Читать интересную книгу Голая правда - Светлана Успенская

В отличие от сыщиков, которых с такой любовью живописуют голливудские фильмы — с лупой в руках ползущих вдоль следа, оставленного преступником, прыгающих с небоскреба прямо в седло мотоцикла, на ходу пересаживающихся из машины в машину, — Костырев совершенно не вписывался в веками сложившийся образ супердетектива.

Имея некоторую долю природной русской ленцы, он не любил рыскать по городу в поисках улик и в поисках самих преступников — это мешало ему сосредоточиться на основных моментах расследования. Поэтому черновую, рутинную работу выполняли за него молодые ребята-оперативники, с готовностью берущие на себя ту долю мероприятий, склонностью к которым не грешил их начальник. Себе же Костырев справедливо отводил роль мозгового центра, координирующего действия всех периферийных частей сложной системы розыска.

Любовь к кабинетной работе отразилась и на его внешнем облике — солидное кругленькое брюшко, «трудовая мозоль», как любила подшучивать над ним его жена, очки в массивной роговой оправе с выпуклыми линзами, свидетельствующие о приближении старческой дальнозоркости, любовь к кожаным портфелям с позолоченными застежками — все эти черты придавали ему сходство с полуответственным работником рядового министерства. Такие работники часто оказываются бюрократами, влюбленными в мелкие справки по всевозможным поводам, умелыми волокитчиками с тридцатилетним стажем, потомственными взятколюбцами и опытными приспособленцами.

Но Костырев оказывался в противоречии со своим бюрократическим обликом. Он не любил справок, взяток не брал, хотя ему неоднократно предлагали, приспособленцем тоже не слыл, а, наоборот, имел репутацию человека с характером, человека неконфликтного, но принципиального и несклонного к компромиссам, даже во имя ведомственных интересов.

Костырев занимал просторный удобный кабинет, уставленный конторской мебелью светлого яичного цвета. Окна выходили в узкий переулок. Отсюда открывался вид на бесконечные поля горбатых крыш со столбиками прокопченных труб, путаницей телевизионных антенн и круглыми бляшками спутниковых тарелок, как цветки направляющих свои пестики на юг. Над крышами кружили стаи сизых голубей, устраивающих свои матримониальные дела прямо под носом у МУРа.

В ясный, солнечный день картина, заключенная в раме окна, вызывала отрадные чувства — простор, пространство, золотые маковки кремлевских соборов на горизонте, отсвечивающие блестящими боками столбики высотных зданий, густая зелень деревьев, вклинивающихся между домами.

Стояло ясное, солнечное утро, первое утро после убийства. Денек обещал быть жарким. От крыш поднимался дрожащий, колеблющийся раскаленный воздух, голубоватое марево окутывало дома. Солнце светило напрямую в открытые окна, ложась на пол желтыми горячими квадратами.

Костырев сидел зажмурив глаза, прижав веки прохладными пальцами. Июнь кончается, скоро у него отпуск… Они поедут с женой и внучкой в Звенигород. Он будет рыбачить на Москве-реке, в тихих излучинах, полных мелкой плотвы, лещей и молодых судачков. Жена будет кропотливо копаться на грядках родных шести соток, плотно засаженных всякими огородными растениями. По вечерам они будут пить на открытой веранде чай с душистой земляникой, и Машенька, его пятилетняя внучка, будет взахлеб рассказывать о том, какую огромную красивую бабочку она чуть было не поймала сегодня у реки…

Все это будет, если, конечно, что-то прояснится с делом, которое на него сегодня повесили. Дело об убийстве актрисы (Костырев, отняв от лица руки, посмотрел на бумаги)… Евгении Шиловской. Надо же, оказывается, была такая актриса, и кажется, довольно известная, судя по тому, как всполошилось начальство.

Костырев телевизор смотреть любил, но светскую хронику презирал, абсолютно не ориентируясь в чуждом ему мире шоуменов, безголосых певичек, голубоватых певцов и второстепенных режиссеров с претензией на мировую известность. Из всех программ он регулярно смотрел только новости, передачи о животных и фильмы, снятые до 1986 года. Театр Костырев тоже не жаловал, осуждая в глубине души весь его традиционный антураж — реплики, обращенные в зал, фальшивые жесты, фальшивые лица, слишком громкий шепот, неестественную спрессованность времени и страстей, а также невозможность спокойно прокашляться в звенящей тишине представления.

Именно поэтому имя и фамилия женщины, дело которой сейчас лежало перед ним на столе, ему ни о чем не говорили. Он отнесся к ним совершенно спокойно, как будто бы ему поручили расследовать убийство обыкновенной лоточницы, придав делу невесть какое значение. Внимание начальства к делу грозило тем, что все отпускные планы Костырева могли бездарно пропасть в случае пробуксовки работы. Хотя стояло лето и наблюдалось некоторое затишье в преступном мире, народу на Петрушке, как всегда, не хватало, и угроза переноса отдыха на осенне-зимний период была весьма реальна.

— Ну, дай Бог, дай Бог. — И Костырев, усилием воли отогнав от себя предотпускное настроение, попытался сосредоточиться. Пальцы его механически перебирали в руках фотографии с места происшествия.

Фотографии были черно-белые, бездушные. Они показывали предметы, элементы обстановки, выхваченные вспышкой из сумрака чужого жилища. Костырев давно привык видеть только такие снимки. И еще — фотографии трупов, носящих следы самых ужасных увечий. Они не вызывали в нем чувства брезгливости, ужаса, страха, а только сугубо профессиональный интерес. Снимки квартиры легли в сторону. Надо будет потом рассмотреть их повнимательнее. Вот наконец крупным планом — тело молодой женщины, разметавшейся на ковре, как будто во сне.

Костырев внимательно вгляделся в фотографию. Нет, он никогда не видел эту женщину. Ни на экране, ни в театре, ни в жизни, ни на фотографии. Он ничего не знал о ней, не имел ни малейшего представления о ее характере, привычках, наклонностях. Кажется, теперь это называется модным словом «имидж»… Интересно, какой у нее был имидж?

С одной стороны, очень хорошо, что у него нет первоначального представления о ней. Ее характер сложится постепенно, как мозаика на стенах Исаакиевского собора, из маленьких кусочков смальты, отличающихся друг от друга тончайшими полутонами, возникнет из показаний близких и знакомых о ее привычках, о ее личности, о ее поступках.

Первый мельчайший штришок, набросок, эскиз — ее облик на фотографии.

«Она довольно привлекательная, — спокойно рассуждал про себя Костырев. — Ухоженная женщина, любящая себя. Без бытовых проблем. По всей видимости, не была изнасилована, во всяком случае, нет следов борьбы, синяков, кровоподтеков, ссадин. — Глаза, сощурившись, внимательно всматривались в черные контуры тела. — Ногти не обломаны. Следов борьбы, по-видимому, нет, хотя с достоверностью этот факт определит медэкспертиза…»

Какой у нее был характер? Об этом ничего не говорило спокойное, даже несколько умиротворенное лицо убитой. Могло показаться, что она прилегла отдохнуть и заснула, если бы не полуприкрытые веки и струйка запекшейся крови, сбегающая с виска.

«Характер повреждений… — Костырев задумался, — свидетельствует о том, что удар был нанесен в висок острым предметом, а для этого нужна сила… И сам предмет.

Но подобного предмета оперативники не обнаружили, иначе этот факт был бы отражен в протоколе осмотра квартиры. Вариант — орудие убийства унесено с места преступления.

Судя по расстеленной кровати, женщина только недавно встала с постели. И это понятно — утро. Ее разбудил неожиданный посетитель? Она успела накинуть только легкий ночной пеньюар с широкими рукавами, отороченными каким-то пухом».

Костырев улыбнулся и поправил очки, постоянно сползающие по носу. Да, если бы его жена по утрам готовила ему яичницу в таком халате, то он бы ел завтрак вместе с этим пухом. Нет, подобная одежда только для тех, кому не надо по утрам вскакивать по звонку будильника, торопясь собирать детей в школу, и в спешке одной рукой готовить мужу еду, а другой красить глаза.

Он отложил фотографию в сторону. Что ж, первоначальное мнение об убитой составлено. Поехали дальше… О натуре хозяйки многое может рассказать ее квартира. Итак, вот это, по всей видимости, спальня. Что ж, довольно роскошная. Картины на стенах, мебель иностранного происхождения, трюмо справа от окна, уставленное многочисленными баночками с кремами, флаконами духов, пудреницами — их что-то уж слишком много…

Снимки других комнат. Везде порядок, все разложено по полочкам… Чувствуется наличие хозяйки в доме. Ах да, у нее же была приходящая домработница… Тогда все понятно. Конечно, с такими длинными ногтями не очень-то постираешь…

Так, идем дальше… Другая комната. Что-то вроде гостиной. Полно радиоаппаратуры, целый угол заставлен ею. В стенке — полки с аккуратными рядами видео- и аудиокассет, пластинки, папки с бумагами, книги, безделушки, сувенирчики. И все в абсолютном порядке, ничего не тронуто.