– Все? Это слишком много. Иначе не будет заметно Добра.
Он сказал негромко:
– Я видел, сэр Ричард, как вы фыркали, когда я… ну, с мечом. Но ведь надо же простому люду показывать пример доблести и мужества?
– Надо, – согласился я кротко.
В голове стучали молотки, я перебирал в памяти все, что сохранилось, но там всплывали такие куски, что я содрогался: наяву ли стрясанулось аль у меня крыша поехала? И как я держался? К счастью, если абсолютное большинство при пьянке развязывается, то я как раз завязываюсь. И чем больше приходится выпить, тем старательнее слежу, чтобы не обос… не опозориться. А когда вообще уже полный перебор, вообще молчу, как инозвездные цивилизации. Так что не надо, что я по пьяни натворил то-то и то-то. Брехня, по пьяни я вообще зайчик.
Дорога привела к неширокой речке. Кони пошли вдоль воды шагом, сами присматриваясь, выбирая брод. Далеко впереди молодая девушка вошла в воду по колено, тоже намереваясь перебраться на ту сторону. Нас она не видела, сосредоточенно всматривалась в темную воду.
Кони шли по мокрому песку, копыта увязали, но ступали бесшумно. Девушка медленно двинулась вперед, нащупывая путь. Дно понижалось, и, соответственно, она поднимала подол все выше и выше. Я засмотрелся, ее ноги открываются постепенно, как в дразнящем стриптизе. Когда поднялись до уровня икр, я напомнил себе, что в этом веке еще не изобрели нижнее белье, о женских трусах слыхом не слыхивали…
Черт, с середины реки дно начало повышаться, девушка быстро выбиралась на берег, так же постепенно опуская платье. Разочарованный, я подумал тускло, что Бог мог бы выкопать речку и поглубже или же могли бы пройти дожди в верховьях, чтобы уровень поднялся… рассмеялся, ибо столько видел совсем голых баб, но голых – это не совсем то…
Правда, возможно, голость тех баб как раз и служит некоторой защитной реакцией… Я не успел додумать, девушка была уже у берега, правда, там пришлось преодолеть яму, где снова приподняла платье, на этот раз приоткрыв сверкающие ягодицы… вода справа от нее забурлила, девушка вскрикнула, выронила края платья, руки взметнулись над головой, и она исчезла под водой.
Потрясенные, мы смотрели на кровавый водоворот, что возник там, по течению поплыли красные струи, но тут же вода стала чистой и спокойной. Я видел, как утаскивают антилоп крокодилы, но тогда вода бурлит долго, на поверхность выныривает то рогатая голова, то копыта, то крокодилий хвост или спинной гребень, а здесь как будто ее утащило и смололо в гигантской мясорубке, даже крови выплеснулось едва-едва…
Гендельсон перекрестился:
– Господи, прими душу ее с миром. Даже если она язычница, прими!.. Они все здесь живут, не зная Твоего спасительного учения…
Я чувствовал себя так, словно тоже вот-вот перекрещусь или перекрещу то место, отгоняя страшного зверя. Посмотрел на Гендельсона, лицо опалило жаром. Дурак же, ничтожество, надутый петух, но все-таки прежде всего подумал о той несчастной, просит принять ее по-доброму, хоть она и чужая, а я сразу о своей шкуре, о своей драгоценной жизни, трус несчастный…
Впрочем, сказал себе в оправдание, я в самом деле значу намного больше. К тому же мне, а не ему приходится думать, где переправиться на ту сторону.
Мост мы отыскали ниже по течению. Выгнутый крутой аркой, без опор, из тяжелых каменных глыб, он красивой дугой соединял оба берега – удивительно простое и гениальное сооружение, когда вытесанные в форме клина глыбы распирают все остальные, заклинивая их, не давая рухнуть в воду.
Гендельсон забормотал молитву, полез за нательным крестом. Мост старинный, это видно издали, а вот так, вблизи, он, на мой взгляд, чересчур красивый, изысканный, вычурный. Как будто строила его бригада, в составе который были Леонардо да Винчи, Кулибин, Ломоносов, Рафаэль и Пракситель. Но речка-то тьфу, не сегодня завтра пересохнет, на таких бывают только простые деревянные мостики, дощатые…
Конские копыта со звоном опустились на первые плиты. Гендельсон поехал первым, выказывая мужество, но молитву все-таки бормотал громко, а в руке был крест. По обе стороны тщательно уложенных каменных плит массивный добротный барьер, изукрашен затейливой резьбой. Тщательно и любовно украшен, но как-то не смотрится он здесь, ему бы в королевском парке, а еще лучше – в императорском.
Громкое бормотание осточертело, мы съехали уже по мосту вниз, каменное чудо осталось далеко позади, а этот набожный вельможа все бормочет, крестится. Плюет через левое плечо, ловит в воздухе крохотных чертиков…
– А розовых слонов не видать? – осведомился я раздраженно.
– Каких слонов?
– Крупных, – сказал я. – Чем вам мост не угодил? На нем табличка, что его строил дьявол?
Гендельсон ответил с достоинством:
– Этот мост, сразу видно, построен еще до пришествия Христа.
– Ну и что?
– Его строили нехристианские руки, непонятно?
– Не христианские, – возразил я, – еще не значит, что нехристи!.. Иоанн Креститель тоже был до Христа, как и Моисей или Александр Македонский. Или те же Адам и Ева… Ну и что?
– Церковь не отрицает построенного нехристианами, – сказал он объясняюще, – но предписывает относиться с осторожностью. Да, с осторожностью! Тогда еще не знали света учения Христа, жили в грехе, творили греховное наряду с негреховным, не ведая разницы…
К обеду кони приморились. Я присмотрел удобное местечко: раскидистый дуб, что выдвинулся почти на сотню шагов вперед от плотной стены леса, ничто не подкрадется незамеченным, крохотный родничок выбивается из-под корней дерева и тут же теряется в густой траве…
Гендельсон сполз с коня и не пошевелил пальцем, чтобы собрать хворост и помочь разжечь костер. Я посмотрел на его землистое лицо, напомнил себе, что я в доспехах тоже чувствовал себя несладко. Можно сказать, повезло, что Терентон настоял на своем. Пока что я все железо таскал бы, как дурак, зазря, а я из того мира, где за каждое шевеление пальцем требуют зарплату, а за шевеление двумя пальцами – еще и премию…
Мне не сиделось, понятное томление изнутри разъедало грудь, я не мог встречаться взглядом с человеком, который на моем пути к Лавинии, не мог сидеть рядом, не мог вести вот так у костра беседы. Когда на конях, так просто перебрасываешься репликами, ветер свистит в ушах, грохот копыт, над головой проносятся птицы, а в траве мелькают спины то привычных зайцев, то что-то странное и пугающее, у костра же мир сужается до пределов освещенности пляшущими языками пламени, а в таком мире мне с Гендельсоном тесно, очень тесно.
– Присмотрите за конями, – сказал я суховато, – благородный сэр.
Он вспыхнул, надулся, некоторое время сверлил меня злым взглядом, но, увы, здесь не его замок, а я не его крепостной, проворчал, стараясь держать голос руководящим:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});