— Слушай мою команду! — продолжил старшина. — Из всех калибров, залпом, заряд дымный! Пли!
Два матроса прижали к бедру ружья для стрельбы дымовыми шашками и дружно «плюнули» в сторону неприятеля.
— Повторить три раза! — скомандовал старшина и начал спускаться вниз.
Матросы, галдя, суетились возле большой оранжевой бочки с дерьмом. Зубков стоял в некоторой растерянности от завораживающего зрелища военной субординации. И не просто военной, а военно-морской. И не просто военно-морской, а балтийской. В ушах у него гудело уже меньше.
— Товарищ старшина… — затараторил матросик, приложив руку к бескозырке, но старшина оборвал его.
— Где тебя три часа носило, краб обглоданный?!
— Машину сразу нашли, — оправдывался матрос, — вызвали на аварию и реквизировали. А переходник долго сделать не могли.
— Пустую пригнали?
— Никак нет, — улыбнулся матросик, — больше половины.
— Железняк!
— Я, — отозвался матрос двух метров ростом и не менее метра в плечах. Голова его, минуя шею, переходила в плечи.
— Тащи машинки.
— Есть. Железняк развернулся на каблуках и побежал к «газику».
— Ну что стоишь, сухопутный? — сказал старшина, повернувшись к Косте. — Помоги братве. Если не успеем, то всем нам амба.
Костя мотнул головой и пошел к бочке. Через две секунды он замер с открытым ртом.
На левом борту машины стояла большая коробка презервативов. Матросы приладили к сливному крану переходник и наполняли противозачаточные средства дерьмом. Работа спорилась. Матросик, что пригнал цистерну, вентилем дозировал величину заряда.
— Куда ты столько льешь, салага! Не больше чем полкило. Не долетят.
Зубкову, как человеку абсолютно гражданскому, доверили разрывать индивидуальную упаковку, извлекать презервативы и разматывать в полную длину. Через пару минут дюжина снарядов биологического оружия была готова к применению.
— Тащи, — скомандовал один из матросов, и Зубков в коробке из-под обуви осторожно понес боеприпасы на передовую.
От остановки бежал Железняк с какими-то хитроумными механизмами в руках. Он остановился в трех метрах от баррикады и положил механизмы на асфальт. Это были обычные катапульты высотой чуть больше метра. Их было четыре. За дымом со стороны «Президент-отеля» послышался лязг гусениц и рычание мотора.
— Двое ко мне, — сказал Железняк.
Два матроса подбежали к нему и помогли привести орудия в боевую готовность. Стальную станину при помощи монтажных пистолетов закрепили на асфальте. Зубкову показалось, что эти машинки переделаны из каких-то строительных механизмов. Слишком заводской у них был вид.
— Заряжай! — скомандовал старшина, выглядывая из-за бруствера и разглядывая неприятеля в морской бинокль. Презервативы с дерьмом легли в метательные чаши.
— Взвод — до деления девять. Поправка на ветер — два.
Матросы при помощи редуктора натянули пружины катапульт до девятого деления на хромированной линейке. За спусковое кольцо карабином зацепили веревочку.
— Залпом…
Все притихли. Матросы у бочки перекрыли вентиль, перестали наполнять презервативы и обратили суровые взоры в сторону неприятеля.
— Огонь! — гаркнул старшина и продублировал команду взмахом руки.
Четыре катапульты вздрогнули и запустили заряды в воздух. Матросы замерли, как замирает в ожидании экипаж подводной лодки, выпустив по цели торпеду. Секунды казались минутами. Старшина отслеживал траекторию полета снарядов и вел хронометраж.
— Четыре… три… два… Заряды скрылись в пелене дымовой завесы.
— …один. Контакт.
Тишину ожидания нарушали лишь лязг гусениц и рокот танковых двигателей.
— …вашу мать! — послышались из дыма нестройные вопли, пробиваясь сквозь гул танковых моторов. — …арасы!
— Ур-р-ра! — гаркнули матросы и подбросили вверх бескозырки. — Ур-ра! Ур-ра!
— Заряжай! — скомандовал старшина.
Матросы замолчали и снова засуетились возле катапульт. Самодельный гранатомет был единственным боевым оружием на этой баррикаде, а к нему была всего одна граната. Кроме как дерьмом матросам, приехавшим в Москву на недельную экскурсию, было нечем отбиваться от двух мотострелковых взводов внутренних войск. Пробные стрельбы прошли успешно, и теперь в каждую чашу положили по шесть зарядов.
— Взвод — восемь-десять, — скомандовал старшина. — Ветер — один. Беглым… Огонь!
Катапульты вздрогнули. Заряды поднялись в воздух. Матросы забрались на баррикаду, чтобы своими глазами увидеть разрушительную силу биологического оружия.
Первыми из дыма вышли два танка, следом показалась пехота и бронетранспортеры. Пеший неприятель заметил полет «валькирий» и заметался по дороге… Забрызганные и злые солдаты открыли шквальный огонь из всех стволов. Матросы посыпались вниз. Баррикада взорвалась в двух местах, разлетаясь в разные стороны ржавыми железяками и старым холодильником. Четверо моряков были убиты, пятеро легко ранены. Самого молодого, того, что пригнал цистерну, разорвало в клочья на глазах у Зубкова. Прямое попадание танкового снаряда в цистерну предрешило исход баталии.
Лежа на асфальте лицом вниз, Зубков подумал сначала, что ранен в голову. По его виску что-то стекало. Он перевернулся набок и поднес к голове руку, но тут же отдернул ее. Рука была в дерьме. Голова тоже. На шоссе стоял горящий остов грузовика. Все прилегающее пространство было забрызгано его недавним содержимым.
— … и ржавый якорь в жопу, — выплюнув, просипел старшина, вытирая губы тыльной стороной ладони.
Моряки оттаскивали трупы и помогали раненым. Железняк сидел на асфальте, прижимая к себе лежавшее на его коленях тело мертвого матроса, и медленно покачивался из стороны в сторону.
— Сеня… Братишка… — стонал Железняк. — Да как же это?.. Что же я деткам твоим скажу… Жабы, — выдавил вдруг Железняк, вставая с асфальта, и зарычал, выпуская из рук тело друга. — Я вас на ленточки для бескозырок порву! Жабы!
Гордость Балтийского флота, матрос Железняк стоял как гора. Глаза его налились кровью. Пудовые кулаки посинели от того, с какой силой он их сжимал. Железняк достал из-за спины черную ленточку с золотым якорем, сжал ее зубами и, нагнувшись, достал из сапога великолепный финский нож.
— Слушай мою команду! — крикнул старшина. — Поворот фордевинт… Триста метров прямо по курсу… Самый полный… вперед!
Матросы подхватили раненых под руки и побежали по указанному курсу. Железняк сделал несколько шагов и уперся в мощный корпус старшины, вставшего у него на дороге.
— Мы отступаем, — тихо сказал Афанасьев.
— Уйди, старшина, — прорычал Железняк.
— Отступаем для сохранения личного состава и подготовки контрудара, — повысил голос Афанасьев и продолжил уже тихо: — Давай, братишка, не дури. Проигранное сражение не значит, что проиграна война. Мы еще шарахнем по ним из главного калибра. А за Сеню они мне ответят. Штырев ответит. Персонально.
Рокот усилился, и баррикада вздрогнула. Танк уперся в груду мусора и после небольшого усилия развалил ее. Матросы отступали. Старшина бросил две дымовые шашки, прикрывая отход балтийцев. На столбах вспыхнули фонари, освещая желтым светом слабые сумерки. Защитники баррикады погрузились в «рафик», стоявший возле выхода метро «Октябрьская», и ретировались, получив вслед длинную очередь из танкового пулемета.
Недалеко от места боев жил родной брат мичмана с крейсера, на котором служили балтийцы. Отмывшись у него и перевязав раненых, Зубков уговорил Железняка и старшину Афанасьева пойти с ним в редакцию газеты. Моряки отказывались сначала наотрез, потом все менее убедительно, но Зубков стоял на своем. «Об этом нужно рассказать. Люди должны знать о случившемся». В конце концов матросы согласились. Раненых и группу прикрытия оставили на квартире брата мичмана, благо жена его и дети все лето жили у бабушки под Новороссийском, а старшина Афанасьев и Железняк общим собранием были командированы в народ, то есть в газету.
Через пятнадцать минут «рафик» не спеша ехал по ночной улице. За рулем сидел старшина. Железняк тяжело сопел рядом, на пассажирском сиденье. По дороге в газету Костя набросал черновик статьи под заголовком «И падет дерьмо с небес на ваши головы…».
— Тебя как звать-то? — спросил старшина, не поворачивая головы.
— Константин.
— Андрей, — сказал старшина и, не поворачиваясь, протянул через плечо Косте руку. — А это Сашко.
Железняк протянул Косте ладонь размером с бескозырку. После рукопожатия он снова вернулся в прежнюю позу и продолжил бесцельно смотреть на улицу, ползущую за окном авто.
— Ты на Красной площади был, когда все началось? — спросил старшина.
— Да. Как раз за десять минут до штурма стен подошел.