Заметим, что указанные меры были разработаны и начали реализовываться в течение 1928 г., когда о «сплошной коллективизации» и «ликвидации кулачества как класса» речи еще не шло. Однако нагнетание «чрезвычайщины» уже стало реальностью. Новая волна чрезвычайных мер в ходе хлебозаготовок в деревне стала подниматься в ноябре 1928 г. По своему размаху и силе удара она оставила далеко позади первую, что стало очевидно уже в начале 1929 г.[739]
Это вызвало усиление крестьянского противодействия, вплоть до массовых протестов и вооруженных выступлений. Несмотря на это, военные политработники посчитали, что нужные меры в армии уже приняты и заметного колебания в настроениях красноармейцев не будет[740].
Однако органы ОГПУ не снижали интенсивности своей работы и одновременно настойчиво информировали командование и политорганы об обстановке в войсках. Для первых месяцев 1929 г. характерна сводка ОО ОГПУ от 1 мая «Основные моменты отрицательных настроений в РККА». В ней говорится о дальнейшем росте и обострении «крестьянских настроений», высокой активности антисоветских элементов, проникших в армию, недоверии красноармейцев к разъяснениям со стороны начсостава по вопросам внутреннего положения в стране[741].
Чекисты отметили, что за последнее время «крестьянскими настроениями» охвачена в большей степени, чем прежде, середняцкая прослойка красноармейцев, особенно в территориальных частях. С января по март, говорилось в сводке, произошел рост количества зафиксированных фактов проявления недовольства политикой партии на селе. Так, если в ЛВО в феврале отмечен 401 случай, то в марте — 1187. Аналогичная картина наблюдалась и в других военных округах[742].
В указанной сводке особисты констатировали еще одно важное обстоятельство, выявленное в ходе оперативной работы, а именно: основным источником возбуждения недовольства являются письма из деревень. В них содержалась также апелляция крестьян к Красной армии, призывы стать «на защиту крестьянства»[743].
Данный канал негативного влияния следовало перекрыть. Поэтому ОГПУ принимало конкретные меры. Так, еще 2 февраля 1928 г. на места была направлена циркулярная почто-телеграмма следующего содержания: «В целях ограждения Красной армии от проникновения в нее писем с выпадами против Соввласти, нелепыми слухами и вообще с сообщениями, могущими иметь вредное и разлагающее влияние на красноармейцев, необходимо применять все возможные меры к охвату 100 % всей деревенской корреспонденции, идущей в Красную армию, чтобы все документы, нежелательные к допуску в Красную армию, подвергались конфискации. Чистку производить за счет ослабления обработки других видов корреспонденции»[744].
Однако задача, поставленная аппаратам ПК, с большим трудом поддавалась решению ввиду недостатка технических и штатных возможностей. Поэтому 3 января 1930 г. начальник СОУ ОГПУ Е. Евдокимов распорядился читать и, если это требуется, конфисковывать корреспонденцию в основном тех военнослужащих, которые поставлены на учет как социально чуждые или классово враждебные элементы[745].
Еще через несколько дней он разослал уточняющее указание. В нем содержалось требование к аппаратам ИНФО — ПК совместно с особыми отделами крупных гарнизонов составить план очередности полной чистки корреспонденции отдельных воинских частей, но не снижать 10–15 % чистки писем во всех остальных[746].
Активизация агентурно-оперативной и репрессивной деятельности органов ОГПУ и особых отделов, в частности, произошла в конце 1929 г.
Как известно, ноябрьский (1929) пленум ЦК, проходивший под влиянием опубликованной в газетах статьи И. Сталина «Год великого перелома», в качестве первоочередной задачи определил развертывание «сплошной коллективизации». К реализации установок ЦК были привлечены все заинтересованные ведомства. Безусловно, ОГПУ стояло на одном из первых мест.
Особым отделам предстояло максимально обеспечить политическую устойчивость в армии в условиях «сплошной коллективизации» и «операций по кулачеству». Предстояла не только напряженная работа, но и ожесточенная борьба, поскольку из поступающей информации чекисты знали, что «крестьянские настроения» все чаще стали перерастать в «повстанческие», чего ранее не наблюдалось. К примеру, при разработке одной из контрреволюционных группировок в Волынском округе выяснилось, что она имела филиал в одном из батальонов 131-го полка, состоящий из 14 военнослужащих, которые готовились присоединиться с оружием к восставшим крестьянам. И этот факт не был единичным. Особый отдел ОГПУ дал указание внести в таблицу негативных проявлений в РККА специальный пункт — «повстанческие настроения»[747].
Отметили чекисты и рост числа группировок в войсках, возглавляемых кулаками. Эти группировки преследовали цель срыва разъяснительной работы политаппарата путем организованных выступлений на занятиях и обработки отдельных красноармейцев, а также инициации коллективного неповиновения. Если в феврале — марте 1929 г. таких группировок было выявлено 56 (с общим количеством участников 297 человек), то в мае — июне удалось установить наличие еще 70 групп (362 участника). Эта тенденция сохранялась в течение всего года[748].
На основе информации особых отделов и донесений политорганов Политическое управление РККА издало директиву о задачах работы в армии в связи с решениями ноябрьского пленума ЦК ВКП(б). В нем традиционно говорилось об укреплении за последнее время политико-моральной устойчивости красноармейских масс и дальнейшем сплочении их вокруг генеральной линии партии. Вместе с тем, ПУ РККА не могло не отразить данные ОГПУ о «бешеном» сопротивлении политике партии со стороны кулацко-нэпмановских элементов и о том, что обострение классовой борьбы в стране в той или иной форме находит свое отражение в Красной армии. «Особое внимание, — говорилось в директиве, — должно приковать к себе появление за последний период в отдельных частях антисоветских, контрреволюционных группировок»[749].
Карательные органы, прежде всего особые отделы, призывались беспощадно ликвидировать их, а политорганы и партийные организации — оказывать полное содействие, чтобы исключить любую возможность каких бы то ни было неожиданных антисоветских выступлений.
Отреагировал на ситуацию и Реввоенсовет СССР.
На его пленуме участники даже попеняли военно-судебным органам за то, что они не всегда применяют достаточно жесткие репрессии в отношении наиболее опасных преступлений, особенно связанных с классово враждебной активностью[750].
Серьезно тревожила руководство РККА информация Особого отдела ОГПУ о проявлении симптомов вовлечения в сферу «крестьянских настроений» командно-начальствующего состава. Начальник ПУ РККА Я. Гамарник даже подписал обзор указанного явления. Документ имел оглушающий заголовок — «Сращивание начсостава с классово-враждебными элементами», однако затем его заменили на абсолютно нейтральный — «О подборе работников, посылаемых для работы в деревню». Но даже под таким заголовком Я. Гамарник не решился разослать обзор в политические управления военных округов, боясь, очевидно, подорвать доверие к командным кадрам[751].
Особисты проинформировали начальника Политуправления еще об одной опасности, которой никто, похоже, не ожидал. Стала проявляться тенденция формирования уже не только кулацких, но и середняцко-бедняцких группировок в армейской среде[752].
Ждать каких-либо мер со стороны военного руководства в Особом отделе ОГПУ не стали. ОГПУ вышло с предложением в инстанции о неприменении высылки к тем крестьянским семьям, члены которых проходят службу в рядах РККА и Флота. Оно было поддержано, о чем циркулярным письмом и довели до сведения местных органов[753].
Цель указанного документа формулировалась в разосланной на места директиве предельно четко: «Чтобы максимально обеспечить политическую устойчивость армии при проведении операций по кулачеству». Одновременно руководство ОГПУ предостерегало подчиненные органы, что задача не будет выполнена в случае оставления в армии социально чуждых элементов, не говоря уже о классово враждебных.
Особистам указывалось на необходимость продолжать чистки, не допуская их временной приостановки. И лишь после увольнения того или иного военнослужащего сообщать в территориальные органы ОГПУ о возможности высылки его семьи, а также и его самого.
В отношении лиц комсостава, изобличенных в систематической агитации против политики партии и Советской власти на селе, предлагалось применять арест, согласовывая его с РВС округов (по среднему начсоставу) и с Особым отделом ОГПУ (по старшему и высшему начсоставу).