Сокровенный Бог,
Я слагаю свой дар
У Твоих у ног.
И в этот момент хор расцвел красочной радугой голосов – мужскими и женскими, высокими и низкими, пронзительными и нежными, робкими и уверенными… Многоцветие слаженного звучания заполнило молитвенный зал целиком:
Невелик он пусть,
Но во славу Твою!
Я Тебе молюсь
И Тебе пою.
Теперь настал черед басов, и помещение буквально завибрировало, наполненное низкими гудящими звуками.
Господин в ночи,
Властелин во тьме!
Обо мне умолчи
И забудь обо мне
Но вот уже и высокие женские голоса – пронзительные сопрано участвующих в службе жриц – ворвались в звучание мессы, буквально ломая и сбивая с тона мужской хор:
В тот последний час,
В страшный день, когда
Ты обрушишь страны
И города,
Внезапно слаженность храмового хора сменилась яростным спором разных голосов, ведущих свои партии наперекор друг другу в такой сумятице, которая граничила уже с какофонией:
Все дворцы и башни
Ровняя с землей,
Усыпая пашни
Мёртвой золой
И сметая их
Полосой огня –
Ты на этот миг
Пощади меня!
И на этих последних словах прежняя мешанина звуков и разноголосица, словно по мановению руки всемогущего дирижера, снова свелась и слилась в идеальную гармонию, а прежние горестные стенания сменились уже торжествеными, радостными и светлыми тонами.
Дай мне путь земной
Завершить в свой срок
И пребудь со мной,
Мой Последний Бог.
Ниспошли мне дождь,
Ниспошли мне ночь,
Ниспошли мне мощь
Горе превозмочь,
Пока хор выпевал эти слова, две темные фигура в ритуальных плащах неспешно двинулась навстречу друг другу вдоль стен, одну за одной гася горевшие там маленькие свечи. И к тому моменту, когда хор завершал мессу, зал Сокровенного Постижения уже погрузился во мрак – за исключением статуи божества и корзины с дарами у ее ног: лишь они блестели в темноте, подсвеченные только пятью большими ритуальными свечами, обрамлявшими жертвенник.
Впоследствии, раз за разом возвращаясь памятью к своему посещению храма Тинктара и к этой службе, Энцилия постепенно осознала, что именно в этот момент, одновременно с угасанием свеч вдоль стен, она ощутила и угасание того давящего поля сопротивления, которое стесняло ее магические способности и которое с большим неудовольствием ощутила, едва лишь только переступив порог храма. Но тогда, слушая литургию, девушка была полностью поглощена звуками музыки, совершенно растворившись в мессе и забыв, казалось бы, обо всем на свете, включая и недавнюю просьбу монсиньора Вантезе. А служба тем временем близилась к окончанию:
Мой Господь Тинктар,
Завершитель дней,
Ты в моих трудах
Не препятствуй мне!
Да святится имя
Твое, мой Бог
И навек отныне
Восславься! Хокк!
И вот это магическое "Хокк!", которым всегда завершалось каждое хоть сколько‑нибудь мощное чародейское заклинание, но которое казалось совершенно неуместным или, по крайней мере, предельно неожиданным в храмовой церемонии, – оно словно спустило тетиву раскрепощенной магической силы волшебницы. Соединенный поток стихий воды и воздуха выплеснулся именно туда, куда смотрела сейчас Энси вместе со всеми остальными участниками церемонии, на единственное световое пятно в зале: жертвенные свечи у ног статуи Тинктара.
И они погасли.
Казалось бы, зал должен был погрузиться в абсолютную темноту… Но какой‑то новый, чуть розоватый свет неторопливо разгорался сейчас в помещении, выхватывая из темноты стены, фигуры жрецов, божественный образ – с каждым мгновением всё ярче и всё сильнее. Так, замечательно, но где же источник этого свечения, откуда оно берется? Ведь его преосвященство, коротко рассказывая о чине Подношения Даров, ни о чем таком не упоминал…
Энцилия обвела взглядом весь зал в безуспешном поиске светильника – и внезапно похолодела от ужаса: свет исходил из нее самой! А точнее – от подаренного Ренне чжэнгойского "Талисмана сплетения сфер", который на коротенькой цепочке висел сейчас у волшебницы на шее, почти под самым горлом. "Как раз у четвертого шаккара" – вспомнились ей давешние объяснения Юрая. – И что же мне теперь делать?"
Зато перед жрецами, похоже, вопрос "Что делать" не вставал. От группы хористов медленно отделились и направились к замершей Энцилии две фигуры: сестра Тиоресса и молоденький паренек, едва ли не мальчишка, который во время мессы выделялся своим сильным, высоким и чистым голосом. "Кажется, его зовут Берех, и он первый певчий храмовой капеллы, если я ничего не путаю…" Наконец, дойдя до волшебницы, эти двое опустились перед ней на колени и припали губами к ее ногам в жесте предельного почитания и поклонения.
Занавес…
… опустился перед глазами Энси, и она на какое‑то время отключилась.
24. Протоколы чжэнских мудрецов
Сегодняшняя ночь в Срединном Чжэне удалась на славу: она была по‑своему теплой, нежной и даже, можно сказать, бархатистой. Конечно, большинство цветов уже успело отцвести, да и те немногие оставшиеся, которым еще доставало скупого тепла поздней осени, по ночному времени уже захлопнули поплотнее свои чашечки. Также и деревья – они стояли сейчас практически обнаженными, сбросив былую роскошную листву…
Но двух мужей, неспешно прогуливающихся по тропинкам просторного ухоженного сада, это нисколько не смущало. Им и так было чем сейчас полюбоваться – для этого стоило лишь поднять головы к небу.
– Поразительное зрелище, не правда ли, учитель? – сказал тот из мужчин, что был помоложе.
– Да, Нгуен, ты прав: картина поистине непревзойденная в своей красоте и достойная кисти великого живописца. Я ведь долгую жизнь прожил, не раскрою большого секрета твоему сиятельству! – На этих словах старик лукаво рассмеялся, но потом неторопливо продолжил свою мысль. – Многое на своем веку повидал. Поначалу постигал высшую мудрость магических искусств, ну а потом, после известных событий и возвращения в Чжэн‑Го, оказался на какое‑то приобщён и к сокровенным храмовым тайнам… Но есть все‑таки некое непостижимое, высшее значение в этом нисходящем с небес огненном потоке, в том пиршестве звездопада, что приходит к нам с завидной регулярностью в конце всякой осени. Сокровенный знак мироздания, смысл которого так и не смогли доныне постичь ни высшие маги, ни жрецы обоих богов…
Пожилой собеседник Нгуена на какое‑то время остановился, пережидая усталость и одышку: в своем нынешнем, весьма почтенном возрасте он был уже не настолько прыток, как в былые годы – лет эдак пятьдесят тому назад – чтобы резво скакать в темноте между камнями сада.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});