— Особенно когда оно проявляется двенадцатилетними девочками вообще или двенадцатилетними правонарушительницами в частности? — Кэйси задала этот вопрос с той осторожной нейтральной интонацией, к которой так часто прибегали ее тети, когда хотели докопаться до истины.
— И то, и другое, полагаю, — ответил Джеффри. — Мне не хотелось бы поощрять их в этом.
— Ну конечно же, — сказала Кэйси, уверенная в том, что в его ответе отразилась скрытая неприязнь к воспитанницам с фермы Рэйнбоу.
— А как давно вы с ними? — спросил он.
— Всего лишь с первого августа.
— Так, значит, вы здесь новичок?
— Более или менее.
«Ну вот, теперь поди пойми, какого черта она подразумевала под этим „более или менее“», — раздумывал Джеффри. Монахиня она или нет, но Кэйси была загадочной женщиной, куда более загадочной, чем все те голливудские красотки, к общению с которыми он привык. Не было ни одной восходящей звезды, историю которой он бы не слышал. В блистательном мире Голливуда он обладал большой властью импресарио и мог окружить себя и статистками, и старлетками, и настоящими звездами. Но Джеффри редко использовал свои огромные права, особенно в последнее время. Он приехал в Беркшир под предлогом уладить дела с дедушкиным наследством, но это было не совсем так. Ему хотелось сбежать из Лос-Анджелеса, понять, почему растет его неудовлетворенность бешеным темпом собственной жизни, своим здоровьем, властью и престижем. Надо было выяснить, в чем причина этого: в нем самом или в образе его жизни. Он любил свою работу, однако ему нужна была передышка. Пусть всего на несколько дней, но он хотел возвратиться в места, где мальчишкой провел много беззаботных дней в гостях у своего сварливого деда.
Сейчас же, обхватив за талию эту большеглазую молодую женщину в шортах и гольфах, Джеффри испытывал непривычное ощущение покоя и раскованности. Она не отличалась ярко выраженной сексуальностью и пышной красотой, как большинство знакомых ему женщин, но ее хрупкое тело вызывало у него большее возбуждение. Возможно, потому, что из нее так и рвались на свободу энергия и отвага. Ему надоели женщины, которые изо всех сил старались за хорошенькой внешностью спрятать свою истинную сущность и казаться такими, какими было угодно ему, Джеффри. Если Кэйси и захотела бы выдать себя за кого-то другого, то, как он интуитивно чувствовал, ей бы это не удалось — она могла быть только самой собой.
«Монахиня…» — размышлял он, поднимаясь по тропинке. Ему надо быть осторожным и ничем не показать, как его влечет к ней. Ведь это может ее огорчить. Когда они достигли вершины холма и, обойдя вокруг дома, подошли к старому проржавевшему пикапу красного цвета, Джеффри неохотно ослабил свою поддержку.
Кэйси вздохнула, когда он помог ей усесться на переднем сиденье. Не совсем уверенно она подумала, что чертыхавшийся и выкрикивавший проклятия Джеффри Колдуэлл был ей более симпатичным, чем этот вежливый, едва ли не почтительный «мистер Колдуэлл». Тогда он больше походил на самого себя.
Джеффри молчал, пока они не выехали на дорогу.
— Итак, чем же вы занимаетесь на ферме Рэйнбоу? — спросил он наконец небрежно.
— Я член попечительского совета и учительница.
— Понятно. И что вы преподаете?
— Латынь и греческий.
Он крепче сжал руль.
— Это забавно, — продолжала Кэйси. — Конечно, большинство девочек ненавидят эти языки, но самодисциплина, которая требуется для их изучения, благотворно влияет на них. Если бы только они поняли, как могут быть полезны латынь и греческий! Эти языки помогают им на других уроках проявлять большую заинтересованность и быть более внимательными. Конечно, если учесть их положение, у них нет выбора. Это обязательные предметы.
— А вы строгая учительница?
— О, право, не знаю. Наверное, не строже, чем сестры Джоан и Джозефина. Я стремлюсь быть настолько же оптимисткой, насколько и реалисткой. — Она рассмеялась. — Вот Кана, например, до сих пор настаивает, что имена «Дидона» и «Эней» могли бы быть великолепным названием для какой-нибудь рок-группы.
— Мне кажется, необходимо, чтобы рядом с такими девочками был человек, который установил бы для них определенные рамки поведения и вел себя с ними пожестче, — рассудительно сказал Джеффри.
— Что вы имеете в виду под «такими девочками»? — тут же ощетинилась Кэйси.
— Они ведь малолетние правонарушительницы, не так ли?
— Ну и что?
— А то, что это не просто милые и беззащитные крошки, мисс Грэй.
— Возможно, именно поэтому они еще больше нуждаются в любви, внимании и определенной мягкости в обращении, — назидательно парировала Кэйси.
Джеффри вспомнил Эмбу и покачал головой.
— Некоторым из них не повредила бы и небольшая взбучка.
— Вы слишком строго судите, — резко сказала Кэйси.
— Я просто делюсь с вами некоторыми соображениями, — спокойно возразил Джеффри.
— Еще один Сэс Рэсбоун, — пробормотала Кэйси, скрестив руки на груди.
«Вот и доигрался», — решил Джеффри. Но не может же он притворяться и делать вид, будто считает этих девочек невинными ангелочками! Ему надо было прислушаться к советам деда. Тот бы пешком отправил их всех восвояси, если бы вообще потрудился спасти!
Джеффри подумал, что он все-таки не во всем похож на своего деда и ему вовсе не хочется иметь дело с раздраженной монахиней — настоящей или только готовящейся стать ею. «Из Кэйси выйдет чертовски хорошая монахиня», — уныло размышлял он, вспоминая, как она вела себя в борьбе с речной стихией: хладнокровно, без всякой паники, ни на секунду не теряя контроля над собой. А искренность ее заботы о девочках была очевидна.
— Простите, — сказал он. — Думаю, вы и сестры знаете об этих «эм пэ» куда больше, чем я.
«Эм пэ»! — Кэйси скрипнула зубами.
— Ну уж сестры-то, по крайней мере, знают. А мне бы хотелось предостеречь вас, что они не любят ярлыков. «Малолетние правонарушительницы», «эм пэ» — эти определения несут в себе дополнительный отрицательный заряд. Сестрам не нравится даже, когда девочек называют «трудными».
— Скажите спасибо, что я не назвал их маленькими хулиганками.
Кэйси отвернулась и выглянула в окно. Значит, вот кем она была шестнадцать лет назад! Маленькая хулиганка! «Эм пэ»! Что ж, она не стыдится своего прошлого, и какое ей дело до того, что думает Джеффри Колдуэлл?
Сразу заметив свою оплошность, Джеффри взглянул на Кэйси. Она говорила так спокойно и уверенно, что он, не подумав, сказал первое, что пришло в голову. Он не мог притворяться с ней. А теперь она ушла в себя. Он не понимал ее. А зачем, черт побери, ему это нужно? И все же в ней было что-то такое, что вызывало острое желание приподнять ее и крепко прижать к себе… навсегда. Излить ей душу, выслушать ее исповедь. Но он никогда не сможет оскорбить или огорчить ее, ввергнуть в соблазн, дав понять, как сильно она его возбуждает. Просто не сможет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});