Читать интересную книгу "Червь-3 - Антон Лагутин"

что я провёл в подвалах, сделали меня бесплодным.

— Куда ты собрался? — спрашивает она, изображая из себя заботливую домохозяйку.

— На работу!

— Я люблю тебя, — говорит она, растягивая своё клоунское лицо в жуткой улыбке, — Ты наш кормилец.

Ебанутая пизда. Нужно валить от сюда как можно быстрее!

— Подожди, — говорит она, — я соберу тебе еды с собой.

— Мне ничего не нужно! Заткнись! Пожалуйста. Ничего не говори… Просто заткнись!

Она начинает рыдать еще сильнее. Еще громче, чтобы услышали соседи! Но Курт Кобейн всё равно громче. Он отрабатывает каждую ноту, накидывая на меня невидимое одеяло депрессухи. Ну, вот как я так мог оплошать? Есть одно правило… Всегда, мать его… Надевай резинку сам и не снимай, пока не выжмешь последнюю каплю! Твоя защита — твоя жизнь, твоё спокойствие!

Нахуй я послушал Дрюню⁈ Нахуй эти новые ощущения! Сука! Я лишь хотел трахнуться и получить порцию нежных чувств.

Джим Моррисон, приятель, как поступить?

Она начинает вылезать из кровати.

— Ты не любишь меня?

Я всё еще пытаюсь надеть майку, но она влажная и намертво прилипла к коже.

— Ты шутишь? Какая мать твою тут любовь?

Она стояла, чуть согнувшись, громко рыдала и содрогалась, а тем временем, мой взболтанный сок медленно стекает на пол по её бугристым ляжкам.

Я говорю ей:

— Я даже имени твоего не знаю.

— Если тебе это так важно, можешь называть меня как хочешь! Какое имя тебе нравиться? Оксана… Маша… Даша… или…

— Нет! Прошу тебя! Мне плевать. Мне не важно…

— Ты прав, — она громко всхлипывает, — Ты прав. Сейчас важно — какое имя мы дадим нашему ребёнку.

О нет! Баба с прибамбахом! Надо уёбывать отсюда. Немедленно. Майку можно не надевать, дома есть еще с десяток.

— Нет никакого ребёнка!

Я швыряю майку в угол. Лисичка закрывает измалёванное лицо руками. Громко хнычет. Тело содрогается, дрожит.

Где же эти тапки? Куда вы подевались! Еще грибка мне не хватало. Не найдя их, быстро надеваю носки и пулей вылетаю из комнаты.

— Ты — подлец! — кричит она мне в спину.

Прётся за мной, и с каждым шагом призывает меня к совести. Нет, дорогуша, со мной это не прокатит. Я покину квартиру, хлопну дверь и поминай как звали. Так что, успокойся.

Какой же длинный коридор. Бесконечный. Бетонные стены, поклеенные красными обоями, отражают женский голос, словно я спустился в глубокую пещеру и ору во всё горло, призывая высшие силы спасти меня. Пожалуйста! Заткнись! Это невыносимо…

Я уже вижу свои кроссовки — они под огромным овальным зеркалом. Я приближаюсь, делаю шаг и вижу своё отражение. Вижу себя. Напуганным, растерянным… каким-то потерянным. Что она со мной сделал? Прошло минут пять от силы, а видок у меня хуже утреннего говна. Что с нами делают бабы…

Еще шаг и я вижу позади себя ЭТО животное. Намокшие глаза расстреливают мою спину и затылок, а губы непрерывно дёргаются, раскидывая гадости и угрозы во все стороны. Она вскидывает руку. Оттопыривает указательный палец. И тычет им в меня.

Это грязное животное во власти своего инстинкта только и может думать о продление своего рода. Только и может думать, как унизить самца, не сумевшего выполнить свой долг. Ничтожество!

Она дёргает рукой, то разгибая то сжимая локоть, а её палец пронзает воздух словно нож. И тут я слышу:

— Ты — мерзавец! Ты — паразит! Нет, ты хуже паразита! Слышишь меня?

Когда я заталкиваю её обрюзгшее тело обратно в комнату, мои кроссовки уже на мне. Под одобряющие взгляды моих кумиров, я толкаю её на кровать, но она соскакивает с края матраса и валится на пол. Падает туда, где валяется упаковка от презерватива, валится туда, где валяется презерватив, который мог всё это предотвратить, но мы выбрали удовольствие! И чем мы не животные? Она встаёт на четвереньки. Смотрит в пол и вся содрогается. Но я уже ничего не слышу. Может уже и музыка давно не играет, а может и он уже не рыдает? Я не слышу. Слышу лишь нудное шипение, как будто радиоприёмник упорно не хочет ловить нужную мне волну.

Это животное нужно усыпить…

Она обманула меня…

Ни кто…

Ни кто не смеет тыкать в меня пальцем! Я хватаю край наволочки и со всей силой дёргаю его на себя. Подушки и одеяло падают на стоящее у моих ног животное. Бешенное животное. Его необходимо срочно усыпить!

Хлопковая наволочка туго стягивает её шею. Вены на моих руках быстро набухают. Скрипят зубы. Я начинаю душить её с такой силой, что моё тело содрогается.

Ну вот зачем? Зачем ты начинаешь сопротивляться? Успокойся! Дура, оттолкнулась руками от пола и врезалась спиной прямо мне в пах. Схватилась руками за наволочку и громко кряхтит. Наверное, воздуха не хватает. Сейчас я тебя слегка приземлю. Упираюсь коленом ей в спину и давлю.

Давлю и давлю.

Давлю и валю её на пол, продолжая стягивать наволочку на её шее.

Если бы мои кумиры были живы, что бы они сказали? А? Молчите? Нет, так не пойдёт!

Эми, подруга, послушай, я всё понимаю, но не надо смотреть на меня таким осуждающим взглядом! Больного зверя нельзя оставлять в живых. Он испортит природу, погубит лес.

Моя лисичка громко кряхтит. Из её рта, как из пасти бешенной собаки хлещет слюна. Намотав края простынки на кулаки, я тяну их на себя. Тяну со всей силой, отрывая женское тело от пола. Её локти содраны в кровь. И колени тоже, елозит ими по линолеуму, как корова по льду.

Егор, скажи мне, всё идёт по плану? Да! Спасибо!

Больше никаких имен!

Больше никаких детей!

Нахуй любовь!

— Плевал я на твои чувства!

Да, Джон? Ты же меня понимаешь? Ты же никогда не любил Йока Ому?

Слышу шипение. Знакомый голос в голове. Мне кажется?

Плакат Джона Ленона тихо шуршал, обдуваемый тонкой струйкой ветерка, сквозивший в комнату сквозь щель в окне. Плакат молчал. Мои кумиры смотрели на меня молча. Но я же точно что-то слышал! Мне не послышалось! Нет, этого не может быть! Если я слышу голос — значит, я слышу его, и ни как иначе!

— Эй, мужик! — голос раздался откуда-то сбоку, скорее всего, сорвался с какого-то плаката. — Ты какого хуя там устроил?

Я испугался. Оглянулся. Озираясь на плакаты, я готов был увидеть шевелящиеся губы, но вместо этого снова