— Вот тебе и амнистия, — тихо сказал Мухин.
— Может, мы что-то упустили? — так же тихо спросил Чуев. — Ее случаем не посмертно объявили? — И добавил громко: — Здесь. Здесь живет. Иду.
Дядя Юра встал на костыли и, медленно переставляя ногу, поковылял к двери. В комнате задвигали стулья, костыли застучали по паркету прихожей. Костя посторонился и сделал шаг назад.
— Я Чуев, — сказал дядя Юра, подходя к двери. — Чем обязан?..
— Вы меня не узнаете? — спросил лейтенант и, не в силах больше сдержаться, улыбнулся.
— А должен? — удивился дядя Юра.
— Я Алексей, племянник дяди Федора.
— Племянник?.. — наморщил лоб дядя Юра, явно что-то припоминая. — А-а-а. Твою маму Надей зовут.
— Узнали, — улыбнулся лейтенант шире прежнего.
— Скорее догадался… Я же тебя десять лет не видел. Так что же ты на пороге-то… проходи. И ребяток своих зови. Дядя Юра отошел в сторону, пропуская гостя в квартиру.
— Спасибо, — сказал лейтенант. — Мы на минуточку. У нас очень мало времени… Давайте, ребята.
Два солдата внесли в прихожую холщовый мешок и поставили его под зеркалом. За ними вошли еще двое, с корзинками и кошелками в руках. Мухин и Богатырев по радостным возгласам Чуева догадались, что это не арест, но никак не могли понять, что за суета происходит в прихожей. Зубков хоть и находился в центре событий, но, кроме того, что лейтенант является дяде Федору племянником, больше ничего не понимал. Солдаты тем временем толкались в дверях, занося в квартиру картонные коробки и деревянные ящики. Закончив, они вышли на лестничную площадку. Лейтенант хотел сказать что-то еще, но, похоже, растерялся и переминался с ноги на ногу. Дядя Юра наконец пришел в себя от странной карусели.
— Что это?
— Гостинец, — улыбнулся лейтенант. — Дядя Федор передал. Когда нас в Москву перебрасывали, мне разрешили на полчаса заехать домой. Он сказал, что в Москве в магазинах сейчас шаром покати. Деньги отменили. Вот, говорит, отвези гостинчик Юре с Костей. Привет передавай и напомни, что в гости обещали заехать.
— Ну… спасибо. За гостинец. Не забывает, значит, старый партизан. Как он?
— Нормально, — улыбнулся лейтенант. — Да я его и сам больше года не видел. Только вот сегодня на минутку домой заскочил. Ну… — вздохнул Алексей, — мне пора. Служба.
— Да… служба, — посерьезнел дядя Юра. — Удачи тебе, лейтенант. Положение у тебя — не позавидуешь.
— Я знаю. Вы тоже будьте поосторожней. И дядя Федор об этом просил… Чтобы я вам передал.
Дядя Юра обнял Алексея и похлопал его по спине. Алексей улыбнулся, прикрыв глаза, качнул головой, как будто говоря, что все будет хорошо, и ушел вниз по лестнице. Чуев вышел из квартиры. Эхо шагов лейтенанта еще было слышно в подъезде, когда хлопнула входная дверь.
Проводив Алексея, дядя Юра вернулся в квартиру, закрыл дверь и посмотрел на коробки в прихожей. Богатырев и Мухин вышли в прихожую. Костя и дядя Юра молча смотрели на гостинец.
— Так это не арест? — спросил Мухин.
— Нет. Это Федор, — ответил Чуев. — С оказией посылочку передал.
— Ничего себе оказия, — сказал Богатырев и икнул. — Я с тобой уже простился.
— Насколько я понимаю, в мешке картошка. — Зубков перевел разговор в интересующее всех русло. — Проверим содержимое коробок или так и будем стоять?
Через несколько секунд прихожая наполнилась свистами восхищения, улюлюканьями, выкриками «опаньки» и «так-так-так…». В общем и целом гостинец состоял из мешка картошки, трех роскошных кусков сала, огромного окорока, корзины помидоров, корзины огурцов, двух килограммов творога, двух крынок молока, большого куска парной вырезки и большого количества банок с вареньем, солеными огурцами, помидорами, маринованными грибами и компотом. Довершала картину четверть мутного самогона.
В конце концов было решено все перенести в комнату и дополнить скромный городской стол дарами деревни. Справедливо решив, что пить самогон из рюмок — это пошлость, гости потребовали стаканы. Зубков сходил на кухню и принес их. Мутный нектар забулькал в граненые кубки. Банки открывались одна за другой, мясные деликатесы резались и раскладывались по тарелкам, черные грузди сменили надоевшую черную икру.
— Господа, — сказал Мухин, встав со стула и подняв стакан. — Я хочу предложить вам выпить за дядю Федора. Человека, два десятка лет назад пославшего Лебедева и его Эру Водолея к свиньям и уехавшего разводить этих самых свиней. Все мы обещали сделать то же самое, но нам не хватило духу. А он сделал. И уехал! Над ним все посмеивались, а он плевать на всех хотел! А мы здесь… Так выпьем же за людей, сильных духом.
Стаканы соприкоснулись и звякнули. Весь вечер дарам деревни воздавали должное. Их ели, пили, ими закусывали и запивали. И диктатор, пришедший утром к власти, был уже не так страшен, как всего четыре часа назад. Вот уж правду говорят: помирать на полный желудок гораздо веселее.
Проигрыватель надрывался весь вечер. Хотели пригласить девчонок, но вспомнили о комендантском часе. Все с сожалением махнули рукой на эту светлую идею, как вдруг Богатырев начал смеяться. Сначала он тихо хихикал, потом все сильнее и сильнее и в конце концов стал откровенно ржать. Через минуту Данилыч уронил голову на стол, отчего на нем подпрыгнула его тарелка, и, вздрагивая от хохота, начал постукивать по нему кулаком. Все сначала насторожились, но, видя, как искренне Данилыч хохочет, тоже начали улыбаться и хихикать.
— Ты чего? — не выдержав, спросил Мухин.
— Смотри, Карлсон сидит.
— Где?
— Да вот, на диване.
Мухин перевел взгляд на диван и, прыснув, залился смехом. Теперь уже гоготали все.
— А че он один пришел?.. — вздрагивая от смеха, спросил Мухин. — Карлсон, ты чего один пришел?.. Где твой друг Энгельсон?..
Пьянка продолжалась до двух часов ночи. Четверть опустела только наполовину. Мухин и Богатырев остались ночевать у Чуева. Зубков попрощался со всеми, кто еще не спал, и пошел домой. Оказавшись в квартире, он закрыл замок и, не зажигая света, простоял несколько минут у двери, прислонившись к ней спиной. Как и его друзья, он был сильно пьян. Шатаясь из стороны в сторону, Костя дошел до кровати и, не раздеваясь, рухнул на нее лицом вниз, распластав руки.
Зубков не знал, сколько прошло времени с той минуты, как он вернулся в квартиру Наташи, но ему вдруг показалось, что в комнате есть кто-то еще. Костя поднял голову и увидел женщину, сидевшую за столом. Лунный свет, изредка пробиваясь сквозь рваные, плывущие по небу облака, освещал ее изящный силуэт. Он был прикрыт белоснежной одеждой из материала, тоньше, чем шелк, а голову покрывал такой же белый шарф с перекинутым левым концом через правое плечо. Лик ее был прекрасен. Гостья сидела неподвижно, положив ногу на ногу, и смотрела на Костю. Руки ее покоились на правом бедре, чуть выше колена. Гостья отняла правую руку и положила ее на стол. Костя перевернулся набок, не отрывая взгляд от гостьи, с трудом поднялся на руках и сел на кровати, опираясь спиной о стену. Женщина смотрела на него, чуть наклонив голову вправо.
Словно завороженный, Костя смотрел на гостью, не в силах ни отвести взгляд, ни сказать слова. Из-за облаков вышла луна и залила комнату холодным светом. Когда гостья заговорила, слова ее были похожи на тихое журчание ручейка, неспешно бегущего в зеленой лощине. Косте показалось, что он и не отвечал ей, а только думал, как казалось, что и она не сказала вслух ни слова. Но как бы там ни было, они не спешили задавать друг другу вопросы и отвечать на них.
— Я за тобой.
— Я готов.
— Ты все успел, что должен был сделать?
— Не знаю… Наверное, нет… Я не уверен…
— Почему?
— Не знаю.
— Неправда. Знаешь. Просто боишься в этом сам себе признаться. Люди часто боятся признать свою слабость и трусость. Но ведь это не страшно. Страшно другое. Еще чаще этим оправдывают свое бездействие.
— Не все зависит он нас самих.
— Неправда. Люди сами творят историю и способны изменить судьбу. Как свою, так и чужую. Но для этого нужно иметь желание. Есть много дорог, по которым можно идти, но выбрать надлежит одну. И не стоит надеяться увидеть море, если уходишь от плеска волн.
— Но почему? Земля ведь круглая.
— У каждой дороги есть начало, но не у каждой есть конец. Не поняв начала, не заметишь конца.
— Возможно, ты и права.
— Я всегда права.
— Конечно.
— Вы часто силитесь понять то, что нужно просто принять, и всего лишь принимаете то, что необходимо понять.
— Остается пустяк… Понять, что не принять, и принять, что не понять.
— Ну что же, раз ты готов — нам пора в путь.
— Постой! Я не готов. Наташа… Я не нашел ее!
— Ты так уверен в том, что это необходимо?
— Да. Я уверен.
— Быть может, она уже ждет тебя там, куда ты только придешь?