Подобные эксперименты производились во многих лабораториях Европы и Америки. Нам следует выяснить, можно ли эти эксперименты считать научными, можно ли признать, что экспериментаторы стоят на правильном пути. Первый возразил против них Вундт. Он осуждает этот метод, называет его ненаучным. «Эти так называемые эксперименты, говорит Вундт24, даже не суть эксперименты в том смысле, который выработан естествознанием и воспринят психологией. Этому последнему понятию в качестве самого существенного признака принадлежит целесообразное, сопровождаемое возможно благоприятным состоянием внимания созидание и изменение явлений. Если же кому-нибудь предлагают неожиданные вопросы один за другим и заставляют его обдумывать какие-либо проблемы, то это не есть ни целесообразное вмешательство, ни планомерное изменение условий, ни наблюдение при возможно благоприятном состоянии внимания. Закономерное изменение условий того или иного процесса совершенно отсутствует, – и условия наблюдения так неблагоприятны, как только возможно, потому что наблюдателю внушается, что он должен воспринять воздействие впечатлений очень сложных, при том в присутствии других, его наблюдающих лиц». Далее Вундт говорит: «Лицо, над которым производится эксперимент, находится в неблагоприятных условиях: оно должно в одну и ту же минуту переживать нечто и наблюдать переживаемое. При таких условиях внимание не может работать с достаточной интенсивностью: оно разделяется между переживаемым и тем, что надо воспринять»25.
Это возражение неосновательно, потому что во всяком психическом эксперименте мы имеем дело с тем же самым: мы сначала воспринимаем и затем воспроизводим то, что воспринимали. Во всяком психологическом эксперименте мы оперируем с образами воспринимаемыми. В этом отношении эксперименты в области мышления ничем не отличаются от других экспериментов.
Но самое веское возражение Вундта заключается в следующем. Эти эксперименты отличаются от психофизических тем, что в последних мы имеем дело с раздражением, которое мы можем изменять по нашему плану произвольно, можем видоизменять условия, при которых протекает психический процесс, а в этих экспериментах мы этого делать не можем. Ошибочность метода состоит, таким образом, в том, что мы не можем планомерно варьировать и повторять переживаемое, чтобы обеспечить достоверность высказываемого. Когда я задаю испытуемому какой-либо вопрос, то процесс в уме испытуемого находится вне моей власти. В психофизических экспериментах я до известной степени властвую над экспериментом, потому что, видоизменяя раздражение, я в то же время видоизменяю и самый психический процесс. В этих же экспериментах процесс протекает по-своему; я жду, когда процесс закончится, и испытуемый субъект расскажет мне о нем. Этим, конечно, эксперименты над высшими умственными процессами решительно отличаются от обычных психофизических. Последний аргумент Вундта имеет, действительно, значение. Согласимся с Вундтом, что в экспериментах этого рода психический процесс не находится в нашей власти, мы не можем производить в нем изменений. В них есть существенное отличие от тех экспериментов, которые называются психофизическими, главным образом, в том отношении, что в них не допускается никакого измерения, но ведь следует признать, что эксперимент мы имеем не только в том случае, когда может быть производимо измерение, но и в том случае, когда мы определяем качественные отношения. – Здесь же эксперимент служит только для того, чтобы установить факты. Мы, конечно, должны будем признать, что эксперименты этого рода менее совершенны, т. е. приводят к менее определенным результатам, чем эксперименты психофизические, но тем не менее они имеют очень важное значение именно потому, что они служат для установления фактов мыслительной деятельности. Посредством этих приемов исследования нельзя измерить явлений, но вполне возможно установить факты.
Кроме того, в них все же есть признаки, сближающие их с экспериментом в собственном смысле слова. Прежде всего мы можем по произволу вызвать любой мыслительный процесс; по желанию мы можем повторить его, – правда, не совсем в том виде, в каком мы его переживали, но все же можем повторить приблизительно в том же виде. Благодаря этим обстоятельствам мы можем избежать тех недостатков, которые присущи исследованию при помощи простого самонаблюдения. В силу этих соображений мне кажется, что названные нами экспериментальные методы исследования высших умственных процессов в будущем могут оказаться чрезвычайно плодотворными. Но при этом следует сделать весьма важную методологическую оговорку. Эксперименты этого рода могут сделаться плодотворными только в том случае, если в них в качестве испытуемых принимают участие лица психологически образованные. Это исследование высших процессов мышления, воли и т. п. имеет то важное значение, что возвращает психологию на почву чисто психологического исследования.
Есть еще один вид экспериментов, которые можно назвать коллективными экспериментами. Коллективные эксперименты производятся одновременно над большим числом лиц и по преимуществу в школах. Но коллективные эксперименты только в том случае могут иметь бесспорное научное значение и приобрести достаточную точность, когда результаты переживаний получают определенное выражение и когда именно интерес исследователей сосредоточивается на этих продуктах переживания, а не на особенностях самого переживания, потому что в массовых экспериментах утрачиваются индивидуальные различия психических переживаний, которые в большинстве случаев представляют большой интерес. Например, при исследовании памяти при помощи коллективных экспериментов можно определить количество выучиваемого, но не может быть определена особенность этого психического переживания26.
Мы имеем теперь достаточно данных для ответа на вопрос, каково значение экспериментальной психологии, и каково ее место в общей системе психологии. Между экспериментальным методом и так называемым методом самонаблюдения противоречия нет; один метод не исключается другим. Главное значение эксперимента состоит именно в том, чтобы сделать самонаблюдение более точным. Если иногда говорят, что экспериментальная психология имеет ограниченное значение потому, что она может изучать лишь простейшие психические явления, то на это следует заметить, что, конечно, в настоящее время мы можем изучать экспериментально лишь простейшие психические явления, но ведь принципиально не исключается возможность того, что впоследствии и сложные психические явления удастся подвергнуть экспериментальным исследованиям. Впрочем, следует отметить, что есть психические процессы, которые по самой своей природе исключают возможность экспериментального исследования. Таковы, например, чувства моральное и религиозное. Они не подлежат экспериментальному исследованию потому, что их нельзя вызывать, как это обыкновенно делается в эксперименте. Они сохраняют свой специфический характер и свою чистоту только в том случае, если возникают в реальном переживании, без искусственного их вызывания. Таковы пределы применения эксперимента.
Следует заметить, что какой-либо отдельной «экспериментальной» психологии нет. Нельзя говорить, что существуют две психологии – экспериментальная и основывающаяся на самонаблюдении. Экспериментальной психологии в собственном смысле не существует, – есть только экспериментальный метод исследования психических явлений. Еще очень недавно делались попытки выделить экспериментальную психологию в самостоятельную отрасль. Если такой процесс выделения и существует, то следует отметить, с другой стороны, что и экспериментальная психология все больше и больше входит в общую психологию27.
Г. П. Зеленый
Современная биология и психология
Быстрый рост наук физических оказал несомненное влияние на изучение психических явлений. С одной стороны заметны попытки психологов внести в психологию приемы и методы, применяющиеся в физических науках; с другой стороны, физиологи стали прямо претендовать на психические явления, как подлежащие их ведению. Особенно ярким выразителем последних был у нас в России Сеченов, своими сочинениями оказавший огромное влияние на течение мысли и мировоззрение русской интеллигенции: Сеченов28 высказывался, например, так: «Ясной границы между заведомо соматическими, т. е. телесными, нервными актами и явлениями, которые всеми признаются уже психическими, не существует ни в одном мыслимом отношении».
Затем он считал чувствование, сознательный фактор, средним членом рефлексов и т. п.
Другие физиологи, не высказывая прямо таких взглядов, на деле опирались на них, пытаясь в своих исследованиях ввести психические явления в круг исследуемых явлений.