автора известного простодушия.
В 1921 году он с некоторым шумом обратился в католицизм. Умер Папини во Флоренции в 1956 году.
Мне было десять, когда я в скверном испанском переводе прочел «Трагическую повседневность» и «Слепого поводыря». Потом их стерли другие книги. Сам того не подозревая, я работал тогда на будущее. Может быть, забвение есть лишь скрытая форма памяти. В 1969 году я сочинил в Кембридже фантастический рассказ «Другой». Сегодня я с изумлением и признательностью убедился, что мой рассказ повторяет сюжет «Двух лиц в пруду» — истории, которая включена в эту книгу.
АРТУР МЭЧЕН
«ТРИ ОБМАНЩИКА»{203}
В начале того, что один голландский историк{204} туманно именует Новым временем, всю Европу обошло заглавие книги «De tribus impostoribus»[172], героями которой выступали Моисей, Христос и Магомет и которую встревоженные власти мечтали найти и уничтожить. Этого не случилось по той простой причине, что подобной книги не существовало в природе. Книга-химера оказала заметное влияние на многих, хотя единственным ее достоинством был заголовок и то, что этот заголовок подразумевал, а вовсе не отсутствующие страницы.
По ее подобию книга, лежащая сейчас перед читателем, тоже называется «Три обманщика». Опираясь на Стивенсона, Артур Мэчен написал ее в непринужденной манере, вполне достойной прославленного мастера. События развиваются в том Лондоне чудесных и чудовищных возможностей, который открыт Стивенсоном в «New Arabian Nights»[173], а позже исследован Честертоном в хрониках отца Брауна. Знание того, что рассказы всех трех героев — выдумка, нисколько не уменьшает настоящего ужаса, которым дышат страницы книги. В конце концов, всякая литература — выдумка; важно чувствовать, что воспринимаешь этот сон взаправду. В других вещах — «The House of Souls», «The Shining Pyramid», «Things Near and Far»[174] — догадываешься, что автор не верит собственным рассказам; про страницы меланхолического «Hill of Dreams»[175], ожидающие читателя ниже, такого не скажешь. Почти на каждой из них, как в некоторых других текстах и в «Дон Кихоте», есть сны во сне, погружающие в игру зеркал. Иногда попадаешь в полный хаос; распад сознания оборачивается распадом плоти. Мэчен придумывает легенду об Ангелах из Монса{205}, в самый тяжелый период Первой мировой войны спасших британские войска. Теперь эта легенда — часть народных поверий и ходит по устам простых людей, которые и знать не знают о ее создателе. Оказаться долговечней своего земного имени — думаю, ему бы это понравилось.
Он перевел с французского двенадцать томов не во всем достоверных и отнюдь не всегда распутных «Мемуаров» венецианца Казановы.
Артур Мэчен (1863–1947) родился в горах Уэльса, колыбели «Matière de Bretagne», чьи сны разошлись по всей земле.
В литературах мира немало кратких, почти потайных шедевров. «Три обманщика» — из их числа.
ФРАЙ ЛУИС ДЕ ЛЕОН
«ПЕСНЬ ПЕСНЕЙ. ПЕРЕЛОЖЕНИЕ КНИГИ ИОВА»
Слово «Библия» — по-гречески это множественное число — означает «книги». Это и вправду библиотека основополагающих книг еврейского народа, составленная без особого хронологического порядка и приписанная Духу, Руах. Она включает в себя космогонию, историю, поэзию, притчи, размышления и пророческое неистовство. Разные авторы относятся к разным эпохам и обитают в разных местах. Для благочестивого читателя все они — лишь писцы на службе Духа, которым проникнуто здесь каждое слово, а если верить каббалистам, то и каждая буква, ее числовое значение и все ее сочетания, как возможные, так и предопределенные. Самый поразительный из этих текстов — «Книга Иова».
Фрауд{206} в 1853 году предсказывал, что в положенный срок эту книгу назовут вершиной всего написанного человеком. Ее тема, вечная тема — несчастья праведника. Иов посреди гноища жалуется и клянет свою судьбу, а друзья пытаются его утешить. Мы ждем доводов, но доводы, дорогие разуму греков, совершенно чужды еврейской душе, и книга ограничивается великолепными метафорами. Спор высок и неукротим. В заключительных главах раздается глас Бога, говорящего из бури и предающего проклятию как тех, кто его винил, так и тех, кто оправдывал. Он говорит, что непостижим и, пользуясь косвенными средствами, уподобляет себя самым диковинным существам: слону (Бегемоту, чье имя, как и в случае с Библией, отсылает ко множественному числу и означает животных, до того он огромен) и киту, или Левиафану. Макс Брод разобрал этот пассаж в «Иудаизме и христианстве». В основе мира — загадка.
Точное время написания этой книги неизвестно. Герберт Уэллс видел в ней великий отклик еврейства на платоновские диалоги.
Ниже публикуется дословный перевод фрая Луиса, его толкование каждого стиха и переложение книги рифмованным восьмисложником в тогдашней итальянской манере. По большей части проза Луиса де Леона отличается образцовой чистотой; еврейскому оригиналу он придает могучую музыку: «При гласе трубы он восклицает „гу-гу“ и уже издали чует битву, крики военачальников и рев солдат».
В настоящий том включена также «Песнь песней», или, как переводит фрай Луис, «Песнь всех песней». Он считает ее пастушеской эклогой и придает ей аллегорический смысл. Жених здесь — пророческий образ Христа, невеста — Церкви. Земная любовь — эмблема Любви небесной. Думаю, не стоит напоминать, что самые пылкие страницы испанской словесности — а они принадлежат Сан-Хуану де ла Крусу — берут свое начало в этой книге.
ДЖОЗЕФ КОНРАД
«СЕРДЦЕ ТЬМЫ.
СМЕРТЕЛЬНАЯ ОПАСНОСТЬ»
Вдохновленная божественной мощью, высшей мудростью и, как ни странно, первой любовью, самая известная среди литературных преисподних — я говорю про дантовский ад — это карательное учреждение в виде поставленной на острие пирамиды, одушевленной тенями итальянских героев и бессмертным одиннадцатисложным стихом. Куда страшней преисподняя из «Heart of Darkness»[176], африканская река, к верховьям которой между тянущихся по берегам развалин и непроходимых чащ поднимается капитан Марлоу и в которой можно угадать перевернутую проекцию отвратительного Курца — цели всего пути. В 1889 году Теодор Юзеф Конрад Коженёвский поднялся по реке Конго до водопада Стенли; в 1902-м уже знаменитый Джозеф Конрад опубликовал в Лондоне «Heart of Darkness», может быть самую захватывающую повесть из всех когда-либо созданных воображением человека. Этой повестью и открывается наш том.
Далее следует не менее драматичная история «The End of the Tether»[177]. Ключ к ней — событие, которое я не стану раскрывать и о котором читателю предстоит шаг за шагом догадываться. Намеки на него есть уже на первых страницах.
Г. Л. Менкен{207}, обычно не щедрый на похвалы, называет «The End of the Tether» одним из самых поразительных рассказов — как коротких, так и длинных, как новых, так и старых — во всей англоязычной словесности. Он сравнивает две повести, составившие