Вагоны сильно болтало даже на небольшой скорости, тем не менее эта груда металлолома благополучно доползла до станции и остановилась. С шипением раздвинулись двери. Из динамиков раздались невнятные хриплые звуки, в которых человеческий голос даже не угадывался.
Девушка чувствовала себя так, словно кости ног сделались жидкими. Кто-то чужой внутри отсчитывал мгновения, похожие на сумеречные промежутки дурного сна. Этот поезд – спасение или смерть? Больше она ни о чем не могла думать. В прежней жизни ей много раз приходилось проклинать себя за нерешительность, но тут было нечто другое. Та жизнь настолько отдалилась во времени, что уже почти слилась с утраченной вечностью детства. Да и прожила ее как будто не она. Под влиянием страха и необходимости рисковать воспоминания теряли смысл. Пользы от них никакой, только пытка сожалением. Как будто девушке было о чем сожалеть – разве только о тех ночах под звездами…
Мысль о звездах, небе и бесконечной тьме появилась очень кстати. Осознав, что через секунду, две или три у нее не останется выбора, девушка все-таки сдвинулась с места, а сделав несколько шагов, перешла на бег. Теперь она в такой же степени боялась не успеть, как несколько секунд назад терзалась неизвестностью. Преодолев примерно двадцатиметровое расстояние от колонны до ближайшего вагона, она успела заметить, что душевая кабина опустела.
Внутри снова зашевелился черный осьминог страха, врастая холодными щупальцами в ее конечности. Секунду или две она двигалась просто по инерции. Ноги плохо слушались ее, и она едва не упала посреди «зала ожидания». При виде старухи, все так же безучастно пялившейся на стену сквозь долгожданный поезд, девушка, как ни странно, ощутила прилив сил – может быть, потому, что старуха сделалась для нее воплощением фаталистического духа, который витал над этой платформой. В неподвижной фигуре, обреченной на вечное бессмысленное ожидание, она увидела себя, один из вариантов собственного недалекого будущего…
Она бросила взгляд по сторонам – было очень похоже на то, что она окажется единственным пассажиром реанимированной электрички. С одной стороны, это настораживало, с другой – избавляло от лишних забот хотя бы на ближайшее время. И все же тень неведомой опасности надежно прилипла к ней: каждое мгновение она ждала неприятных сюрпризов. То, что раньше считалось невозможным, незаметно переместилось в область маловероятного, а простейшие вещи представлялись недостижимыми. Незначительный сдвиг сильно ударил по ощущениям. У нее мелькнула мысль, сможет ли она вообще когда-нибудь заснуть.
Двери начали закрываться. На протяжении следующих нескольких мгновений девушка пребывала в уверенности, что вот так и выглядят навсегда упущенные возможности: отходящий от затерянной платформы поезд, меркнущий свет, выжившая из ума старуха на перроне. И ничего другого уже не будет…
Она сделала отчаянный рывок, чтобы проскользнуть в сужающийся проем. Ударилась локтем о ребро одной из створок, потеряла равновесие и упала на грязный пол вагона, но это уже казалось пустяковой неприятностью.
Главное, она успела.
7
Когда ты смотрела на кресты в монастыре и представляла, сколько тысяч людей умирало в других местах на других крестах, в адских муках под палящим солнцем, сколько было сожжено заживо, скольким выклевали глаза птицы и над сколькими при этом потешалась толпа недоумков, – ты спрашивала себя: как насчет тех, кто их распинал? Разве тебе не твердили, что бог создал этих дегенератов по собственному образу и подобию? Да неужели? А если ты начинала думать о том, что некоторые из казненных натворили такого, что, пожалуй, заслуживали и худшей кары, то понимала: круг беспредельной жестокости замкнулся давно, задолго до того, как кто-то придумал универсального козла отпущения.
Впрочем, есть несколько способов выйти из игры. Например, табурет и веревочная петля.
Но лично тебе больше импонирует яд.
* * *
Состав дернулся, заскрежетал колесами и начал набирать скорость. Задуло изо всех щелей и разбитых окон. Изнутри вагон выглядел ничуть не лучше, чем снаружи, однако три светильника на потолке чудом уцелели и теперь давали достаточно света, чтобы оценить обстановку. Стенки были выкрашены в грязно-лиловый цвет, который в темных углах казался густо-фиолетовым, почти черным. Возле задней стенки шуршал бумажный мусор. На спинках сидений трепыхалась надорванная обшивка; металлические поручни были смяты, словно кто-то долго и упорно лупил по ним кувалдой.
Поезд оказался неожиданно резвым. Под полом вагона что-то задребезжало, и вибрация отдалась в руках, испытывая суставы на прочность. Девушка встала на ноги и, пошатнувшись, сделала несколько шагов назад под воздействием силы инерции. Мимо прокатилась пластиковая бутылка из-под питьевой воды. Среди прочего мусора ярким пятном выделялся сморщенный детский мячик. Можно было до скончания века гадать, откуда он здесь взялся и что случилось с его владельцем.
Девушка попыталась ни о чем таком не думать, тем более что новых неприятных ощущений хватало с избытком: казалось, порождающие их флюиды влетали и вползали в окна из потревоженной воющей темноты. Кабели змеились по стенкам туннеля, будто диаграммы беспросветной скуки, колебавшиеся около оси пугливо загустевшего времени… Но вот невесть откуда свалилась дохлая грязно-белая птица – девушка дернулась, когда по голому затылку что-то мазнуло, – нет, не птица, конечно, а просто скомканная газета. Потоком воздуха газету прибило к ее ногам. Она схватила и расправила лист, посреди которого красовался ржавый отпечаток огромной ладони. Это были «*****ские ведомости», датированные еще не наступившим днем.
Поскольку газета выглядела достаточно старой, девушка подумала, что происходящее с ней смахивает на фантастический фильм. Честно говоря, она бы не возражала – все лучше, чем прозябать на станции до седых волос или до самой кремации. Разве еще недавно она не просила, ни к кому конкретно не обращаясь: «Забери меня отсюда!»? Проблема заключалась лишь в том, что несуществующие боги иногда понимают просьбы слишком буквально.
Она пробежала взглядом по заголовкам – ничего интересного, обычная каждодневная возня. От протухшей государственной рыбы остался один скелет, поэтому гнить уже было нечему. И даже смердело не так сильно, как раньше. Девушка скомкала газету и отшвырнула от себя это свидетельство чьего-то тихого помешательства – может, и ее, но не все ли теперь равно?
Вскоре она немного успокоилась, ритмичный перестук колес и однообразная картинка за окном сделали свое дело. Ей даже захотелось спать; смертельная усталость навалилась внезапно, словно кто-то набросил на нее отягощенный свинцом плащ. На какое-то время она задержалась в мутном пограничье, где компанию ей составили бывшие подруги из монастыря, почему-то постаревшие лет на пятьдесят, но вполне узнаваемые под морщинистыми масками. Девушка сидела за длинным столом с этими старухами, державшими ее за свою. Перед каждой стояла тарелка, а на тарелках лежали лепешки в виде сердца. Трапезная находилась в полуподвальном помещении, и когда вдруг начали дрожать пол и стены, а лампа под потолком закачалась, тревожно мигая, девушка подумала: «Землетрясение. Сейчас нас завалит», – но не двинулась с места. Старухи следили за ней с хитрыми улыбками, словно это была такая игра под названием «Кто продержится дольше». С потолка сыпалась желтая пыль; вскоре она покрыла платки, волосы, плечи, еду в тарелках. Одна их старух откусила большой кусок лепешки с этой присыпкой и принялась жевать. На зубах у нее скрипело, а из уголка рта стекала струйка крови…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});