Читать интересную книгу Голая правда - Светлана Успенская

Соседу по палате, чья нога напоминала бревно столетнего кедра и была окружена металлическими спицами и тросами с грузом на весу, жена принесла свежие газеты и небольшой радиоприемник. Больные оживились, газеты, еще остро пахнущие типографской краской, пошли по рукам.

В палату, пропахшую стойким невыветриваемым запахом лекарств и невынесенных суден, ворвался свежий дух радиоэфира. Сквозь треск и завывание доносился неровный, то затихающий, то усиливающийся, голос, быстро бормочущий последние известия. Война, налоги, задержанная партия наркотиков, новый указ, снова война… Это бормотание далекого диктора походило на жвачку, оставляющую во рту противный привкус горячей резины.

Не слушая радио, Алтухов лежал, уставясь в темнеющий прямоугольник окна, в котором виднелись горящие огнями высотки, подпирающие своими крышами распахнутое черное небо. Все звуки больничного обихода обострились, стали отчетливее: скрип кровати, болтовня медсестер в коридоре, охи умирающей старухи из соседней палаты — все это навевало какую-то особую, не поддающуюся профилактике и излечению грусть, от которой хотелось негромко завыть, глядя на белый осколок луны, медленно всплывавшей над городом.

«…Шиловская. — Приглушенный голос ворвался в сладкую полудрему. Алтухов приподнялся на локте. — …Коллектив театра приносит свои глубочайшие соболезнования родным и близким покойной… — донеслось до него. Потом почти без паузы веселый голос возвестил: — В Москве жаркое лето! А у вас в офисе прохлада! Покупайте наши кондиционеры! И будете страшно рады!..»

Веселенький рок-н-ролльчик ворвался в тишину палаты.

— Что они говорят? Что за ерунда? Почему «покойная»? — изумился Алтухов, оглядывая соседей по палате. — Вы слышали?

Хозяин радиоприемника пожал плечами:

— Артистка померла, только и всего. Шиловская, говорят. Даже не знаю, кто такая.

— Как умерла? Отчего? Не может быть!

— Почему же не может? Очень даже может. Все мы немного смертны… — меланхолически заметил сосед. — А ты чего так заволновался? Родственница, что ли? Или знакомая?

Алтухов не отвечал. Надо вставать, надо что-то делать. Это какая-то чудовищная ошибка, ужасная, нелепая, невозможная ошибка!.. Он в это не верит… Это не она… Она не может вот так взять и умереть — это просто… невозможно!

— Это ошибка. Да-да, именно ошибка. — Он громко произнес уверенным твердым голосом и сам поверил в свои слова, четко прозвучавшие в темноте.

— Да никакой ошибки, — равнодушно заметил хозяин радиоприемника. — Погибла, прощание с телом в театре завтра.

— Прощание с телом… — эхом повторил Алтухов и так решительно тряхнул головой, что в ушах зазвенело, а перед глазами замелькали белые мошки и поплыли черные круги.

Прощание с ее телом, то есть с ней. Неужели с ней? Неужели это правда, и она теперь только тело, просто тело, презренная оболочка, кости, обтянутые мясом и кожей? Да понимают ли они, что говорят?! Нет. Это невозможно! Это бред! Это какая-то ошибка. Да, ошибка, и он ее исправит. Да-да, именно он ее исправит. Кому же это сделать, как не ему! Сейчас он встанет и, несмотря на боль и головокружение, пойдет ее искать… Сейчас… Они просто не нашли ее и решили, что она погибла. Да-да, именно так. Она уехала, а они ее не нашли. А кто они? Ну, эти, в ее театре, убеждал сам себя Алтухов. Он знает, как это делается, им в милиции подсунули чье-то тело, и они почему-то подумали, что это она. Они все хотят ее подсидеть, ее ненавидят, потому что она самая талантливая, самая красивая. Сейчас он пойдет и отыщет ее. Конечно, он ее найдет. Сейчас он встанет и пойдет…

Алтухов с трудом сел на койке и, преодолевая дурноту и головокружение, встал.

— Эй, ты куда? — забеспокоился лысый сосед.

— Я сейчас… Я должен ее найти… Я пойду к ней…

— Кого найти? Эй, мужики, да он совсем, кажется, того!

Алтухов, пошатываясь, как пьяный, вышел в коридор, но легконогая служительница Эскулапа уже шла к нему, мелко стуча по полу острыми каблуками. Его уложили в постель и вкатили большую дозу снотворного. Он заснул почти сразу, как будто его накрыли толстым душным тюфяком. Засыпая, Алтухов еще пытался вскочить и куда-то бежать, глухо бормоча пересохшим ртом:

— Я должен ее найти…

Ранним утром Алтухов, усилием воли перебарывая сонную тяжелую одурь, тихо поднялся, стараясь не скрипеть пружинами кровати, и сел. Лысый сосед мирно чмокал во сне мокрыми губами, постанывая, — очевидно, ему снилась огромная домашняя котлета, приготовленная женой. Наступило отрезвляющее утро, и с ним пришли в голову разумные мысли. Как он пойдет? У него нет одежды. А если он будет разгуливать по московским улицам в больничной пижаме, то это вызовет нездоровое внимание милиции, и он опять окажется на больничной койке, но уже с другим диагнозом.

Великолепное торжественное утро врывалось в окна нежным щебетанием птиц и шарканьем метлы дворника по дорожкам больничного парка. Денек обещал быть жарким, белесое рассветное небо, еще не успев окраситься в интенсивный голубой цвет, было безоблачно гладким. Алтухов беспрепятственно вышел в коридор и осторожно прошмыгнул мимо сестринского поста. Девушка в белом халате спала, уронив голову на руки. Она даже не пошевелилась, когда мимо нее прошмыгнула длинная сгорбленная тень.

Заметив дверь с табличкой «Ординаторская», Алтухов осторожно потянул ее на себя. Бородатый доктор мирно храпел, вытянув на кушетке ноги. Около двери стояла вешалка. На ней на плечиках, как в магазине, висел мужской костюм. Сняв костюм, Алтухов тихо притворил за собой дверь и выскользнул в коридор. Через минуту он прыгал в туалете, пытаясь попасть ногой в штанину, — одеваться одной рукой было страшно неудобно.

Туфли лысого соседа удачно завершили парадный наряд, и через минуту странно одетый человек в костюме не по росту шагал через парк к автобусной остановке.

Город между тем стал просыпаться. Поливальные машины мощной струей сгоняли стайки окурков и бумаг, прибившиеся к бордюрам, заспешили первые машины, к парку бежали поджарые люди в спортивной форме — догонять свое здоровье.

Утренние газеты не принесли Алтухову ни утешения, ни надежды, ни опровержения. В основном они хранили гробовое молчание и были заполнены надоедливой рекламой. Только в одной из них, на самой последней странице, выделялись набранные петитом строки в черной траурной рамке:

«Театр «У Западных ворот» сообщает: гражданская панихида по трагически погибшей актрисе Евгении Шиловской состоится сегодня в 12 часов в помещении театра».

И все. Знала бы Евгения Шиловская, что после кратковременной шумихи, после залпа соболезнований, домыслов и невероятных подробностей гибели ее настигнет равнодушие публики, в ежедневном калейдоскопе новостей так легко забывающей и горе и радость!

В прохладном парке Алтухов сел на зеленую густую траву в тени старого каштана, уже завязавшего свои колючие шарики плодов. Он должен собраться с мыслями…

Неужели он опять опоздал, неужели и в этот раз ему не повезло, и неумолимая смерть отняла ее у него? Если бы он встретил ее чуть раньше, то ничего бы не произошло — он бы не позволил, он защитил бы ее от всех неприятностей, от всех врагов и даже от нее самой.

Что все-таки произошло? «Трагически погибла» — автокатастрофа, убийство, что? Кто это сделал с ней? Кто смог такое совершить? Алтухов бессильно сжал кулак и повалился на траву. Он не хочет в это верить, но верить приходится — она мертва. Осознав с потрясающей безнадежностью этот факт, он отчаянно зажмурился — глаза защипали застилающие свет слезы.

Если она мертва, тогда и ему незачем жить. Все последние годы он жил только для нее, мечтая, что в один прекрасный момент, после вереницы мужей, любовников, после водоворота славы, она останется одна, захочет вернуться к человеку, которому она нужна такая, как она есть — без грима, без шлейфа славы, простая, уставшая от интриг тридцатилетняя женщина с грустинкой во взгляде и насмешкой на устах. Такая, какую он знал, какую он видел под слоем грима и наносной шелухи, какую он любил…

Глава 6

МАРИЯ ФЕДОРОВНА ТЮРИНА

В течение последнего года дни для нее протекали одинаково, и не о чем было вспомнить, перебирая в уме однообразную вереницу будней. Каждый день, проходя тихо и бесследно, начинался и заканчивался опустошающими привычными делами, оставляя в душе горечь, уныние и раздражение. Вот и день двадцать шестого июня не был исключением. По крайней мере, в самом своем начале…

…Каждое утро, после десяти часов, когда начинают работу все учреждения и магазины, когда плотный поток спешащих на работу честных граждан спадает и превращается в тоненькую струйку, робко просачивающуюся вдоль тротуаров к присутственным местам, Мария Федоровна, повинуясь ежедневной обязанности, постепенно превратившейся в привычку, совершала обязательный обход продуктовых магазинов. Такова уж тяжелая доля приходящей домработницы — она почти не знает выходных, и даже праздничные дни для нее окрашены в серый цвет.