за греческие республики и за величие свободного Рима до порабощения его Юлием Кесарем и Августом». Руководитель диспута пытался унять сторонников республики: «Господа, вы выставляете нам, как пример, римскую республику; вы забываете, что она не один раз учреждала диктаторство».
«Медицина часто прибегает к кровопусканиям, — отвечал ему Семенов, — и еще чаще к лечению рвотным, из этого нисколько не следует, чтобы людей здоровых, а в массе без сомнения здоровых более, чем больных, необходимо нужно было подвергать постоянному кровопусканию или употреблению рвотного».
И тогда поверженный сторонник монархии прибегает к недозволенному приему: «На такие возражения всего бы лучше мог отвечать московский обер-полицмейстер, но как университету приглашать его сюда было бы неприлично, то я, как декан, закрываю диспут…»
ИЗ ОТВЕТОВ НА СЛЕДСТВИИ ПЕТРА КАХОВСКОГО
«Где воспитывались вы? Если в публичном заведении, то в каком именно, а ежели у родителей или родственников, то кто были ваши учители и наставники?
В каких предметах старались вы наиболее усовершенствоваться?
Не слушали ль сверх того особых лекций? в каких науках, когда, у кого и где именно? объяснив в обоих последних случаях, чьим курсом руководствовались вы в изучении сих наук?
С которого времени и откуда заимствовали вы свободный образ мыслей, т. е. от сообщества ли, или внушений других или от чтения книг, или сочинений в рукописях и каких именно? кто способствовал укоренению в вас сих мыслей?
Воспитывался в Московском Университетском Пансионе.
Занимался более науками Политическими.
Особых лекций ни у кого не слушал.
Мысли формируются с летами; определительно я не могу сказать, когда понятия мои развернулись. С детства изучал историю Греков и Римлян, я был воспламенен Героями древности. Недавние перевороты в правлениях Европы сильно на меня действовали. — Наконец чтение всего того, что было известным в свете, по части Политической, — дало наклонность мыслям моим. Будучи в 1823 и 1824 годах за границею, я имел много способов читать и учиться: уединение, наблюдения и книги были мои учители».
Другим «декабристским очагом» было училище колонновожатых[4], основанное генералом H Н. Муравьевым (отцом будущих декабристов Александра и Михаила), разносторонне образованным человеком передовых взглядов. Из колонновожатых вышло 24 декабриста: Н. Крюков, братья Бобрищевы-Пушкины, Н. Басаргин, Артамон Муравьев и др. Училище прежде всего приобщало учеников к научным занятиям и широкому кругу чтения, культивировало чувства товарищества, равенства. «Между нами самими, — вспоминал Н. Басаргин, — богатство и знатность не имели особенного весу, и никто не обращал внимания на эти прибавочные к личности преимущества». Зимой колонновожатые жили в Москве на частных квартирах, летом по-армейски, в деревнях по крестьянским домам. Такой образ жизни позволял молодежи наблюдать действительность.
У влечение идеей всеобщего равенства приводит молодых людей к «Юношескому собратству». Его возглавил шестнадцатилетний прапорщик Николай Муравьев, третий сын генерала H. Н. Муравьева. Через много лет он вспомнит об этом.
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ
НИКОЛАЯ МУРАВЬЕВА-КАРСКОГО[5]
«Как водится в молодые лета, мы судили о многом, и я, не ставя преграды воображению своему, возбужденному чтением Contrat Social[6] Руссо, мысленно начер-тывал себе всякие предположения в будущем. Думал и выдумал следующее: удалиться через пять лет на какой-нибудь остров, населенный дикими, взять с собой надежных товарищей, образовать жителей острова и составить новую республику, для чего товарищи мои обязывались быть мне помощниками. Сочинив и изложив на бумагу законы, я уговорил следовать со мною Артамона Муравьева, Матвея Муравьева-Апостола и двух Перовских, Льва и Василия, которые тогда определились колонновожатыми; в собрании их я прочитал законы, которые им понравились Затем были учреждены настоящие собрания и введены условные знаки для узнавания друг друга при встрече Положено было взяться правою рукою за шею и топнуть ногой; потом, пожав товарищу руку, подавить ему ладонь средним пальцем и взаимно произнести друг другу на ухо слово «чока». Меня избрали президентом общества, хотели сделать складчину, дабы нанять и убрать особую комнату по нашему новому обычаю; но денег на то ни у кого не оказалось. Одежда назначена была самая простая и удобная: синие шаровары, куртка и пояс с кинжалом, на груди две параллельные линии из меди в знак равенства; но и тут ни у кого денег не оказалось, посему собирались к одному из нас в мундирных сюртуках. На собраниях читались записки, составляемые каждым из членов для усовершенствования законов товарищества. которые по обсуждении утверждались всеми. Между прочим постановили, чтобы каждый из членов научился какому-нибудь ремеслу, за исключением меня, по причине возложенной на меня обязанности учредить воинскую часть и защищать владение наше против нападения соседей Артамону назначено быть лекарем, Матвею — столяром Вступивший к нам юнкер конной гвардии Сенявин должен был заняться флотом.
Мы еще положили всем носить на шее тесемку с пятью узлами, из коих развязывать ежегодно по одному. В день первого собрания, при развязывании последнего узла, мы должны были ехать на остров Чоку, лежащий подле Японии[7], рекомендованный нам Сенявиным и Перовским-старшим. В то время проект наш никому не казался диким, и все занимались им как бы делом, в коем, однако же, условные знаки и одеяния всего более обращали на себя внимание. Не так быстро подвигалось составление общими силами устава общества, которого набралось не более трех писаных листов. Всем членам назначены были печати с изображением звания и ремесла каждого; но опять ни у кого денег не доставало, чтобы вырезать сии печати, на собраниях же каждый назывался своим именем, читанным на оборот с конца».
Между тем время шло. В ту пору, как младшие из будущих заговорщиков еще играли и учились, старшие уже испытывались огнем.
Восемнадцати летний Михаил Лунин проходит сквозь все главные сражения первой кампании против Наполеона, и под Аустерлицем на его руках умирает младший