Однако обстановка начала меняться во второй половине 1924 г. По мнению Р. Пиляра, хорошо владевшего ситуацией (поскольку он одновременно являлся еще и заместителем начальника Контрразведывательного отдела), все элементы, недовольные диктатурой пролетариата, стали поднимать голову. Они не дождались «НЭПа политического» как логического следствия реализуемой экономической политики.
Добавим к словам Р. Пиляра, что на «состояние умов» в Красной армии серьезно повлияла внутрипартийная обстановка, когда одной из противоборствующих сторон руководил глава военного ведомства Л. Троцкий.
В связи с этим нельзя не упомянуть, что уже в период подготовки съезда стала ясна ближайшая перспектива освобождения Л. Троцкого со всех постов в Красной армии и замены его на М. Фрунзе. Соответствующее решение Политбюро ЦК ВКП(б) последовало уже в период работы съезда[707].
Случайное совпадение здесь абсолютно исключено. Новые задачи для особистов невозможно было бы поставить, оставайся на своих должностях основной критик и откровенный недоброжелатель чекистских органов в войсках, каким и являлся Л. Троцкий.
Выступая на съезде фактически от имени руководства ОГПУ, Р. Пиляр, как бы извиняясь за отношение к особым отделам в предшествующее время и указывая на серьезные изменения в Красной армии, прежде всего на проводимую коренную реформу, констатировал: «Все это заставило нас обратить внимание на Красную армию и на обслуживающие Красную армию особые отделы»[708].
Как в докладе, так и в выступлениях участников съезда звучала тревога в связи с процессами, развивающимися в деревне, особенно в связи с объявленным в рамках военной реформы ускоренным переходом к территориально-милицейской системе комплектования войск. Согласно данным статистики, на конец 1924 г. среди призывного контингента 81,7 % составляли крестьяне и лишь 11 % — рабочие. Впрочем, как уже говорилось выше, и среди рабочих значительная доля приходилась на выходцев из села, имеющих с ним прочные связи. Таким образом, на практике страна имела «Креетьянско-рабочую», а не «Рабоче-крестьянскую» Красную армию[709].
С точки зрения «большой политики» опасения чекистов были не принципиальны. Выступая на XII съезде РКП(б), И. Сталин заявил, что «армия — это единственный сборный пункт, где рабочие и крестьяне разных губерний, оторванные друг от друга, сходятся и, сходясь, выковывают свою политическую мысль»[710].
Эти слова прозвучали в апреле 1923 г., когда еще не началась военная реформа, в том числе и массовый переход к созданию территориальных дивизий. К началу же 1925 г. Приволжский военный округ на 100 % состоял из территориальных дивизий, на 90 % — Московский, на 55 % — Украинский[711].
А в самой деревне усилилось расслоение крестьянства, проявился рост его политической активности. При этом бедняки и батраки самостоятельной роли не играли, низовой советский аппарат, вследствие своей засоренности и слабости, не мог оказывать позитивного влияния.
В докладе для Политбюро о политическом положении в стране за 1924 г. Ф.Дзержинский отмечал, «что если в первые годы после введения НЭПа уставшее от Гражданской войны крестьянство погрузилось в политическое оцепенение, то теперь, к концу 3-го года НЭПа, наметилась тенденция к быстрому пробуждению общественной жизни в деревне, крестьянство приобрело способность к ясному пониманию и учету своих интересов»[712]. Касалось это, в основном, зажиточных слоев.
Высшие партийные инстанции мало обращали внимания на чекистские материалы о концентрации в сельских районах и малых городах так называемого «подучетного элемента» — бывших офицеров и военных чиновников, служивших в белых и националистических армиях. Стремясь избежать каких-либо репрессий и контроля со стороны органов госбезопасности, они стремились уехать из крупных центров, отсидеться «в глуши». Многие из них являлись командирами запаса и подлежали призыву на разного рода сборы либо по мобилизации — в части Красной армии. По данным ОГПУ, наметилась тенденция сближения «бывших» с зажиточной частью крестьянства, как с наиболее культурным элементом деревни. Эти контакты давали о себе знать в период выборов в местные советы, когда «бывшими» и кулаками ставилась цель овладения низовым государственным аппаратом[713].
На своем съезде особисты отметили и такой существенный компонент обстановки на селе, как массовые репрессии, развернувшиеся в отдельных местностях, где формировались территориальные дивизии, что вызывало сильное недовольство населения. Эти репрессии были связаны со сложностями в реализации налоговой кампании и проводились не карательными органами, а, как правило, местным активом. К примеру, в Саратовской губернии за короткое время власти арестовали около 250 тысяч человек[714].
Делегаты отдавали себе отчет в том, что выдвинутый партийным руководством лозунг «лицом к деревне», в сочетании с переходом на территориальную систему комплектования войск как на основную, с неизбежностью ставит перед особыми отделами новую задачу — контроль за развитием «крестьянских настроений» в частях Красной армии, борьбу с наиболее радикальными их носителями. Противодействие работе в войсках антисоветских партий (эсеров и меньшевиков) уже не рассматривалось к середине 20-х годов как основное направление деятельности, поскольку они фактически прекратили свое существование в результате целенаправленных действий органов госбезопасности. «Крестьянскими настроениями» среди рядовых военнослужащих и младшего комсостава могли воспользоваться скорее анархисты и националистические группировки, типа Украинской коммунистической партии («укаписты»). С ними предстояло усилить борьбу. Под подобными настроениями чекисты понимали реакцию крестьянских слоев армии на происходящие на селе события, возникновение недовольства деятельностью властей (хлебозаготовками, сельхозналогом, изменением товарных отношений на рынке, самообложением и т. д.).
В этом ключе вопрос о «крестьянских настроениях» впервые предметно обсуждался на Втором Всесоюзном съезде особых отделов. Докладчик Р. Пиляр отметил, что процесс расслоения деревни «вызвал небывалый рост политической активности крестьянства… и этот рост активности главным образом захватил кулацкие и середняцкие слои деревни как наиболее мощные и более независимые, более культурные»[715].
Активность проявилась в стремлении к самоорганизации, к участию в управлении, в намерении влиять на выборы местных советов и играть решающую роль в землеустройстве. Стали появляться призывы к созданию советов трудового крестьянства (СТК), как это уже было в период «антоновского» восстания, т. е. параллельных органов власти.
Все это не могло не сказываться на Красной армии. Отсюда вытекали и новые задачи для особых отделов: усиление агентурно-осведомительной работы среди рядовых военнослужащих и в районах комплектования территориальных частей. «Если мы раньше, — констатировал Р. Пиляр, — обращали внимание главным образом на комсостав, то сейчас наше внимание должно быть устремлено на красноармейскую массу. Мы должны изучать отражение настроений деревни в этой красноармейской массе»[716].
Вопрос о работе в территориальных частях, как основной, рассмотрел и помощник начальника Особого отдела ОГПУ Л. Залин.
Обратим внимание на то, что ОГПУ поставило перед командованием РККА вопрос о боеготовности и политической надежности территориальных дивизий именно в первой половине 1927 года. Имея оперативную информацию о тенденциях в развитии отношения капиталистических стран, и прежде всего Англии, к СССР, чекисты прогнозировали осложнения на международной арене. В то же время все более вырисовывались трудности в реализации партийной политики на селе. Безусловно, о сплошной коллективизации и масштабной борьбе с кулачеством еще никто не помышлял.
Однако чекисты оценили первые сбои в хлебозаготовках как тревожный симптом.
Вероятность близкой войны стала более реальной. Английское консервативное правительство в мае 1927 г., разорвав дипломатические отношения с СССР, предпринимало усилия по сколачиванию антисоветского фронта. Убийство в это время в Варшаве посла нашей страны П. Войкова, нападения на советские дипломатические представительства в Китае, попытка террористов взорвать здание ОГПУ в Москве, убийство заместителя полпреда ОГПУ в Белорусском военном округе И. Опанского подтверждали мнение о подготовке прямой военной интервенции. Такое мнение советских властей было доведено до населения в специальном правительственном сообщении, опубликованном 8 июня 1927 г. в газете «Правда»[717].