Потому что не могла не верить.
Он появился в моей жизни нечаянно, в не самый лучший момент. Это была моя тринадцатая в жизни зима. В подавленном состоянии с проигрышем и разочарованием в себе я возвращалась из призового ленинградского лагеря. Не то, чтобы я правда надеялась на победу. Скорее испытывала вину из-за того, что подвела добросердечную девушку-психолога Веру Леонидовну… Верочку. Молоденькую, искренне привязавшуюся и поверившую в меня. К рисованию, которое она называла «Арт-терапией», тоже меня привлекла Верочка.
Само знакомство с ней было вынужденным и я обязана им страшному случаю, произошедшему в неделю моего двенадцатилетия. Детей, вступивших в подростковый возраст по правилам, переводили после двухнедельной передержки в спецприемнике в детдом для детей среднего и старшего школьного возраста в другом областном посёлке.
Я смутно помню этот спецприемник. Только ночь и кромешная темнота одиночной палаты. То, как силилась открыть распахнутые глаза, но все равно ничего не видела. Будто ослепла. Мерзкий и кислый запах пота. Влажное, тяжелое дыхание на моих ключицах. И руки… руки, тянущие за ворот футболки, разрывающие ткань и больно ущипнувшие за живот. Я даже не вырывалась, просто вдруг начала невозможно орать. Помню, как на миг руки меня выпустили, а потом, как ожесточенно сомкнулись мои челюсти, когда эти самые руки пытались зажать мне рот. Как одна мощная ладонь просто взяла меня за лицо и сильно приложила к плитке пола. Иногда кажется, что помню этот зверский мокрый удар затылка о кафель.
Утром меня нашли лежащей на полу рядом с койкой. Сказали, что ничего страшного не произошло. Просто разбила голову, когда упала во сне. И в тот же день отправили в детдом в соседний посёлок.
После того, как я просидела в новой группе в углу, раскачиваюсь, как безумная, три дня, молча и без еды, для меня вызвали психолога. Так и приехала молодой специалист сразу после института Вера Леонидовна. Сначала взаимодействие не шло, а любой даже случайный тактильный контакт заканчивался приступами панической атаки, которую жестко снимали транквилизаторами.
После нескольких таких повторений Верочка пришла на сеанс и принесла с собой краски — 12 цветную акварель и альбом. Она молча положила передо мной подарок. Так я начала рисовать и дела пошли на поправку. А через год об этом случае остались только отрывочные воспоминания, запись в медицинской карте: «панические атаки с невыясненной механикой формирования приступов» и невозможность терпеть чужие прикосновения, которая тоже вроде как постепенно сглаживалась.
Я стала ещё тише и все свободное время сидела за красками. Однажды я нарисовала Дюймовочку. На листе она старалась спасти израненную ласточку и изо всех сил тащила неподвижную птицу по снегу. И вот эту работу нечаянно сочли подходящей для Всероссийского художественно-экологического конкурса «Каждый по возможности. Вместе сила». Верочка очень просила за меня, даже к директору ходила.
И вот когда я, виноватая и потерянная, возвращалась, то по дороге от переживаний схватила воспаление легких. Своё тринадцатилетние встретила в больничной палате. И вот тогда произошло настоящее чудо.
День в больнице, который должен был быть самым обыкновенным, начался с того, что ко мне в палату пришёл курьер и, назвав мою фамилию, вложил в руку коробку с новехоньким телефоном в картонной матовой коробке с логотипом откусанного яблока. Сначала я не хотела брать. Была уверена, что произошла ошибка, но курьер настоял его включить, и на экране почти сразу всплыло сообщение:
«С Днём рождения, ласточка!»
И пока я возилась, разбираясь с новой игрушкой, курьер пропал.
Я: «Кто вы?» — нашла, как отправлять сообщения.
Он: «Твой новый друг»
Я: «У меня и старых-то нет»
Он: «Тогда просто — твой друг»
Я: «Почему вы подарили мне телефон?»
Он: «У друзей так принято, ласточка»
Я: «А что я тогда буду вам дарить?»
Он: «Свои рисунки. Считай, что этом году я уже подарок забрал»
И тут я догадалась, что моя конкурсная работа не просто потерялась.
Я: «Вы забрали Дюймовочку? Вы были в конкурсной комиссии? Поэтому так меня называете?»
Он: «Ты не только талантливая, ласточка, но и умная»
Я: «Сколько вам лет?»
Он: «Не так много, чтобы говорить мне — Вы»
Я: «У нас все равно не получится дружба. Разрешены только кнопочные телефоны. Этот отберут»
Он: «Все будет хорошо. Не кисни!»
Я не знаю почему, но жить действительно стало чуть легче. Когда я вернулась в детдом, то ни от кого не получила люлей за то, что единственная из класса была в Ленинградской области. И это было очень хорошо! Машку Кабанову, рыжую толстогубую деваху, которая вся тряслась из-за того, что на конкурс послали мой, а не ее рисунок, вообще выслали на другой этаж. На телефон тоже никто не покушался. Преподаватели смотрели на него сквозь пальцы, а дети исподлобья из своих углов украдкой. Но никто не делал даже попытки отобрать. Ребята даже стали реже играть в «дурка открывается», — это ими же придуманная игра, когда меня специально хватали за руки и удерживали, пока не начнётся приступ. Мои хрипы и валяния по полу после отселения заводилы-Машки прекратили приносить детям прежнюю радость. Меня просто перестали замечать и это было — замечательно!
Неизвестный друг тоже не искал со мной встреч. Писал редко. На мой День рождения он присылал с курьером какой-нибудь подарок. Один раз это были акриловые краски, в другой — огромный набор фломастеров. А я в ответ передавала курьеру одну из своих работ.
Он то молчал неделями, то внезапно возникал с лишенными всякой логики вопросами: «Что читаешь?», «Если бы могла, то куда поехала?» и т. д. Как-то я поделилась мечтой стать поваром и открыть свой маленький ресторан. Ему, кстати, понравилось.
Ребята по-прежнему сторонились меня, и я постоянно чувствовала одиночество. Но, когда мне было пятнадцать, к нам перевели одного парня — Костю. Он, вроде, начал проявлять ко мне интерес. «Это сложный и проблемный мальчик, от него уже тереться семья отказывается. Но ему через полгода восемнадцать, так что уж как-нибудь», — сказал его куратор в напутствие нашей заведующей.
Через несколько дней после его появления я потеряла свой альбом с рисунками и ходила сильно расстроенная. А через неделю он случайно нашел его и принёс мне. Обложка, правда, была безнадёжно испорчена. На ней был нарисован непристойный рисунок, и шла надпись «Я отымею тебя в рот». Но Костя сказал, что это ничего и обложку можно просто оторвать. Главное, что от рук неизвестного хулигана, рисунки не пострадали.
После этого мы стали общаться. Он часто шутил и рассказывал мне