Похоже, кто-то опрокинул тлеющую жаровню или с досады подпалил дом. Ветерок быстро раздул пламя, и оно пошло гулять от дома к дому, с ревом пожирая сухую древесину. Молясь и богохульствуя, конкистадоры бросились прочь.
Казалось, вокруг разверзся ад. Падали и катились по узким улицам горящие бревна, рушились пылающие тростниковые стены, накрывая бегущих огненным ковром. Тлеющая солома с крыш наполнила воздух горячим пеплом, обжигающим брови и ресницы. Маленькая головешка скользнула Ромке за воротник. Не в силах добраться до жалящего тело огненного овода, он задергал кирасу, пытаясь вытряхнуть его. Никак.
С трудом выскочив из-под рушащейся в облаке искр стены, к нему подлетел Мирослав, толкнул в спину. Ромка полетел вперед и больно ударился в утоптанную землю выставленными руками. Сзади затрещало что-то невидимое в дыму, потом рухнуло с долгим, мучительным грохотом. К густому темному дыму примешалась едкая известковая пыль. Ромка вскочил и побежал, уворачиваясь от языков ревущего пламени, жадно лижущих его панцирь. Выскочил за ворота и только тут смог наконец вдохнуть в опаленные легкие глоток чистого, живительного воздуха.
Прокопченные и злые испанские меченосцы стояли на утоптанной площадке перед покосившимися, съедаемыми огнем воротами. За их спиной догорала деревня, перед ними остановилась группа кавалеристов во главе с Кортесом. Он посмотрел на солдату укоризненно, ничего не сказав, тронул поводья и направил коня к небольшому ручью, весело журчащему в неглубокой балке.
Педро де Альварадо, проезжая мимо Ромки, наклонился с седла и ехидно прошипел:
— Молодец, дон Рамон, а мы-то хотели под крышей поспать.
Ромка сплюнул забившие горло гарь и копоть и повел своих солдат следом за удаляющейся колонной.
Отыскав свободное место на берегу, молодой человек зачерпнул шлемом воды и присел под деревом. С трудом расстегнув тугие ремешки, снял кирасу и попытался посмотреть, что стало со спиной. От плеча вниз уходила багровая полоса ожога, терялась вне пределов видимости, но, судя по боли и зуду, заканчивалась она где-то в районе крестца. Ожоги для него были не внове, потому Ромка даже зажмурился, когда представил себе, как все будет болеть и чесаться, когда он попытается вновь надеть на себя куртку и кирасу.
— На, помажь. — Как всегда незаметно подошел Мирослав и протянул Ромке склянку с маслянисто поблескивающим жиром. — Полегчает.
— Что, сало? Медвежье? — спросил Ромка, принимая склянку из рук воина.
— Почти. Из мертвого индейца вытопили.
Ромкина рука замерла в воздухе. Он поперхнулся, но, пересилив себя, густо намазал рану, насколько мог дотянуться. Мирослав посмотрел на него с жалостливой иронией.
— Ну, чем еще людоедским попотчуешь? — озлился Ромка.
— Мяса могу принести.
— Того же индейца?
— Нет, собаки на пепелище вернулись. Ребята наловили.
— Да тьфу на вас, — поморщился Ромка. Собак он всегда любил больше, чем людей.
— Ну и ложись спать голодный, — усмехнулся Мирослав и пошел к костру, над которым аппетитно дымилось жаркое.
«Будьте вы прокляты все, — подумал Ромка, устраивая обожженную спину так, чтоб ее не касалась одежда, и накрываясь плащом. — Домой хочу, в Москву».
Утром он проснулся с больной головой. Спину щипало. Во рту, несмотря на четверть[30] выпитой с вечера воды, остался привкус гари. С трудом разогнув затекшие ноги, он напялил на голову шлем, подхватил кирасу и побрел к построению. Многие, так же, как он, не стали надевать на себя полный доспех, дабы не тревожить ран.
Испанцы двинулись дальше. Вспаханные поля закончились, местность стала подниматься вверх. На горизонте замаячили горные отроги.
Кортес остановил колонну, прильнул к подзорной трубе, что-то долго разглядывал, переговариваясь с Альварадо, потом подозвал остальных капитанов:
— Господа, впереди нас ждет проход, около которого сосредоточена армия численностью около пяти тысяч человек. Атаковать в лоб невозможно, потери будут велики, обойти нельзя. Что будем делать?
— Фермопилы, будь они неладны! — сплюнул в пыль Альварадо.
— Орудия надо выдвинуть и расстрелять с дистанции, — предложил Меса.
— Нельзя. Много их. Если в атаку пойдут, то смогут добежать до того, как мы их выкосим, и плакали наши орудия, — ответил Альварадо.
— А если стрелков моих вон за кустами спрятать? — Де Ордас показал на заросли. — Мы обеспечим фланговый огонь, а дон Рамон с меченосцами расположится по фронту, чтоб прикрыть либо нас, либо Месу.
— Лучше, если туда кавалеристы встанут, — ответил Альварадо. — А дон Рамон останется при пушках.
— Все равно можем не успеть, — проговорил Кортес. — Даже если орудия сохраним, могут погибнуть артиллеристы.
— А если постромки к ним приделать? — подал голос Ромка.
— Это как?! — оглянулись на него все.
— Привяжем веревки к лафетам и запряжем индейцев. Если что, дадим команду. Они пушки оттащат, а мы прикроем.
— А ведь верно, — хлопнул его по плечу Альварадо. — Подвижную батарею организовать. Зарядил, пальнул, оттащил, снова зарядил и пальнул.
— Так и наступать можно. Только веревки надо к передкам привязать и объяснить индейцам, когда пригнуться, — добавил Ромка. — А мечников впереди, клином. И с одного фланга стрелков, а на другой — конников.
— Так и сделаем, — подытожил Кортес. — Выведите нескольких пленных и отправьте к ним. Пусть скажут, что мы пришли как друзья и не хотим воевать.
— Так они не послушают, — выразил общую мысль Альварадо.
— Знаю, — ответил капитан-генерал. — Потому найдите королевского эскривано Диего де Годоя. Пусть он составит протокол и внимательно занесет в него все наши действия. Мы должны иметь доказательства того, что не начинали первые.
Ромка отправился к своим солдатам и коротко объяснил им задачу. Ветераны, привыкшие к военным хитростям, тут же уловили его мысль и одобрительно закивали. Меса и де Агильяр кое-как объяснили индейцам, что от них требуется. Те вроде поняли. Арбалетчики и аркебузиры отошли на левый фланг и встали так, чтобы своим огнем не накрыть артиллеристов. Конники выстроились уступом позади пехоты.
Минут пятнадцать ничего не происходило, потом со стороны скал раздались крики, вой труб, гром барабанов, свистки и нестройный топот. Посольство Кортеса успеха не возымело, и вражеская армия двинулась вперед, постепенно разделяясь на два отряда. Первый вытянулся клином, наконечник которого нацелился прямо на батарею, второй по широкой дуге заходил справа. Скоро стали различимы высокие плюмажи из перьев, значки и штандарты над полками и огромное знамя с распростертым белым орлом — символом Талашкалы.