Читать интересную книгу Орфей: Стихотворения - Ирина Бем

Подошла пора учебы, и в 1925 году семья А. Л. Бема переехала в Прагу. Ирина поступила во французскую школу, а затем во французскую реальную гимназию, которую окончила в 1935 г. Жизнь «русской Праги» в то время, как и в первое десятилетие эмиграции, была наполнена множеством интересных событий, научная среда и студенчество задавали общий тон, русская культура, хотя и лишившаяся к тому времени официальной государственной поддержки в связи с признанием Чехословакией СССР, продолжала еще существовать. Молодое поколение русской пражской колонии было погружено в свою повседневную жизнь, в которой незаменимую роль играли союзы, кружки, сообщества. Обе дочери А. Л. Бема были в отряде Общества «Витязей» (русский аналог скаутов). Особенно младшая, Татьяна, была ему предана всей душой, энергично участвовала в устройстве летних скаутских лагерей. Семья Бемов, как и другие русские эмигранты, да и сами пражане, летом стремилась уехать из пыльной душной столицы, не отличающейся хорошим климатом. Лето Бемы проводили то на Подкарпатской Руси (Западной Украине), где А. Л. Бем часто читал лекции, то в Карловых Варах (Карлсбаде) – там его привлекали местные архивы, то в Марианских Лазнях (Мариенбаде), то в уютной деревушке Еваны под Прагой. Ирине особенно запомнилось одно лето, которое она провела вместе с семьей Лосских в городке Высокое Мыто в центральной Чехии, недалеко от небольших городов Пардубице и Градец Кралове – в последний из них пришлось переехать в 1950-е годы ее семье. Но то лето середины 1930-х годов особенно запомнилось ей, и не просто запомнилось, но и нашло отзвук в ее творчестве, воплотившись в один из стихотворных циклов под названием «Высокое Мыто».

Осенью 1936 г. Ирина поступила на филологическое отделение философского факультета Карлова университета (по специальностям классические языки и литература, французский язык и литература). Следующий год стал для семьи Бемов важным этапом – они получили гражданство ЧСР. Но особенно значимым событием год вошел в судьбу Альфреда Людвиговича Бема: он перешел в православную веру, крестившись под именем Алексей. Однако вскоре политические события вновь вторгаются в жизнь эмигрантов, нарушив и относительно плавное течение жизни Бемов в Чехии. В 1939 г. произошла немецкая оккупация Чехословакии, в результате которой было установлен Протекторат Чехия и Моравия. Кардинальным изменениям подверглось чешское общественное устройство, в частности, закрылись все чешские высшие учебные заведения. Ирине Бем пришлось продолжать образование в пражском Немецком университете. Заканчивала университет она после окончания войны, сдав государственные экзамены и по специальности русский язык и литература.

Но вернемся на несколько лет назад, в середину 1930-х годов. В Праге к тому времени уже более десяти лет существавало литературное содружество «Скит» (вначале именовавшееся «Скит поэтов»), руководителем которого был отец Ирины – Альфред Людвигович Бем [3].  Судьба Ирины, начавшей писать стихи, видимо, еще в гимназии, была поэтому, что называется, предопределена – «скитники» стали приглашать ее в свой круг. Судя по сохранившимся протоколам заседаний, 19 ноября 1935 г. она впервые присутствовала на собрании «Скита», затем ее имя появляется в февральских записях 1938 г., когда встречи объединения стали всё чаще проходить на квартире у А. Л. Бема в так называемом «Профессорском доме». В своих воспоминаниях о «Ските», написанных в конце 1960-х годов, Ирина Бем оставила короткие заметки об этих собраниях в их доме: «В маленьком рабочем кабинете моего отца собирались человек десять-пятнадцать, закрывались двери, и, пока мать готовила ужин, за закрытыми дверями происходили для меня такие вначале таинственные и недоступные собрания “Скита”. Позже (вероятно, с 1936 г.) стали приглашать и меня, и я, как очарованная, слушала музыку стихов и приглядывалась к выступающим. Еще позже (вероятно, с 1938 г.) стала свои стихи читать и я. <…> После такого собрания скитники приглашались к столу, за которым мать беспрестанно разливала чай и где продолжались оживленные литературные прения. Члены “Скита” бывали нередко гостями и на “пятницах” – приемных днях, по которым у отца собирались известные слависты, студенты-иностранцы, изучавшие в Праге русский язык, литературные гости и просто знакомые. <…> Скитники заходили к отцу и поодиночке, почитать новые стихи, посоветоваться о них. Так, помнится, заходили: Э. К. Чегринцева, красивая Татьяна Ратгауз, Алла Сергеевна Головина» [4]. Ирину Альфредовну здесь немного подвела память: впервые свое стихотворение («Андромаха») она прочитала на «скитовских» собраниях позднее (19 апреля 1940 г.) и сразу же была принята в члены содружества: в списке «скитников», названном «Четки», ее имя вписано заключительной строчкой (номер 36). Присутствовала она и на самом последнем официальном собрании «Скита» 6 сентября 1940 г., и не просто присутствовала, но читала в тот день, судя по протоколу, стихотворение «Петербург» [5].

Во время войны Ирина Бем не переставала писать стихи, ее единственный поэтический сборник «Орфей» вышел в свет на правах рукописи в начале 1943 г., а ранней весной того же года в читальне «Профессорского дома» состоялся ее поэтический вечер. Сама «виновница» так описывает это событие: «Небольшой зал был полон. Краткое вступительное слово произнес, как всегда, А. Л. Бем. <…> После чтения стихов выступил с обширным литературно-критическим разбором стихов “Андромаха I-я” и “Андромаха II-я” Николай Андреев. Это было мое первое публичное выступление, и волнение мне мешало зарегистрировать характер критического разбора. По словам же некоторых присутствовавших, оценка Андреевым моих стихов была положительной. Имена других выступающих мне, к сожалению, восстановить не удалось. При выходе продавались стихи Лебедева, Чегринцевой, Головиной [6]  и мой “Орфей”» [7].  Кстати, в последнем коллективном выступлении «скитников», тех, кто еще оставался в тот момент в Праге, Ирина Бем тоже участвовала. Произошло это 19 мая 1944 г. на Семинаре по изучению русского языка и литературы при Русской ученой Академии в Праге (бывшем Русском свободном университете). А. Л. Бем говорил тогда о «Задачах современной эмигрантской литературы», этот доклад лег затем в основу его известной статьи «Русская литература в эмиграции», напечатанной по-чешски и по-русски [8]. И, как бы иллюстрируя лекцию Бема, бывшие «скитники» – Ирина Бем, Вячеслав Лебедев и Василий Федоров – читали на этом собрании свои произведения.

Выход сборника «Орфей» был отмечен печатью военного времени – газетно-журнального отклика он не дождался, литературных критиков разметало по свету. Но тем драгоценнее становится сохранившееся в одном из писем мнение Николая Артемьевича Еленева, архитектора, искусствоведа, писателя, мемуариста, близкого друга семьи Марины Цветаевой (он был приятелем и сокурсником С. Эфрона), оставившего о ней свои воспоминания [9]. Вот что пишет Н. А. Еленев А. Л. Бему 15 апреля 1944 г.: «“Орфей” уже не проба. В стихах уже много настоящих достоинств: прежде всего они самобытны, они – важны, кроме этого. Слово “важны” Вам объяснять мне не надо! Это их счастливо отличает от дамских творений. Экономия, столь необходимая, тоже налицо. Но стихи не для широкого потребления. Кто теперь знает об Улиссе и о “безветренном море фаяков”! Все мы вынули проклятый жребий! Кто поймет насколько удачно слово “оны” в применении к мифу об Орфее? Да поймут ли, наконец, старое, столь певучее слово в строке:

“И утро – лишь исход для новых теней ?..”

Прекрасна “Молитва”, превосходна!.. а) тема чутко подана с библейским призвуком; “выси, всплывшие, как мели” – сильный правдивый образ, в корне таящий “парадокс”; можно было бы говорить и дальше… b) разрешение (в смысле классического сонета, хотя “Молитва” не сонет) – перевод во времени, трансмутация своего рода.

“Новая весна” – романс. Но кто нынче напишет музыку!? Ведь мы – каторжане…

Дай Бог, чтобы поколение, к которому принадлежит Ваша дочь, действительно увидело “прощенные поля”. О недостатках не хочется говорить: есть и они. Мешает мне очень новая орфография…» [10]

Во время войны, 7 июля 1941 г., Ирина Бем вышла замуж за инженера-агронома Михаила Антоновича Голика (1912–1971). Вскоре у них родилась дочь Мария (1943), а в начале 1945 г. – сын Алексей. Наступил победный май 1945 года, но вместе с освобождением Чехословакии Советской армией от немецкой оккупации для многих русских эмигрантов настало новое тяжкое испытание. Несчастье постигло всю семью Бемов. В ходе повальных арестов среди эмигрантов, которые проводили советские спецорганы, были задержаны муж Ирины – Михаил Голик и муж Татьяны – Сергей Давыдов [11]. Однако счастье неожиданно улыбнулось М. Голику, и после трех месяцев пребывания в чешском городке Ратиборж ему чудом удалось вернуться домой в числе небольшой группы русских пражан. Для отца Ирины, Альфреда Людвиговича Бема, освобождение Чехословакии Советской армией обернулось настоящей трагедией. После ареста 16 мая 1945 г. никто больше не видел его, и никаких официальных сведений о его кончине семья так и не дождалась.