Вскоре она немного успокоилась, ритмичный перестук колес и однообразная картинка за окном сделали свое дело. Ей даже захотелось спать; смертельная усталость навалилась внезапно, словно кто-то набросил на нее отягощенный свинцом плащ. На какое-то время она задержалась в мутном пограничье, где компанию ей составили бывшие подруги из монастыря, почему-то постаревшие лет на пятьдесят, но вполне узнаваемые под морщинистыми масками. Девушка сидела за длинным столом с этими старухами, державшими ее за свою. Перед каждой стояла тарелка, а на тарелках лежали лепешки в виде сердца. Трапезная находилась в полуподвальном помещении, и когда вдруг начали дрожать пол и стены, а лампа под потолком закачалась, тревожно мигая, девушка подумала: «Землетрясение. Сейчас нас завалит», – но не двинулась с места. Старухи следили за ней с хитрыми улыбками, словно это была такая игра под названием «Кто продержится дольше». С потолка сыпалась желтая пыль; вскоре она покрыла платки, волосы, плечи, еду в тарелках. Одна их старух откусила большой кусок лепешки с этой присыпкой и принялась жевать. На зубах у нее скрипело, а из уголка рта стекала струйка крови…
Девушка перевела взгляд на единственное окно, за которым плескалась темная вода и уже просачивалась сквозь щели. В этот момент последовал новый толчок. Он был настолько сильным, что девушку швырнуло на костлявую старуху, сидевшую по правую руку. Тотчас окончательно погас свет, и в темноте загремела сметенная со стола посуда. Девушке показалось, что рушится потолок, а хлынувшая в трапезную ледяная вода подбирается к лодыжкам. Она собралась закричать, но лишь втянула в глотку удушливую смесь песка и пыли…
Она вскинулась со сдавленным воплем. Все пока было не так безнадежно. Она сморгнула слезы, а заодно и призраков полусна. За окном вагона змеились кабели. Поезд резко затормозил; ее прижало к поручням. Мусор снова пришел в движение: мяч и бутылка покатились по проходу, но девушка уставилась на бумажный пакет, который, как ей чудилось, ползал вполне самостоятельно и смахивал на раскрытую пасть.
Она заставила себя отвести взгляд и сказала себе, что все это чепуха. Вероятно, так оно и было в сравнении с тем, что ожидало ее впереди.
Например, на ближайшей станции.
Электричка замедляла ход, однако светлее снаружи не становилось. Наоборот, судорожное биение кабельных линий сменилось густым чернильным мраком. Тем внезапней в поле зрения возникла минималистическая композиция – падавший сверху конусом тусклый свет и два-три предмета в нем.
Момент осознания того, что девушка увидела, совпал с моментом остановки поезда. Как нарочно, картинка в алюминиевой раме окна оказалась прямо у нее перед глазами.
Откуда-то сверху над перроном свисала лампа с металлическим конусообразным абажуром и веревка, которая оканчивалась петлей. Под ними, в центре светового пятна, стоял табурет. Девушка прикинула, что, судя по расстоянию между петлей и сиденьем табурета, импровизированная виселица не предназначалась для аборигена. Она спросила себя: а как насчет ребенка?..
Створки дверей с шипением раздвинулись. Держа палец на спусковом крючке, девушка ждала, не появится ли кто-нибудь из темноты, чтобы разделить с ней удовольствие от поездки. Что-то дешевое и театральное было в этом выверенном освещении, табурете, веревочной петле… Но в таком месте и то, и другое, и третье производило на нее соответствующее впечатление. И раз кто-то этого добивался… Не хватало только чужих шагов.
Если бы состав мог двигаться на энергии страха, она бы уже затолкала его в туннель. Вместо этого ей приходилось сопротивляться панике, которая нарастала с каждой растягивающейся секундой. Стоянка казалась настолько долгой, что заслуживал рассмотрения следующий вопрос: что она будет делать, если поезд дальше не пойдет? Перрон, средоточием которого являлся освещенный круг с виселицей, предоставлял не так уж много вариантов на выбор. И она не знала, какой из них хуже…
Шипение закрывающихся створок на время избавило ее от мучительного ожидания. С явным опозданием девушка подумала, что, может, где-то здесь и был выход наверх. В этом случае она, обманутая видимостью (точнее, невидимостью), упустила свой шанс. Что ж, наверное, не в первый раз. Ей не привыкать. И незачем себя терзать. Тем более что поезд тронулся и набирал ход. Виселица скрылась из виду. Вагон долго втягивался в кишку туннеля. Шевелящийся мусор совершил обратное перемещение, словно подхваченный невидимой водой очередного отлива…
Девушка была близка к тому, чтобы начать палить из пистолета по стеклам, которые еще кое-где сохранились и еле слышно дребезжали. Ей казалось, что кто-то, забавляясь, выдергивал волоски из ее тела – по одному в секунду, – причем нечего было и пытаться схватить этого «кого-то» за руку. А когда будет покончено с волосками, он примется за ее мозг, вырезая доли, ответственные за те или иные вывихи восприятия. И все завершится для нее в тот прекрасный момент, когда она перестанет что-либо ощущать. Может, таинственный Папочка уже рядом? О чем там еще болтала сумасшедшая старуха?..
Стекленели руки, ноги. Девушка спросила себя, чей это прах поблескивает на полу. Ей потребовалось огромное усилие, чтобы сосредоточиться, собрать себя в одном холодном темном месте, где никогда ничего не происходило и где она оставалась всегда той же самой, от рождения до смерти. Это было единственное надежное место, но ей крайне редко удавалось отсидеться там.
Сейчас ей удалось. Ну, почти удалось.
В какой-то момент ей начало казаться, что не она находится в подземелье, а подземелье – в ней. Это был момент власти над реальностью, который девушка, конечно, бездарно упустила. Но кое-что удалось удержать, как если бы в зеркале осталось захваченное амальгамой отражение того, что было перед ним до наступления темноты.
И это наконец позволило ей выскользнуть из одного кошмара… только для того, чтобы тотчас оказаться в другом.
8
Когда лежишь ночью без сна и темнота все решает за тебя, остается только выбирать то, что она тебе подсовывает. Расставания, потери, ожидания, плохие предчувствия, мысли о самоубийстве. Ты вертишь так и этак свою смерть, пытаешься разглядеть ее спереди и сзади. Где-то, в некоем притоке времени, не столь уж отдаленном и, возможно, ближе, чем ты думаешь, самое худшее уже произошло. Оно происходит непрерывно, что лишь доказывает: падение может быть долгим, пропасть глубока, но не бездонна. И ты говоришь себе: надо подождать еще немного. Ночь когда-нибудь закончится. Ты даешь себе слово: больше никаких иллюзий. Тебе кажется, что эта ночь и твоя последняя, на сей раз истинная жизнь стартовали одновременно. Ты принимаешь снотворное и утром узнаешь, что опять выиграла гонку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});