брат. В эти же дни 17-летний подпоручик Михаил Фонвизин (племянник автора «Недоросля») усердно читает Монтескье, Руссо и других авторов, «из которых получает свободный образ мыслей».
В Москву около 1810 года съезжается, как шутили тогда, целый «Муравейник»: разные представители старинного рода Муравьевых. Дети генерала H. Н. Муравьева — Александр, Николай, Михаил и представитель другой ветвu — веселый, тщеславный Артамон Захарович — уже готовятся в военную службу; их юный родственник Никита поражает всех удивительными познаниями в языках, древней истории.
Однажды на балу мать посоветовала ему танцевать. «Матушка, — спросил Никита, — разве Аристид и Катон[8] танцевали?» — «Надо думать, — ответила мать, — танцевали в твоем возрасте». Никита тотчас послушался…
Сюда же, в Москву, возвращаются «парижане» Муравьевы-Апостолы: двое старших мальчиков — 17-летний Матвей и 14-летний Сергей, которые несколько лет провели в одном из лучших французских учебных заведений.
А всего их семеро: еще четыре девочки и пятилетний Ипполит — будущий герой Черниговского восстания.
«На границе Пруссии с Россией, — вспомнит Матвей, — дети, завидевши казака на часах, выскочили из кареты и бросились его обнимать. Усевшись в карету ехать далее, они выслушали от своей матушки весть, очень поразившую их. «Я очень рада, — сказала она детям, — что долгое пребывание за границей не охладило ваших чувств к родине, но готовьтесь, дети, я вам должна сообщить ужасную весть; вы найдете то, чего и не знаете: в России вы найдете рабов!» Действительно, нужно преклониться перед такой женщиной-матерью, которая до 15-летнего возраста своих детей ни разу не упоминала им о рабах, боясь растлевающего влияния этого сознания на детей».
Матвей, Сергей — умные мальчики — не знают, что их великолепное образование и благополучие оплачены трудом полутора тысяч полтавских, тамбовских, новгородских рабов. Родные находят, что такое знание может растлить, то есть воспитать крепостника, циника, равнодушного. Итак, сначала благородные правила, не допускающие рабства, а затем — внезапное открытие: страна рабов, оплачивающих, между прочим, и обучение благородным правилам.
Разумеется, длинной дорогой от границы до столицы мальчики успели надоесть матери (а позже — отцу) вопросами — как же так) И конечно же, было отвечено, что это пройдет: ведь государь полагает, что рабство «должно быть уничтожено и… с божьей помощью прекратится еще в мое правление».
Московский «Муравейник» танцует, читает, спорит, размышляет. В это же время съезжаются в Петербург первые лицеисты — среди них Пушкин, Пущин, Кюхельбекер, Дельвиг.
Царскосельский лицей был учебным заведением нового типа, неизвестного прежде в России. Первоначально предполагалось, что здесь вместе с отпрысками знатнейших фамилий будут обучаться даже царские братья. Для Лицея была выделена часть роскошного дворца, приглашены известные педагоги. Кто мог предсказать, что привилегированное закрытое учебное заведение станет рассадником поэзии, вольномыслия) Несколько первых лицейских выпускников позже станут декабристами. Но даже те, кто не вступит в тайное общество, будут носителями того особого лицейского духа, на который еще много лет спустя сетовали царские доносчики.
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ИВАНА ПУЩИНА
«У меня разбежались глаза: кажется, я не был из застенчивого десятка, но тут как-то потерялся — глядел на всех и никого не видал. Вошел какой-то чиновник с бумагой в руке и начал выкликать по фамилиям. Я слышу: Александр Пушкин! — выступает живой мальчик, курчавый, быстроглазый, тоже несколько сконфуженный. По сходству ли фамилий или по чому другому, несознательно сближающему, только я его заметил с первого взгляда. Еще вглядывался в Горчакова, который был тогда необыкновенно миловиден. При этом передвижении мы все несколько приободрились, начали ходить в ожидании представления министру и начала экзамена. Не припомню кто, — только чуть ли не В. Л. Пушкин, привезший Александра, подозвал меня и познакомил с племянником. Я узнал от него, что он живет у дяди на Мойке, недалеко от нас. Мы положили часто видаться, Пушкин, в свою очередь, познакомил меня с Ломоносовым и Гурьевым.
Скоро начали нас вызывать поодиночке в другую комнату, где в присутствии министра начался экзамен, после которого все постепенно разъезжались. Все кончилось довольно поздно.
…Настало, наконец, 19 октября — день, назначенный для открытия Лицея. Этот день, памятный нам, первокурсным, не раз был воспет Пушкиным в незабываемых его для нас стихах, знакомых больше или меньше и всей читающей публике…
В лицейской зале, между колоннами, поставлен был большой сто, покрытый красным сукном с золотой бахромой. На этом столе лежала высочайшая грамота, дарованная Лицею По правую сторону стола стояли мы в три ряда; при нас — директор, инспектор и гувернеры. По левую — профессора и другие чиновники лицейского управления. Остальное пространство залы, на некотором расстоянии от стола, было все уставлено рядами кресел для публики. Приглашены были все высшие сановники и педагоги из Петербурга. Когда все общество собралось, министр пригласил государя. Император Александр явился в сопровождении обеих императриц, великого князя Константина Павловича и великой княжны Анны Павловны. Приветствовав все собрание, царская фамилия заняла кресла в первом ряду. Министр сел возле царя.
Среди общего молчания началось чтение. Первый вышел И. И. Мартынов, тогдашний директор департамента министерства народного просвещения. Дребезжащим, тонким голосом прочел манифест об учреждении Лицея и высочайше дарованную ему грамоту. (Единственное из за? крытых учебных заведений того времени, которого устав гласит: «Телесные наказания запрещаются». Я не знаю, есть ли и теперь другое, на этом основании существующее. Слышал даже, что и в Лицее при