Читать интересную книгу Марина Юрьевна Мнишек, царица Всея Руси - Нина Молева

Гонцы из Москвы все о том же: сумятица. Воевать все готовы. С кем только — каждый свое твердит. Одно понятно: литься опять крови. Вздыхают: время, выходит, такое, государыня-царица. Что мы, грешные, супротив времени!

На этот раз монах. Старый. Как добрел-доехал, непонятно. Поклониться пришел, государя увидать. Из Чудова монастыря.

Имя спросила. Мирское. Помялся: из Басмановых. Не Петру ли Федоровичу родственник? Кивнул согласно. Похоронили Петра Федоровича честь-честью, и на том боярину Шуйскому спасибо. Царем Василия называть не стал. Почему спасибо? Разрешил прах его опозоренный, истерзанный земле предать. Отпеть как положено.

Помолчал — не выдержал: а государя спас. Муки принял нелюдские, а дело свое сделал. До конца выстоял.

Значит, бегство государево прикрывал? Снова кивнул. Расскажи о Петре Федоровиче, старче. Каждый день за упокой его поминаю. Каждый день. Только не в твоей вере. Головой покачал: что из того?

Ведь к единому Создателю и Вседержителю прибегаешь, а заблуждаться каждый может. Пожила бы с государем в наших краях, сама поняла.

Спорить не стала. Лишь бы рассказал. Почему убили боярина? Почему до конца за Дмитрия Ивановича стоял? Есть же тому причина?

Есть. Только слушать тебе, государыня, долго придется. Времена были темные. Смутные.

Род пошел от Данилы Андреевича. Плещеевым звали, Басманом прозвали. В Литве в плену погиб. Сын его, Алексей Данилович, великим воителем себя при Иване Васильевиче Грозном показал. При взятии Казани отличился — чин окольничего получил. Несколько лет прошло — с семью тысячами солдат полтора суток шестидесятитысячное войско крымского Девлет-Гирея удерживал. Никто поверить не мог. Ан сумел Алексей Данилыч.

Тут уж в награду и вторым наместником в Новгород был назначен, и звание боярина получил. Кажется, сиди да жизни радуйся. Нет, началась Ливонская война, у государя на войну отпросился. Нарву взял. Полоцк осаждал.

Только когда Полоцк взяли, в эти края приехал — поместье у него здесь богатейшее. Хозяйством заниматься тоже надо. Да где! Едва доехал, узнал — Девлет-Гирей на Московию двинулся. Алексей Данилович людей своих вооружил, с ними да с сыном Федором в Рязани засел. Стены ветхие. Башни местами пообрушились. Как тут воевать, казалось. И снова искусством одним своим ратным разбил крымчаков. Отстоял город.

Вот только хотел Алексей Данилович и при дворе Ивана Грозного быть во всем первым. А уж тут иное искусство — государя веселить, каждое его желание угадывать, упреждать волю царскую.

Кто бы подумал, только и здесь преуспел боярин. Царь без него шагу не делал. Во всем на Басманова полагался. Опричнину ему поручил устраивать. Во многих злодействах царских участвовал, пока до него самого черед не дошел.

Потакать Грозному потакал, а сам Алексей Басманов о другом государе думал. Видел, нельзя Ивану Васильевичу на русском престоле оставаться. Угождал, а выходит, ненавидел. С поляками переписку завел, с новгородцами, с князем Владимиром Старицким, двоюродным братом царя.

Раскрылось все ненароком. Подвернулся доносчик. Обо всем доложил Грозному. Обо всех мелочах известен был — ничего не потаил.

Страшное вышло дело. Новгород в крови захлебнулся. Вместе с новгородцами порешил Грозный Басманова с сыном Федором, любимцем своим. Сколько лет без Федора не мог ни веселиться на пирах, ни в злодействах свирепствовать. А тут вроде бы душу отвел.

Князь Курбский твердил, будто мало что отца и сына государь порешил, но заставил Федора отца убить. Будто бы отцеубийством наглядеться не мог. Курбский свидетельствовал, а там так ли оно в жизни было, кто знает.

— Побледнела ты, государыня. Может, ни к чему тебе рассказ мой?

— Говори, отец, все говори! Ничего не потай.

— Что уж таить. Остались от Федора два сына — Иван Федорович и Петр. Ивану судьба была при царе Борисе от разбойничьего атамана Хлопка еще в 1604 году погибнуть. С великой честью его в Троицком монастыре погребли. Сам царь вклад немалый по его душе вложил.

— А Петр Федорович? О нем что ж не говоришь?

— И до него черед дойдет. Он меньший. После гибели отца малолетним несмышленышем остался. Царь Федор Иоаннович его сразу от родовой опалы освободил. Как в возраст пришел, стольником назначил. Рано окольничим стал. Воеводой крепость на реке Валуйке строил.

— Что ты мне, отец, о крепостях говоришь. А в 1604 году не он ли против государя Дмитрия Ивановича воевал? Самозванцем его обзывал. В Новгороде-Северском осаду государеву выдержал. Не он? Другой Басманов?

— Нет, государыня, он самый.

— Так как же?

— А ты дальше послушай, коли милость твоя будет. Не торопись.

В 1604 году его царь Борис вместе с князем Трубецким для защиты от государя города Чернигова послал. Только уже в пути услышали они с князем, что Чернигов в руки Дмитрия Ивановича перешел. Решили запереться в Новгороде-Северском.

Горожане не хотели ворот перед Дмитрием Ивановичем закрывать. Кругом одни измены были. Кабы не ополчение прибывшее, пришлось бы Новгород-Северский сдать. А так в конце декабря добился Петр Федорович, что государь Дмитрий Иванович от города отступился.

Царь Борис не знал после такой победы, как Басманова встречать, чем привечать. Самых знатных бояр за город навстречу ему выслал. Чтобы в сани его, царские, Петра Федоровича, посадили. Благовест по всему городу.

А во дворце из царских рук получил боярин золотое блюдо с червонцами. Множество сосудов серебряных. Поместье богатейшее. Сан думного боярина да еще и денег живых ни много ни мало — две тысячи рублей!

После кончины царя Бориса бояре, не раздумывая, командование всеми войсками Басманову передали. Новый царь, годуновский сын Федор Борисович, при всем честном народе заклинал, чтоб служил ему боярин, как отцу его служил.

Петр Федорович… Что ж, Петр Федорович сам присягу молодому царю принес да и все войско к присяге Федору Борисовичу Годунову привел. Было это 17 апреля, как сейчас помню, на память священномученика Симеона, епископа Персидского. А на мученика Акакия Сотника перешел к государю Дмитрию Ивановичу.

— Это сколько времени прошло?

— Времени? Двадцати дней не минуло, государыня, всего-то двадцати дней.

— И потом до смерти своей служил государю Дмитрию Ивановичу? Смерть за него захотел принять? Как же это?

— Что тут сказать? Чужая душа — потемки, государыня. Только, по моему иноческому разумению, прозрел боярин.

— Как прозрел? Яснее мне скажи, отец, понятнее!

— Понял, что видит перед собой истинного царевича Дмитрия Ивановича. Что служил, выходит, всю жизнь цареубийце. Что попрал подвигами своими законы и божеские, и человеческие. Послужить правому делу решил и уж на том до конца стоял.

— А убийца? Убийца его? Ему-то что? Почему боярина порешил? Ножом. Как зверя дикого на охоте.

— Нет, государыня, не как зверя дикого и не на охоте. Как тать в нощи, вот что. Тут уж руку Василия Шуйского надобно искать. Это их семейство на все гораздо, а уж исподтишка да из-за угла — они первые мастера.

— Прости, отец, что рассказывать заставила. Нелегко тебе.

— Что ты, что ты, государыня-царица, и думать такое не следует. Ты тому же государю служишь, тот же крест на раменях несешь. Благослови тебя Господь вместе с царственным отроком твоим. Может, еще приду тебе поклониться в Кремле московском, когда к обедне к Пречистой Богородице с сыном пойдешь.

— Если бы…

Стены коломенского кремля высокие. Длинные. Спросила у воеводы — на две версты тянутся, похвастался. За час не обойдешь. Одних башен четырнадцать. Есть где укрыться, где осаду выдержать.

Иван Мартынович из Москвы примчался. От боев не остыл. Радостный. Шумный. Столы приказал казакам ставить.

— Победа, ясновельможный боярин?

— Будет победа, государыня! Бесперечь будет!

— А радость твоя отчего, ясновельможный боярин?

— От смуты ихней, государыня. Нипочем к согласию прийти бояре не могут, а раз так, и силы ни у кого не будет государя нашего на престоле не утвердить. Везде смута — что у московитов, что в польском стане. Зигмунт твердо на том стал, чтобы одну державу утвердить — Варшаву с Москвой. Не верит сыну. Да и кто бы поверил! Каждому государю своя дорога снится. Отцовская рука королевичу и в Польше поперек горла стала, а на своем-то престоле, гляди, и вовсе от него отмахнется.

— Был у меня тут монах из Чудова.

— Кто таков? К чему?

— Сродственником Басмановых назвался. Историю семейства ихнего рассказывал. О том, как Петр Басманов в Дмитрия Ивановича уверовал, служить ему до последнего своего дыхания стал.

— Утешил, государыня, как вижу. Только ведь как на все дело посмотреть. Может, уверовал. Значит, вроде совесть у него зазрила, что ли?

— Не может быть такого, полагаешь, ясновельможный боярин?