подробностях, сомневаясь, чтоб они были занимательны для читателя, если только он не из тех господ, чье поклонение прекрасному полу, подобно поклонению папистов святым, нуждается в поддержке при помощи картин. Я далек от желания преподносить их публике и с удовольствием задернул бы занавесом и те, что в последнее время выставлены в некоторых французских романах, представленных нам в аляповатых копиях, известных под названием переводов.
Джонсу все больше и больше не терпелось увидеть Софью. Убедившись после нескольких свиданий с леди Белластон в невозможности добиться этого с ее помощью (дама эта начинала даже сердиться при одном упоминании имени Софьи), он решил попытать какой-нибудь другой способ. Джонс нимало не сомневался, что леди Белластон знает местопребывание его ангела, и, значит, оно, по всей вероятности, известно и кому-нибудь из ее слуг. Вот почему Партриджу поручено было познакомиться со слугами леди и выудить у них тайну.
Трудно представить себе положение стеснительнее того, в каком очутился теперь бедняга Джонс. Ведь помимо трудностей, с которыми он встретился, разыскивая Софью, помимо страха, не обидел ли он ее, подкрепленного весьма похожими на правду борениями леди Белластон, что Софья на него сердита и нарочно от него прячется, – помимо всего этого, ему предстояло преодолеть одно затруднение, которое не в силах была устранить и его возлюбленная при всем своем расположении к нему, именно: он подвергал Софью опасности лишения наследства – опасности почти неминуемой, в случае ее брака без согласия отца, на которое у него не было никаких надежд.
Прибавьте к этому множество одолжений со стороны леди Белластон, бурной страсти которой мы долее не в силах скрывать. При ее помощи Джонс разоделся теперь не хуже первых щеголей столицы и не только избавился от вышеописанных смешных затруднений, но зажил в таком довольстве, какого никогда еще не знал.
Хотя много есть джентльменов, не видящих ничего зазорного в том, чтобы пользоваться состоянием женщины, не отвечая на любовь ее взаимностью, но для души, обладатель которой не заслуживает виселицы, нет, я думаю, ничего тягостнее, как платить за любовь одной только благодарностью, особенно когда влечение сердца направлено в другую сторону. В таком несчастном положении находился Джонс. Ведь если бы даже не было речи о целомудренной любви его к Софье, оставлявшей очень мало места для нежных чувств к другой женщине, он все же неспособен был отвечать полной взаимностью на щедрую страсть дамы, которая, правда, была когда-то предметом желаний, но теперь, увы, достигла уже осени жизни. Блеск молодости еще сохранялся в ее одежде и обхождении, она умудрялась даже сохранять розы на щеках, – но, как все цветы, выращенные искусственно, не в свое время, они лишены были той пышной свежести, которой природа украшает свои произведения в положенный срок. Кроме того, у нее был еще один недостаток, делающий некоторые цветы, хотя бы и очень красивые с виду, совершенно непригодными для украшения ложа наслаждений и более всего неприятный для дыхания любви.
Несмотря на все эти расхолаживающие обстоятельства, Джонс чувствовал, насколько он обязан леди Белластон, и отлично видел, из какой бурной страсти проистекают все ее одолжения. Он хорошо знал, что леди сочтет его неблагодарным, если он не будет отвечать ей такими же пламенными чувствами, и, что еще хуже, он и сам счел бы это неблагодарностью. Он понимал, на каком молчаливом условии ему жалуются все эти милости; и если нужда заставляла его принимать их, то честь требовала, чтобы он платил чистоганом. Так он и решил поступить, каких бы лишений это ему ни стоило, – решил посвятить себя леди, руководясь тем же великим принципом справедливости, в силу которого законы иных государств делают должника рабом заимодавца, если он не в состоянии заплатить свой долг другим способом.
Размышляя об этих предметах, Джонс получил следующую записку от леди:
«Случилось одно нелепое, но досадное происшествие, не позволяющее мне больше видеться с вами в обычном месте. Постараюсь по возможности подыскать на завтра другое. До тех пор прощайте».
Огорчение Джонса – читатель сам может судить – было, вероятно, не очень велико; а если он и огорчился, то скоро утешился, потому что не прошло и часу, как ему принесли другую записку, написанную тем же почерком, следующего содержания: «Отправив вам письмо, я передумала: переменчивость эта вас не удивит, если вы немного знаете природу нежнейшей из страстей. Теперь я решила свидеться с вами сегодня же вечером в моем доме – будь что будет. Приводите ровно в семь. Я обедаю в гостях, но к этому времени буду дома. Вижу, что для искренне любящего день оказывается длиннее, чем я предполагала.
Если вы случайно придете на несколько минут раньше меня, прикажите, чтобы вас провели в гостиную».
По правде говоря, это последнее послание доставило Джонсу меньше удовольствия, чем первое, потому что мешало исполнить одну горячую просьбу мистера Найтингейла, с которым он очень сошелся и подружился. Мистер Найтингейл просил Джонса пойти с ним и его приятелями в театр, где в тот вечер давали новую пьесу и многочисленная группа собиралась ее освистать из неприязни к автору – другу одного из знакомых мистера Найтингейла. Забаву эту, нам стыдно признаться, герой наш охотно предпочел бы упомянутому приятному свиданию, но честь одержала верх над естественным влечением.
Прежде чем сопровождать Джонса на назначенное леди свидание, мы считаем нужным объяснить происхождение двух приведенных записок, так как читатель, может быть, немало подивится неблагоразумию леди Белластон, назначающей любовнику свидание в том самом доме, где жила ее соперница.
Дело в том, что хозяйка того дома, где до сих пор встречались наши любовники, несколько лет получавшая пенсию от леди Белластон, вдруг сделалась методисткой; явившись утром к ее светлости и сурово пожурив ее за легкомысленный образ жития, она решительно объявила, что впредь ни под каким видом не намерена помогать леди в устроении ее любовных дел.
В смятении чувств, вызванном этим досадным происшествием, леди Белластон сперва совсем отчаялась найти какой-нибудь способ встретиться с Джонсом в тот же вечер, но потом, немного овладев собой, она раскинула умом и счастливо напала на мысль предложить Софье пойти в театр, на что та тотчас же согласилась; найти для нее подходящую компанию не представило затруднений: миссис Гонора и миссис Итоф тоже были спроважены на это приятное развлечение. Таким образом, хозяйка дома могла свободно принять у себя мистера Джонса и без всякой помехи провести с ним часа два-три по возвращении от приятельницы, у которой она обедала. Приятельница эта проживала в довольно отдаленной части города, недалеко