно иного, очищенного, оправданного. Она не одна.
— Когда ты себя простил? — шепнула Гермиона.
Малфой невесело усмехнулся.
— Я прощаю себя каждый день. Каждый день даю себе шанс на жизнь. Просто верю, что… — он отвёл взгляд. Она видела, как сильно разволновался этот далёкий, но такой близкий для неё сейчас человек. — Я верю, что любовь вечна. Бесконечна. И это питает, даёт смысл существования. Знаю, она бы не хотела, чтобы я сошёл с ума от горя.
Драко снова взглянул ей в глаза, прошептав:
— И он не хотел бы…
— Я даже не видела его, понимаешь? — с болью простонала Гермиона. — Не ощутила потерю. Это словно… большой обман. Всё неправда!
— Лонгботтом однажды сказал мудрую вещь, помнишь? Люди умирают каждый день, но на самом деле продолжают жить, вот тут… — Драко приложил ладонь к сердцу. — Позволь ему жить там. Не пытайся освободиться. Не мучай себя напрасно. Просто… люби.
Слезинки соскользнули с её ресниц, покатились по щекам, застревая в тонкой оправе. Драко улыбнулся, снял с неё очки и бережно, как маленькому ребёнку, смахнул слезинки большими пальцами.
— Не вздумай без меня работать с боггартом, ясно? — шутливо назидательно произнёс он.
И Гермиона невольно усмехнулась, роняя на лицо ещё несколько слезинок. Почему такие простые слова сделали больше, чем долгие годы работы над собой. Почему этот мужчина, переживший такую же тяжёлую потерю, стал для неё лучшим зельем от боли. Гермиона была немного растеряна, но на душе стало так удивительно хорошо, словно летний дождь омыл землю после палящего зноя и засухи.
— Я оповещу заранее, — улыбнулась она.
— Я знаю твоё расписание, — с усмешкой ответил он.
— Спасибо…
***
Гермиона долго вглядывалась в ночную даль. В её маленькой, но уютной комнате было темно. Над холмами россыпь звёзд, тонкий серпик месяца. Невозможно уснуть. Ей всё казалось, что её руки хранят это новое тепло. Она так старалась, призывая своё сознание к благоразумию.
За эти годы ощутила, как много рядом с ней близких, любящих людей — её семья, друзья, студенты, коллеги. Но теперь её преследовала мысль, что у неё есть… родственная душа. Она рядом, и все эти годы… Да! Все эти годы! Два трудных, но не таких уже страшных года, её добрым ангелом был он — Драко Малфой.
Она прерывисто вздохнула. События летели и кружились перед глазами, как снежинки в рождественские каникулы. Его весёлые озорные насмешки, шоколадные лягушки, огромный сугроб в Хогсмиде, из которого он её вытащил, несмотря на бурные возражения. Внезапно появляющиеся половинки апельсина на её столе. Гермиона улыбалась этим мыслям. Как теперь, скажите на милость, она будет посылать его в «Лавку Зонко»…
========== Глава 5 ==========
Ей казалось, что он везде.
Где бы она ни находилась, взгляд серых глаз преследовал. Задумчивое, немного рассеянное выражение лица придавало Драко Малфою загадочности, и вопросы не давали Гермионе покоя. Почему он смотрит так пристально? Почему лёгкая усмешка играет на губах?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Не по себе от того, как он следит за каждым её шагом, за каждым движением. В учительской, в Большом зале, на её уроках, на Зельеварении? Гермиона чувствует, что здесь что-то не так, только не может понять, что.
Профессор Малфой подробно и убедительно рассказывает:
— Обратите внимание, корень асфоделия требует бережного отношения, его необходимо разрезать вдоль, по всей длине. Затем измельчить и высушить.
Она обращает внимание на его худые длинные пальцы, сжимающие рукоятку ножа, а вторая рука аккуратно придерживает светло-кремового цвета корешок, по которому скользит острое лезвие. Гермиона не может оторвать взгляда от его чётких выверенных движений — это завораживает. Она ощущает в своей руке нож, смотрит на разделочную доску, на которой, почему-то, вовсе не корень асфоделия, а несколько дремоносных бобов.
— У вас сложности, мисс Грейнджер? — учтиво спрашивает профессор, и она поднимает на него изумлённые глаза. Почему он так странно говорит с ней? Что происходит? Но она зачарована его взглядом, красивыми лучистыми морщинками в уголках глаз, его улыбкой. Понимает внезапно, что его волосы аккуратно подстрижены, совершенно так же, как на шестом курсе. Она помнит, каким он был на шестом курсе? Сердце предательски замирает. Тут явно что-то не так. Гермиона вдруг понимает, что в классе лишь она и он.
— Нет, у меня нет сложностей, — выдыхает она.
— Разве? — улыбается Малфой. — Мне так не кажется.
Она не понимает как, но он через секунду оказывается за её спиной. Гермиона чувствует, как Малфой еле ощутимо прижимается к её спине, даже не своим телом, а лишь касается материей мантии, и её сердце начинает колотиться, как бешеное. Его правая рука трепетно ложится на её кисть, сжимающую нож — тёплая, бархатистая рука. Ей кажется, что она чувствует аромат сушёных трав, обволакивающий всё её сознание, и она невольно закрывает глаза, когда его голос тихо звучит над её ухом.
— Вдоль, мисс Грейнджер, а затем измельчить. Лучшей ученице не нужно объяснять такие простые вещи.
Дуновение его дыхания у виска. Он прижимается к ней плотнее всего на секунду, а потом растворяется, оказываясь на своём месте. Гермиона распахивает глаза, чувствует себя обманутой, одурманенной, но ничего не может сделать, видит перед собой на доске корень асфоделия и снова смотрит, как Малфой лёгкими изящными движениями измельчает растение. Профессор снова смотрит ей в глаза. Его улыбка становится еле заметной, а взгляд глубоким, таким таинственным.
Гермиона не хочет резать этот корень, не понимает, зачем ей это. Чувство глубокой досады поселяется в груди. Она резко отворачивается и идёт к выходу из класса. То есть, она пытается идти, но почему-то дверь словно отодвигается всё дальше и дальше. Дойти невозможно. Нельзя! Ей становится страшно. Обернувшись, обнаруживает, что одна в классе. Профессор исчез.
Она может просто уйти. Гермиона уверенно идёт к двери, совершенно свободно. Дверь уже перед ней. Она протягивает руку, но тихий, молящий голос звучит словно внутри головы:
— Останься…
Гермиона сразу видит его перед собой, поднимает голову, встречая взглядом его губы. Они не улыбаются, нет привычной усмешки, чуть приоткрыты, расслаблены.
— Останься… — движение его губ замирает в памяти, словно печать. Этот тихий, трепещущий звук, исходящий из глубины его души.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Истома окутывает всё тело, когда она чувствует прикосновение его пальцев к шее, там, где он уже касался её однажды. Приходится приложить немало усилий, чтобы оторвать взгляд от его губ, посмотреть чуть выше в его бездонные прозрачные серые, почти голубые, омуты. Такие явные лучи морщинок у глаз, на лбу, переносице. Давно не мальчик. Гермиона понимает, что никогда в жизни не видела его так близко.