Читать интересную книгу Теория айсберга - Кристофер Буикс

три километра длиной, дурацкий пушок над губой и голос, который без предупреждения перескакивает с октавы на октаву, – это нормально. Если это так – тогда да. Несомненно.

Я был нормальным.

Когда я видел в зеркале свое отражение, мне было одновременно страшно и любопытно смотреть на себя. За несколько месяцев мое тело неузнаваемо изменилось. Кости лица отяжелели, торс удлинился, а ноги стали кривоватыми, и от этого походка у меня сделалась дурацкая.

Даже комната моя – и та изменилась. Стены словно бы сблизились, вытеснив последние игрушки. Теперь каждый квадратный сантиметр был заполнен стопками комиксов, журналами по серфингу и дисками моих любимых рок-групп. На стене – постер «Рокки» и вырезанные откуда-нибудь фотографии гигантских волн, сделанные на гавайских пляжах или Венис Бич. Мне случалось перед сном представлять себе, что волна меня захлестнула, стена воды обрушилась на меня с адским грохотом. Как в «Цунами», рассказе, который я писал для конкурса. Как ни странно, я не испытывал ни малейшего страха. Пена оставляла причудливые рисунки на изнанке моих век, оглушительный шум успокаивал, убаюкивал, и я засыпал. Фижероль исчезал – весь мир исчезал – под большой белой спасительной волной. Я просыпался с ощущением, что спал под водой. Я чувствовал себя обновленным, отмытым, возродившимся. Но это всегда проходило довольно быстро.

В тот день мне показалось, будто Лорен – как эта волна. Ударная волна, одновременно ощутимая и легкая. Как будто моя жизнь, вся моя жизнь по-новому завибрировала. Я видел перед собой ее улыбку, ее щеки, ее глаза, ее ноги – и это было всё равно что замереть в середине волны, удерживая равновесие на гребне скорости и света.

Я вошел в библиотеку и направился в кабинет мадам Камон. На ней были очки с затемненными стеклами, а барсук на голове, похоже, чувствовал себя превосходно. В воздухе застоялся омерзительный запах вчерашнего курева. Она приготовила мне маленькую бумажку – список из шести читателей, которых обслуживали на дому.

– Вот. Всё как я тебе объяснила на прошлой неделе. Здесь у тебя есть имя, адрес и номер телефона, если понадобится (но я надеюсь, что он тебе не понадобится). А здесь – названия заказанных книг.

Она сняла очки и выдала мне план города, на котором были помечены адреса. Ну спасибо ей, что позаботилась об этом, – теперь я не рисковал заблудиться и часами искать дорогу под палящим солнцем. Когда я уже выходил из кабинета мадам Камон, она замогильным голосом меня окликнула:

– Эй, ты забыл самое главное!

Она нырнула под стол и протянула мне большую корзину, до краев наполненную книгами. Там были романы, пособие по садоводству, альбом «Тигренок Момо», книга о немецкой экспериментальной фотографии, биография генерала наполеоновской армии и руководство под названием «Делайте мыло сами». Всё вместе весило тонну, и одной рукой эту корзину было не поднять.

Оказавшись на улице, я подумал, что хорошо бы мне вернуться к одиннадцати. Я прикинул, что как раз в это время Лорен выйдет из библиотеки и двинется домой к отцу. При таком раскладе у меня на всё про всё оставалось чуть больше полутора часов. «Можно успеть», – решил я.

Я подошел к своему велосипеду, поднял доверху молнию на куртке и включил звук плеера на полную громкость. Берясь за руль, я увидел, как сверкает в солнечных лучах наклейка «Summer of love». Лето любви.

Да, я знаю, глуповато получается. Но мне вдруг показалось, что это не так уж плохо звучит.

Утро прошло, мягко говоря, не совсем так, как мне представлялось. Почерк мадам Камон было не так-то легко расшифровать, и мне то и дело приходилось останавливаться и спрашивать дорогу.

– Дом мадам Лотрек? Да, конечно, знаю. Это на углу улицы Мальт. Налево, потом два раза направо.

Я тут же срывался с места и набирал скорость, одним глазом поглядывая на часы. Один раз налево. Два направо. Дома мелькали один за другим, и из них – улица за улицей, цветник за цветником – складывался план Фижероля в натуральную величину. Одни кварталы казались мне знакомыми, в другие я никогда не заглядывал. Я с удовольствием подставлял ветру лицо и, несмотря на жару – было, наверное, градусов тридцать или около того, – гнал так, что слегка хмелел от скорости.

Все, кому я должен был привезти книжки, оказались слегка с приветом. Мадам Лотрек насильно скормила мне целую пачку печенья и только потом отпустила. Мсье Жансак минут десять говорил мне об искусстве изготовления самодельных хозтоваров, и я едва не уснул у него на пороге. Мадам Уиллоуби («Мисс Уиллоуби, пожа-алуйста!» – поправила она) встретила меня в шелковом платье с пурпурным узором и с лицом, загримированным так, словно она вот-вот выйдет на сцену лондонского театра. Мадам Гед рассказала мне, что когда-то была музой великого монпарнасского фотографа шестидесятых. А мсье Лангр явно заказал приключения тигренка Момо по ошибке, потому что, когда я протянул ему альбом в картонном переплете, он с оскорбленным видом на него уставился, а потом спросил, кто я такой и с какой стати его побеспокоил.

– Я т-тут насчет б-б-б… – запинаясь, пробормотал я.

– Бабочек?

– Н-нет, насчет б-би…

– Билетов?

– …б-б-б…

– Разродишься ты уже, наконец?

Примерно так мы продолжали беседовать еще минуты две, потом я отчаялся, сдался и укатил на своем велосипеде.

К половине одиннадцатого я почти закончил развозить книги. Жара стояла убийственная, и я совсем выдохся. Оставался всего один читатель, которому я должен был доставить заказ, некий мсье Эрейра, он жил на окраине города. Это был самый длинный маршрут – не сравнить с другими, и мне пришлось несколько раз сверяться с планом, чтобы не сбиться с пути. Дорога шла вдоль океана, но меня это не так уж радовало. Я крутил педали и не мог удержаться, чтобы не смотреть, как вдалеке образуются волны. На горизонте царило невероятное спокойствие. Ни ветерка. Солнце палило так, что мне захотелось положить велосипед на траву и броситься в воду.

Но даже думать об этом было мучительно. В голове застучало, мозг раздирали противоречия. Океан и притягивал меня, и пугал. Передо мной замелькали отрывочные, бессвязные картинки того дня. Шум волн у меня над головой. Мощь вала, который тащил меня на камни, и я не мог сопротивляться. Сильнейший удар.

Велосипед внезапно перестал подчиняться мне. Кеды соскользнули с педалей, руль вильнул, из-под колес полетел гравий. Я задыхался и дрожал всем телом. Пришлось спешиться и замереть, отведя взгляд от океана. Мне хотелось еще и уши заткнуть, чтобы больше не слышать несмолкающего шума