— Ты — Король всех страхов, которые властвовали в моей жизни, человек свирепый, страстный, решительный и беспредельный, мальчишеский энтузиазм. Ты разжимаешь душу жизни в своих ладонях и пьешь ее до дна. Такому мужчине нужна Королева рядом с ним, — пробормотала я, повторяя ему свое оправдание нашего разрыва так, что его глаза зажглись, как фонарики. — И я — эта Королева. Я сравнюсь с тобой в свирепости. Я превзойду твою страсть и брошу вызов твоей решимости. Я увижу твой мальчишеский энтузиазм и воспитаю в тебе мою новорожденную любовь к жизни. Я буду стоять рядом с моим Королем байкеров и буду его грубой и непоседливой Королевой, даже если мне понадобится следующие десять лет, чтобы убедить тебя принять меня обратно
Когда я снова посмотрела в его глаза, я увидела в них такую страсть, что почувствовала, как его желание отозвалось эхом в моем теле до самых пальцев ног.
Он медленно, почти угрожающе наклонился вперед, пока его предплечья не уперлись в стол со звоном, когда наручники застегнулись.
— Я никогда не собирался отпускать тебя, Кресс, детка. Я знал это в тот день на парковке так же, как и ты. После того дня я ни на секунду не сомневался в этом.
— Несмотря ни на что, из-за всего этого, я люблю тебя, — прошептала я, протягивая руки через стол, чтобы сжать его.
Я провела пальцами по холодному металлу кандалов, а затем разложила его руки ладонями вниз на металлической поверхности, чтобы я могла провести по ним нежным прикосновением, прежде чем сделать то же самое с другой стороны. Я перерисовала мозоли на подушечках и основаниях каждого пальца, линии жизни, пересекающие каждую ладонь, и нежную сеть перистых синих вен, которые, словно спутанные корни, расходились от каждого запястья к его рукам. Это было так странно — быть сентиментальной из-за его рук и их удивительной красоты, но я обнаружила, что наконец-то расплакалась, когда взяла их в крепкий захват и поднесла к своим измазанным слезами губам.
Он позволил мне поцеловать их, прижал одну из них к моей щеке, в то время как другая нашла свой дом на моей шее.
Я закрыла глаза, чтобы лучше воспринимать его прикосновения.
Голос Кинга был до боли мягким, он вбирал мои страдания в свой голос и сосал их, как конфету, пока они не растворились.
— Они арестовали меня до того, как я принес своей любимой учительнице очередное яблочное стихотворение. Я боялся, что мне придется заново добиваться тебя. Взял с собой, хочешь?
— Да, — вздохнула я, чувствуя себя одуванчиком, готовым встретить сильный ветер.
Он не отодвинулся, чтобы достать бумажку, потому что, как я поняла перед тем, как он открыл рот, в этом ужасном месте ему не разрешили бы держать при себе никаких личных вещей.
Поэтому, вместо того, чтобы передать мне яблоко со стихотворением, он передал мне слова, написанные на его языке.
— Твой голос между строк, моя Королева.
Эхо в белом перед черным.
Это шум слов, которые покоятся
За вершиной моего горла.
Твой запах улавливается между моих зубов,
Оседает среди рощ и придает им вкус облаков, росы на моем нёбе.
Я прячу тебя под языком
Твое тело гуляет по моему телу ночью,
Оно согревает кожу под моими руками, оседает
На моей груди, большой палец во впадине ключицы.
Оно шепчет мне твое дыхание
Твое сердце покоится в промежутках
Между моими ребрами оно сидит и дышит моим дыханием.
Оно переплетает пальцы моих ног.
И когда я плыву, моя Королева, я плыву на тебе.
К тому времени, когда он закончил, я плакала еще сильнее.
Он криво улыбнулся мне.
— Не думаю, что я когда-либо заставлял женщину плакать раньше.
— О, заткнись, — сказала я, игриво ударив его по руке. — С таким лицом? Дорогой, девушки до сих пор плачут по ночам в своих кроватях из-за тебя.
Ухмылка сползла с его лица, а его рука сжалась на моей шее.
— Когда я выйду отсюда, я буду поступать в Школу бизнеса.
Волнение и тревога пронзили мою грудь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Кинг… милый, я серьезно сказала, что буду рядом с тобой. Пожалуйста, не принимай это решение, основываясь на том, что, как ты думаешь, я хочу, чтобы ты сделал.
У меня перехватило дыхание от ширины его улыбки. Он был так невыносимо красив, даже в оранжевом комбинезоне, и в этот момент я была уверена, что никогда не хотела его так сильно.
— Не об этом, Королева, но спасибо. Это правильное решение для меня. У меня есть мозг, и я хочу лучше им пользоваться, так хорошо, чтобы, когда я закончу школу и мы переедем обратно в Энтранс, я мог внести свой вклад, кроме своего имени.
Мне нравилось, что он хотел чего-то добиться, и мне нравилось, что он не отвернулся от семьи, которая жила и умерла ради него.
Я сказала ему об этом, и теперь была его очередь взять мою руку и поцеловать ее.
— Кроме того, я уволилась с работы, так что… да. Я понятия не имею, что я буду делать без денег и без работы, но, может быть, Юджин разрешит мне работать в его баре? — пошутила я несколько отчаянно.
Кинг разразился коротким, жестким смехом, который был так же приятен, как «дай пять».
— Мне нравится, что ты сделала это для меня. Хотел бы я посмотреть, как ты сорвала чертову полоску с директора Адамса.
— Откуда ты знаешь, что я сорвала с него полоску?
— Детка.
— Детка — это неприемлемый ответ! — напомнила я ему, но мне было смешно, потому что даже после двух дней, проведенных без него, мне этого не хватало.
— Я знаю, что ты разорвала этого ублюдка, потому что моя девочка яростна, особенно когда кто-то поступает плохо по отношению к ее мужчине.
Тепло от его слов разлилось по мне, как жидкий солнечный свет.
— Ладно, возможно, я немного накричала на него, — призналась я.
Он засмеялся.
— Но он это заслужил.
Он засмеялся сильнее, обнажив горло, жилистое и мускулистое, более прекрасное для меня, чем все остальное в мире.
Когда он закончил смеяться, его глаза прояснились, и он сурово сказал:
— Кресс, детка, я ни за что не позволю тебе работать в «Юджине» или еще где-нибудь, где ты должна носить юбку. Твои ноги будут выставлены на обозрение тонне пьющих мужиков, и я не буду следить за их гребаными головами, когда им придет в голову горячая идея приударить за моей женщиной. Да?
Снова солнце, горячие лучи, которые покалывали мою кожу.
— Да, Кинг.
Он отрывисто кивнул.
— Ты сказала, что всегда хотела продолжить учиться. Соберись и подай заявление.
— У меня нет денег, — тихо сказал я. — И уже слишком поздно подавать документы на стипендию.
— Детка, — Кинг положил руку на мой затылок, чтобы притянуть меня ближе, а затем поднес другую руку к моему подбородку, крепко сжав его. — Мне может быть восемнадцать, и я, может быть, не один из тех сопляков из трастового фонда, которых ты знала в Данбаре, но я — Гарро. Думаешь, я не смогу найти деньги, чтобы отправить тебя учиться?
— Мне было бы очень неловко, Кинг, дорогой, — сказала я ему. — Как я пыталась сказать тебе, когда мы ссорились из-за машины, я хочу быть независимой. Мужчины всегда заботились обо мне, и через это манипулировали мной всю мою жизнь.
— Ты думаешь, я хочу манипулировать тобой?
— Нет, абсолютно нет. Я просто пытаюсь объяснить тебе, почему мысль о том, что ты или твой отец будете платить за мое обучение, вызывает у меня дискомфорт.
— И дело не в том, откуда берутся деньги? — возразил он, отстраняясь от меня, так что его руки с пустым стуком упали на стол.
— Нет. — Сказала я с сочувствием, потому что на самом деле это не так.
Кинг вздохнул, разглаживая руками свои стянутые назад волосы, а затем уронил их с еще одним громким лязгом.
— Значит, ты позволишь двум ублюдкам, которые пытались держать тебя под своим началом всю твою гребаную жизнь, отнять у тебя возможность продолжить учиться, о чем ты мечтала всю свою гребаную жизнь? Ты позволишь им отнять у меня возможность дать это тебе? Вот что ты делаешь, Кресс. Дело не в твоей независимости; думаю, с тех пор, как ты ушла от этого ублюдка, ты доказала, что ты сильнее любой женщины, которую я когда-либо встречал. Забирать деньги у человека, который любит тебя, который, блять, с удовольствием отдал бы их тебе, — это не тот обмен, который у тебя был с Уильямом. Я не прошу у тебя обмена, я прошу твоей покорности. Я не хочу ничего взамен, только видеть твою улыбку, которую ты будешь носить каждый день, когда пойдешь на учебу как ученик, а не как учитель.