Интервьюер помахал кистью руки у себя перед носом, призывая Рудакова смотреть на него, а не в потолок. Каждую фразу Рудакова он сопровождал одобрительным кивком — наверное, этому учат в их институтах.
— Объясните, пожалуйста, название вашей книги.
— То есть вы ее не читали, — сказал Рудаков, прищурясь.
— При чем здесь “полтора”?
— Не читали, — повторил Рудаков.
— Честно говоря, еще нет. Прочту обязательно.
— Для любого, кто читал мою книгу, название, полагаю, понятно. Но если угодно, я объясню.
Он объяснил.
— Как вы относитесь к современной литературе?
Рудаков глубоко вздохнул. Помолчал. Поморщился. Стал нехотя объяснять, как он относится к современной литературе. Собственно, никак. То есть как-то так никак, собственно. То есть как-то. Как-то так.
— Большое спасибо.
Магда Васильевна, деликатно исчезнувшая на время съемки, вновь появилась в вестибюле. Провожая Рудакова в конференц-зал, поинтересовалась:
— Не любите?
Рудаков посмотрел вопросительно. Магда Васильевна уточнила вопрос:
— Ну, давать интервью…
Промолчал.
— Плохо спали, наверное, — донимала догадками. Вместе вошли.
Конференц-зал был небольшим — просто комната.
Больше десяти, — прикинул Рудаков.
Больше десяти ненавязчиво приветствовали Рудакова, а он их.
Сел вместе с Магдой Васильевной за стол.
Читательницы. И один читатель.
Магда Васильевна представила Рудакова. Сказала:
— Несмотря на непогоду, у нас практически аншлаг.
Одиннадцать, — сосчитал Рудаков.
Мест свободных действительно не было — вероятно, стулья вносили по мере прибавления публики. Придет двенадцатый — внесут стул.
Магда Васильевна рассказывала о Рудакове и его замечательной книге. Она подготовилась.
Рудаков решил, что работников библиотеки здесь поболее половины. Но были явно и со стороны.
Телевизионщики тоже вошли, пристроились под портретом Белинского. Снимали то Магду Васильевну с Рудаковым, то пришедших послушать и посмотреть. Потом — крупным планом — книгу Рудакова, поставленную на стол обложкой к зрителям.
Минут через десять они убрались восвояси, вместе с камерой, а Магда Васильевна, когда их не стало, все еще говорила. Она очень хорошо подготовилась.
Рудаков не смог бы пересказать ее доклад.
Встречи с писателями здесь проводят раз в две недели.
Рудаков издал свою первую книгу. Еще весной. Последним здесь был — еще в ноябре — юморист Кувалдин.
Встреча с писателем, если посмотреть с другой стороны, — это ведь то же самое, что и встреча с читателями; под писателем в данном случае надо подразумевать Рудакова.
Рудаков не мог понять по лицам читателей, не скучно ли им слушать Магду Васильевну.
Ей похлопали.
Двенадцатый не пришел.
Рудаков стал читать свои короткие произведения. Он называл их сказками. По мнению критика Рузовского, опубликовавшего в начале лета рецензию на книгу Рудакова, стиль Рудакова отличается особым ритмом и лапидарностью.
Его слушали оживленно, иногда смеялись.
Самый короткий текст из прочитанных Рудаковым назывался “Во”.
ВО
Иду по лесу, никого не трогаю, навстречу катится что-то кругленькое: зверь не зверь. Только принюхаться хотел, а оно:
— Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, я от зайца ушел, от волка ушел, а от тебя, медведь, и подавно уйду!
И куда-то в кусты укатилось.
Во, думаю.
Отчего нога деревянная? Так живую старик отрубил.
Вот пришел я к нему: скрып, скрып.
Вижу, лапа моя в горшке варится, а по полу шерстка разбросана — знать, щипала старуха.
Под рубахи спряталась на печи, думает, не замечу, а старик — тот под корыто залез.
Ну, съел я их.
Во, думаю.
— Это все?
— Все, — сказал Рудаков.
Ему похлопали.
Стали задавать вопросы.
Рудакова спросили, что побудило его стать писателем. И что означает название книги. При чем здесь кролики? И что он думает о современной литературе.
Спросили, какая книга лежит у него на рабочем столе. И какие бы три он взял на необитаемый остров.
Он сумел не зевнуть. Он решил: не иначе, каждую работницу библиотеки обязали задать хотя бы один вопрос. Скоро, впрочем, он убедился: иначе. Вопросы задают здесь не по обязанности, а по безотчетным побуждениям неясного свойства. Потому, наверное, что не хотят выходить на улицу, решил Рудаков. Он и сам не хотел.
Полная дама в брючном костюме спросила Рудакова о тайне современного человека. Она сказала:
— Мне кажется, у современного человека нет тайны. Поэтому про него неинтересно ни писать, ни читать. А как думаете вы?
Рудаков думал по-разному. Человек сам тайна. Но что есть тайна? — думал Рудаков. И что человек? — предлагал всем подумать.
Рудакова спросили: да, что есть человек?
И чем современный человек отличается от вообще человека?
И еще: сколько просуществует человечество, спросили Рудакова.
И есть ли Бог, Рудакова спросили.
Есть ли, спросили его, ничего — в частности там, где ничего нет, и, если ничего все-таки есть, называя его “ничего” и тем самым внося в него содержание, не превращаем ли мы ничего в нечто?
— Вы пишете для взрослых, однако пренебрегаете матом. Почему в вашей книге совсем нет мата?
Этим обеспокоилась бальзаковского возраста леди в не по сезону темных очках.
— Должен быть? — спросил Рудаков.
— Нет, я не настаиваю на том, чтобы у вас на каждом шагу матюгались, но полное отсутствие мата бросается в глаза… или вы находите это естественным?
— Я не думал об этом, — пробормотал Рудаков, несколько сникнув.
Спор на тему мата взбудоражил аудиторию; Рудаков угрюмо молчал.
— Видите, какие дискуссии вызывает ваша проза, — шепнула ему Магда Васильевна.
Речь зашла об абсурде. Отношение Рудакова к абсурду интересовало обладателя клетчатого пиджака, единственного, если не считать Рудакова, мужчину в этом помещении. Он называл имена великих абсурдистов, освященные мировой славой. Ощущает ли Рудаков свое место в определенном контексте?
— Нет, то есть да, то есть нет, — заговорил Рудаков с внезапной горячностью. — Я под абсурдом понимаю другое. Допускаю, что у меня умозрительные схемы, искусственные конструкции, игры ума, это не есть абсурд… Абсурд — это реальность, реальность, увиденная под определенным углом. Он здесь. Он повсюду. Все зависит от ракурса — как взглянуть. Любое событие может оказаться абсурдным… Вот, скажем, сегодняшний вечер — вроде все пристойно, правильно… А ведь это как посмотреть… Можно представить себе, что кто-то напишет рассказ о нашей встрече, и она будет выглядеть крайне абсурдно.
— Разумеется, — сказала Магда Васильевна. — Если все исказить. Что-то затушевать, что-то выпятить. Окарикатурить.
— Да нет же, я о другом… Я о фатальности… как бы это сказать… неявных несоответствий. Представьте себе, что кто-то из нас мог бы оказаться не здесь, а в другом месте — в бане, или на свадьбе, или, может быть, в морге… Это я фантазирую в порядке бреда… Чувствуете холодок абсурда?
Никто не чувствовал.
— Ладно. Давайте в порядке бреда сочиним что-нибудь подобное… прямо сейчас. Хотите — о вас, Магда Васильевна?
— Обо мне?
— Ну, не о вас лично, конечно, а о некоем человеке, похожем на вас. Боже упаси, что это вы. Это не вы. Это я для наглядности.
— Лучше о вас.
— Хорошо. Пусть буду я. Не я лично, а некий автор, похожий на меня, который пришел на встречу с вами… то есть с читателями, похожими на вас. Нам важна ситуация.
— Оживление в зале, — констатировала Магда Васильевна.
Рудаков продолжал:
— Представим автора книги сегодняшним утром. Он, или как вам удобнее, пусть буду я, в общем, этот персонаж провел бессонную ночь. Тяжелые мысли и все такое. Утро настает, мрачное, холодное… ну и… — Рудаков сделал жест рукой, всех приглашая к сотворчеству, — наш персонаж закономерно решает…