Запираю входную дверь на запасной замок и прячу ключ в карман штанов. Потом отбираю чемодан у девушки, закидываю его на антресоль. Без меня ни за что не достанет.
− Вы что делаете?! — топает возмущенно красотка, толкая меня в грудь. Когда злая, то еще красивее становится, любуюсь неистовым сверканием бирюзы в ее глазах. — Отдайте мои вещи!
− Ты бы успокоилась лучше, а то снова приступ накроет. У тебя психогенный вид астмы, похоже, так что, поменьше эмоций, дорогая, − усмехаюсь, протягивая к Катюшке руки. — Давай обниму, положительные эмоции успокаивают. Растопалась тут.
− Я тебе обниму, − отшатывается от меня к стене, забывая, что только что «выкала» мне. — Я не останусь в этом доме… с тобой.
− Так ты определись, тебе дом не нравится или я.
− Ты!
− Хорошо, обещаю не мозолить глаза. Я сейчас спать до утра завалюсь, представь, что меня нет здесь и будь как дома, − иду к лестнице, намереваясь наконец выспаться.
Горнолыжная база уплыла от меня, я ничего Кате предъявлять не буду. Хватит с нее и того, что муж−дятел ободрал, как липку. В соседнем районе продается лыжная база, ее и куплю себе душу потешить. Правда там местность отстойная, не такая живописная, ну ничего, летом сам лично елок разных понатыкаю, вырастут со временем.
А Степан пусть спит спокойно. Последнюю ночь. Потому что завтра я вернусь в город, найду эту падаль и душу из него вытрясу. Долго спать спокойно не сможет.
За все ответит — и за долг, и за обман. И за Катю. Потому что нельзя так с женщинами поступать. Особенно с любящими и доверчивыми.
− Эй… − слышу, когда уже почти поднялся на второй этаж. — У меня пижама в чемодане…
Вздыхаю и спускаюсь вниз. Мне сегодня выспаться удастся?
Снимаю чемодан с полки, потом тащу на второй этаж. Толкаю дверь свободной спальни, ставлю чемодан возле кровати. Делаю приглашающий жест застывшей в дверях блондинке.
− Если что, стучи по стене, я там, − показываю в изголовье кровати. — Если снова накроет.
− У меня ингалятор есть. Спокойной ночи.
Киваю и ухожу. Вырубаюсь сразу, как только голова касается подушки. А просыпаюсь, за окном уже светло. Быстро принимаю душ и ищу ноут, чтобы заказать билет на самолет. Здесь мне делать нечего, даже на открытие сезона не хочу оставаться. Пропало желание.
Ноутбука нигде не видно, только пустая сумка от него валяется на комоде. Потом вспоминаю, что показывал доки Кате, и не забирал ноут из кухни. Интересно, где сейчас девушка, я ведь обещал не мозолить ей глаза.
На весь дом пахнет блинами. «Мать приехала» − проносится в голове. Моя старушка всегда меня вкусно кормит, хлопочет у плиты по нескольку часов. Поначалу я спорил с ней, доказывая, что с ее «букетом» полежать бы, приняв какое−нибудь лекарство, но потом понял — заботясь обо мне, она получает положительные эмоции и чувствует себя лучше.
Чувствуя, как радуется моя ненасытная утроба, издавая нетерпеливые рычащие звуки, я толкаю стеклянную дверь в кухню и застываю на пороге. Не могу отвести взгляд от прекрасного видения, пританцовывающего возле плиты.
Катя не сбежала. Она стоит у варочной панели, подпевала смартфону и переворачивая блин на сковороде. Рядом высится внушительная стопка готовых блинов на плоской тарелке, попутно она макает кисточку в растопленное сливочное масло и смазывает румяный кругляш.
Откуда она знает, что я с маслом люблю?
Небрежно собранный светлый пучок на макушке будто светится. В ушах наушники, тонкий проводок вьется к заднему карману джинсов, из него чуть торчит смартфон. Задерживаю взгляд на аппетитной попке, которая двигается в такт.
Домашняя фланелевая рубашка в красно−белую клетку расстегнута на две пуговицы, и я мельком вижу белые полукружия груди в черном бюстике. Непроизвольно сглатываю и делаю шаг. Будь это обычная девица, тут же смял бы в объятиях, облапал бы по полной. Но это Катя.
Девушка еще не привыкла, что ее бросили, выкинули из привычного образа жизни, поэтому настроение приподнятое. Чуть поворачивается, краем глаза замечает меня и сразу преображается.
Лихорадочно застегивает пуговицы и поправляет одежду, вынимает наушники, пряча их в карман. Улыбка пропадает с красивых губ и меня это немного задевает. Обычно улыбка появляется на губах женщин, когда я появляюсь в поле их зрения.
Катя выключает панель, хватает тарелку с блинами и ставит ее на середину стола. Когда я усаживаюсь на любимое место у окна, на столе уже стоят пустые тарелки, рядом с которыми ножи и вилки. Креманки с клубничным вареньем и сгущенкой появляются внезапно.
− Доброе утро, − кивает мне девушка и ставит перед носом любимую кружку с кофе.
− Доброе… как спалось? Приступов не было больше? — хватаю руками блин из стопки, игнорируя столовые приборы. Наливаю на свою тарелку тягучей сгущенки. Макаю блин в сгущенку и откусываю сразу половину.
Обалденно!
− Приступов не было, спалось хорошо, − Катя терзает блин ножом и вилкой, деля его на мелкие кусочки, потом чуть прикасается огрызком к варенью и отправляет в рот.
− Не ожидал получить такой шикарный завтрак, спасибо, − благодарю, уничтожая уже третий блин. — Думал, ты ушла.
− Да вот… я много размышляла… ты заслужил благодарность. Ты очень добрый… не дал уйти ночью, от приступа спас.
− Ты меня плохо знаешь, детка. Если меня задеть, то проснется злой Руслан, который долго разбираться не будет.
− Я тебе не верю, − смеется вдруг девушка, − человека сразу видно.
− Считаешь? А чего же ты Степку−то сразу не разглядела?
Катя сразу сникла, а я мысленно врезал себе по лбу.
− Руслан, помоги мне развестись? Я думаю, у тебя есть знающие люди, и… вот только сразу заплатить не смогу, мне сначала Горнолыжку продать нужно, раздобыть денег…
Ну вот мы и подобрались к щекотливой теме. Сразу огорошить ее про то, что там нечего продавать уже, муж продал все, что смог? Или пожалеть, и просто отвезти на место, пусть сама все увидит?
− Ты не продашь свою горнолыжку, Кать, − решаюсь сразу рассказать. — Степан уже два года ее не запускал, распродал инвентарь и распустил персонал. Там уже давно никто не катается.
Вилка застывает над кусочком блина, а я уже готов сорваться к аптечке за лекарством. Ее астма питается сильными эмоциями, не аллергического характера. Стоит ей заволноваться и приступ обеспечен.
Катя откладывает вилку в сторону и спокойно выдыхает. Как ни в чем не бывало пьет кофе.
− Я предполагала, что такое может быть. Раз он дом за моей спиной продал, то… наверное, и фирмы уже нет. Осталась только квартира, раз меня никто не донимает, не выгоняет. И то не факт.
− Думаю, ты права, − принюхиваюсь к кофе, шикарный аромат. Какой−то секретный ингредиент?
− Тем более, не хочу даже месяц ждать… не хочу носить его фамилию. И судов не хочу.
− А вот тут ты не права, ты должна отсудить половину стоимости за этот дом. Да и с фирмой разобраться. Ты в нее вложилась, отдав все деньги свои. Так нельзя оставлять.
− Документы на продажу дома я сама подписала. Суд не будет на моей стороне, сама виновата.
Она встает из−за стола и убирает посуду, запуская посудомоечную машину. Оставшиеся блины упаковывает в пищевую пленку и ставит в холодильник.
− Разогреешь в микроволновке себе на ужин. А мне пора, − слегка улыбается.
− Ты куда?
− К друзьям. Попрошу Артема отвезти меня на базу, я должна посмотреть сама, что там осталось.
− Я сам тебя отвезу. Я и приехал сюда из−за твоей горнолыжки, − признаюсь, ловя бирюзовый взгляд. — Да, еще вчера я считал базу уже своей. Занял денег твоему мужу, он предложил ее вместо долга выкупить. Я ждал, пока он уломает тебя на подпись доков. А позавчера Елецкий заявил, что ушел от жены и, если я хочу получить базу, должен поговорить сам с тобой. Типа тебе она не нужна, и ты подпишешь. Вот я и явился к тебе домой, а потом в аэропорт помчался.
Катя молча стоит у холодильника, закусив губу. Глаза подозрительно блестят.
− Где подписать? — хрипло выдает, судорожно сглатывая. — Я ошиблась. Ты не добрый человек. Для тебя только деньги и материальные ценности важны. Ты, как Степа.